Часть I.
Как я предал Родину.

Кинофильм «Чапаев» смотрели, думаю, все. По крайней мере, самую сильную постановочную и психологическую сцену – психическую атаку офицерских каппелевских батальонов – раздёрганную на многочисленные видеоцитаты, отлично представляет себе каждый постсоветский человек (освежить её в памяти можно по ссылке). Обойти этот фильм и конкретно эту сцену я не мог не только из-за её красоты и популярности, но и из-за той роли, которую она сыграла в моей жизни.

Есть ли те, у кого не замирало сердце при виде этих кадров?

Моё детство ещё пришлось на те времена, когда каждому первокласснику надлежало быть октябрёнком. А каждый октябрёнок с целью промывания неокрепших мозгов в принудительном порядке должен был просмотреть идеологический блокбастер «Чапаев».

Нынешней киноиндустрии успех «Чапаева» и не снился.

Как и положено было правоверному «внучку Ильича» , две трети фильма я отсмотрел с открытым ртом и трепетом душевным. Ровно до сцены психической атаки. До того момента, когда один красноармеец комментирует другому:
- Красиво идут!
На что получает язвительный, с растяжечкой, ответ, обозначающий в пролетарской среде высшую степень презрения:
- Интеллигенты!
Но случилось так, что утром того дня по дороге в школу мы с провожавшей меня туда мамой были с ног до головы обложены матюгами случайной поддатой хабалкой за то, что с её точки зрения недостаточно почтительно повели себя в её присутствии. И нам, поспешившим ретироваться, полетело в спину, как последний камень:
- У-у! Интеллигенты несчастные!

Кто такие интеллигенты и в чём заключается наше несчастье, я тогда ещё не знал, но мой детский, уже тогда склонный к дедукции, мозг моментально сопоставил эти два эпизода! Более прямого указания на место, принадлежащее мне по праву рождения, трудно было себе представить. И место это было не среди «краснопёрой» рвани, а в парадном строю марширующих белогвардейцев!

С фильма я вышел несгибаемым антикоммунистом. Конечно, я не развязал индивидуальной партизанской войны, не стал пускать поезда под откос и взрывать райкомы, но то ощущение моей чужеродности больше не покидало меня. Я даже стал пионером, потом комсомольцем, но это была лишь мимикрия нелегала на оккупированной территории.

Подобная самоидентификация повлекла за собой неизбежный и болезненный когнитивный диссонанс. Так, наверно, чувствуют себя дети матерей-алкоголичек. С одной стороны, она – мама, она меня родила, от этого никуда не деться и надо любить её такую, какую Бог дал, но с другой – лучше бы этой суки вообще на свете не было!

Когда так же начинаешь думать про свою Родину – это ещё страшнее, потому, что безысходней. Мамаша-алкашка может опиться и, рано или поздно, подохнуть где-то под забором, дав возможность зажить свободно и спокойно, а Родина-мать способна просуществовать гораздо дольше продолжительности жизни отдельного индивидуума.

И я стал предателем… Я отрёкся от страны, в которой родился, и сбежал из Советского Союза. Вернее, не «из», а «от». Фактически, место моего обитания не переменилось, но внутренне теперь я жил не в Советском Союзе, а в России, оккупированной Советским Союзом; в побеждённой и уничтоженной Российской Империи; в Единой, Неделимой и несуществующей; в стране, за которую не успел погибнуть «на той единственной Гражданской» .

Такое состояние кто-то метко назвал «внутренней эмиграцией» . Со временем и с увеличением числа просмотров киношедевра «Чапаев» я понял, что некие похожие чувства испытывали и его создатели – братья Васильевы. Иначе насквозь выдуманная сцена, не имеющая под собой никакой реальной основы, не содержащая ни полслова правды, не получилась бы у них столь убедительной и волнующей.

Георгий и Сергей Васильевы были мастерами больших и малых мистификаций – себя они выдавали за братьев, хотя на самом деле были просто однофамильцами.

Васильевы сцену психической атаки придумали «от и до». В первоначальном варианте корявого опуса Фурманова, якобы, легшего в основу фильма, этого эпизода не было. А в нынешнем «канонизированном» варианте литературного «Чапаева» он представляется чужеродным включением, созданным и введённым в роман явно под воздействием фильма, а не наоборот. Вот как это выглядит:

Чёрными колоннами, тихо-тихо, без человеческого голоса, без лязга оружия шли в наступление офицерские батальоны с Каппелевским полком. Они раскинулись по полю и охватывали разом огромную площадь. Была, видимо, мысль – молча подойти вплотную к измученным, сонным цепям и внезапным ударом переколоть, перестрелять, поднять панику, уничтожить…
Эта встреча была ужасна… Батальоны подступили вплотную, и разом, по команде, рявкнули десятки готовых пулемётов… Заработали, закосили… Положили ряды за рядами, уничтожали… Повскакали бойцы из окопов, маленьких ямок, рванулись вперёд… Цепями лежали скошенные офицерские батальоны, мчались в панике каппелевцы – их преследовали несколько вёрст…

(орфография и пунктуация автора сохранены!).

Перед вами миф, рождённый мифом. Очевидец тех событий этого написать не мог. Не мог этого написать ни один человек, хоть сколько-нибудь интересующийся историей Гражданской войны. Не мог хотя бы потому, что 25-я Чапаевская дивизия и каппелевцы в боях никогда вообще не сталкивались. Это хотя и самый серьёзный аргумент, но далеко не единственный. А для того, чтобы приблизиться к реальным событиям, ставшим пищей для буйных фантазий «братьев» Васильевых, придётся рассмотреть возникновение самого феномена психических атак.

По большому счёту, до ХХ века любая атака была «психической»: две толпы вооружённых холодным оружием мужиков сходились на расстояние непосредственного контакта и начинали междусобойное рубилово. По такой схеме персы шли на спартанцев, блокировавших Фермопильское ущелье, и в том же порядке наполеоновские гвардейцы маршировали на редуты батареи Раевского на Бородинском поле. И всё это время подобная тактика оправдывала себя, поскольку целью её была максимальная концентрация сил на максимально узком участке.

Изобретение скорострельного оружия в корне изменило картину боя. Наступление под проливным пулемётным огнём потребовало рассредоточения, а потому стало осуществляться редкими цепями и короткими перебежками. Опыт этот был выработан на практике в франко-прусскую войну и отточен в I Мировую – война стала дистанционной.

И вдруг, вопреки всем законам воинского искусства, в разгар своей Гражданской, русские начинают ходить в психические атаки. Опытные и грамотные командиры, прошедшие германский, австрийский, турецкий, румынский фронты, строят свои подразделения в плотные каре и парадным шагов, под барабанную дробь, ведут на врага. Наверное, они сошли с ума!

Не знаю, сожалеть об этом или не сожалеть, но приоритет в данном вопросе принадлежит не нам, а рациональным до омерзения немцам. В самом начале I Мировой они показали, что тоже способны на поступки, не имеющие объяснения с точки зрения здравого смысла, ибо первая задокументированная попытка психической атаки была предпринята именно немцами на Западном фронте.

В октябре 1914 года под Лангемарком несколько полков, укомплектованных поголовно только что призванной студенческой молодёжью, не имеющей опыта боевых действий, но полной возвышенной решимости умереть за Германию, двинул в наступление на позиции английского экспедиционного корпуса, взявшись за руки и распевая «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес». Эффект, однако, получился противоположный ожидаемому – англичан подобный демарш рассмешил и, подпустив поближе, патриотически-настроенных юнцов в полном составе выкосили пулемётами. Пресса впоследствии это событие окрестит «избиением младенцев», а попыток психических атак на Западном фронте больше предприниматься не будет.

А в русской армии того времени подобная выходка была просто не мыслима. В той войне Бог миловал русского солдата от «отцов-полководцев» подобных людоеду Жукову, посылавшему вперёд пехоту, дабы та подорвалась на минах и расчистила собой дорогу танкам. Русскому офицеру Императорской армии «гениальное» решение вымостить дорогу трупами даже в голову придти не могло! Солдата любили, о нём заботились, а потому и соотношение потерь в I Мировую было 1 к 2 в нашу пользу, а не 20 к 1 в пользу противника как при «величайшем полководце всех времён и народов» .

И до победы в той войне мы не дотянули всего чуть-чуть. Наступление, запланированное на лето 1917 года, по всем раскладам должно было закончиться победным парадом Русской армии в Берлине, но… Кучке выродков, провозгласивших своей целью поражение своей Родины, активно питаемых щедрыми пожертвованиями спонсоров из германского генштаба и американо-еврейских банков, удалось заразить безумием всю страну. И вчерашние однополчане обратили оружие друг против друга!

А это была уже совсем другая война. Разницу между Мировой и Гражданской блестяще описал Шолохов в «Тихом Доне»:

…Да и к самой войне все участники прежней относились пренебрежительно: и размах, и силы, и потери – всё в сравнении с германской войной было игрушечно…
- Рази это война? Так, одно подобие. В германскую, бывало, немец как сыпанёт из орудий, - полки выкашивал под корень. А зараз двоих из сотни поранють, - урон, говорят! – рассуждали фронтовики.
Однако, и эта игрушечная война раздражала…

Но, несмотря, на миниатюризацию, по одному критерию Гражданская могла дать фору Мировой – по степени ожесточения. Большевики не скрывали своих целей – полное физическое уничтожение всех классов, кроме, так называемого, пролетариата. Теоретическую основу подвёл под это дело, разумеется, «самый человечный человек» – как называла «дедушку Ленина» идеологическая песенка времён моего октябрятского детства – в своём труде «Государство и революция». А шестёрки на местах стали «учение» претворять в жизнь:

Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. (М. Лацис, член коллегии ВЧК, газета «Красный террор» от 01.11.1918 г. – имя этой латышской мрази до сих пор носит улица в Москве).

В этом месте коммуняки выкладывают козырную, с их узколобой точки зрения, карту: де, «красный террор» явился лишь защитной реакцией молодого советского государства на действия распоясавшихся контрреволюционных элементов, всячески препятствовавших его становлению. Последней каплей, переполнившей чашу революционного терпения, называются при этом покушения на Урицкого и Ленина. Аргументы у «краснопёрых» оппонентов обычно заканчиваются после сопоставления дат: названные покушения произошли 30 августа 1918 года – а Государя с семьёй вы когда расстреляли, случайно не полутора месяцами раньше?!

Не стоит обольщаться, что «пустить в расход» планировалось только дворянство, купечество, духовенство, интеллигенцию и офицерство – нет, под частый большевистский гребень должны были попасть (и попали в конце концов) и зажиточные крестьяне, и квалифицированные рабочие, и казаки, не зависимо от благосостояния (цепные псы самодержавия) и даже студенты с гимназистами (буржуйский выводок) . В купе с ними подлежали уничтожению и их семьи, от детей до немощных старцев. А иногда даже прислуга (буржуйские лакеи) , являющаяся, в принципе, своим палачам братьями по классу. Например, в Киеве практиковались расстрелы персонала гостиниц – вплоть до горничных и уборщиц – за «пособничество контрреволюции», а в Одессе с той же мотивировкой были расстреляны портовые рабочие, грузившие белогвардейские корабли.

Фактически, в стране развернулся геноцид по классовому признаку. И, уж, на что далёкой от жизни и неприспособленной ни к чему была русская интеллигенция Серебряного века, а и среди её представителей нашлись те, кто не захотел стать жертвенным бараном, подлежащим закланью на алтаре мировой революции. Новой власти началось какое-никакое сопротивление.

Его эпицентром стал Дон. В ноябре 1918-го в Новочеркасск прибыли авторитетные и знаменитые генералы – М.В. Алексеев (сын рядового солдата-сверхсрочника), Л.Г. Корнилов (сын простого казака-землепашца), А.И. Деникин (сын крепостного, отданного в солдаты)… Движущей силой зарождающегося белого движения был бывший Верховный главнокомандующий Михаил Васильевич Алексеев; знаменем Белого дела стал любимец армии генерал Корнилов.

Лавр Георгиевич Корнилов.

Высочайший авторитет Лавр Георгиевич заработал личным мужеством ещё до русско-японской войны, а в Мировую только укрепил. Дивизию, которой он командовал, называли «Железной» и выполняла она задачи невыполнимые. В 1915-м попав в плен к австрийцам, Корнилов умудрился бежать – тогда это считалось героизмом, а не изменой Родине, как в следующую Мировую войну.

Когда начался развал, предшествующий катастрофе, Корнилов предпринял попытку спасти положение на фронте, выделяя все здоровые силы в ударные батальоны. Добровольцы-ударники взяли себе чёрно-красную символику. Красный цвет символизировал кровь, пролитую в борьбе за Родину, а чёрный – скорбь о её погибели. На знамёнах и на шевронах нашивалась «голова Адама» - череп со скрещёнными под ним костями. «Мёртвая голова» символизировала собой смерть и грядущее воскресение России.

Флаг ударных частей.

Солдатне погибель Родины, понятно, была глубоко до фени, а потому формировались корниловские ударные части, в основном, из офицеров. Эти-то офицеры, сохранившие верность присяге, и потянулись на Дон – «туда, где Корнилов» . Из них впоследствии составится одна их лучших частей Добровольческой армии – Корниловский Ударный полк (впоследствии – дивизия). А символику себе она возьмёт ту же, что носили ударные части на фронте. В фильме «Чапаев» кокарды и шевроны корниловцев нацепят на каппелевцев – и это ещё не самая большая неточность в отношении их формы.

Нарукавный знак корниловских частей.

Помимо полка, состоящего из бывших ударников-корниловцев, начало выкристаллизовываться соединение из белых партизан и разбежавшихся от красных зачисток студентов и гимназистов. Его шефом станет основатель Белого дела Михаил Васильевич Алексеев – полк назовут Алексеевский Партизанский. Символика его будет исполнена в бело-синей гамме – в цветах дореволюционного российского студенчества.

Так зарождалась Добровольческая армия, так зарождалось Белое дело.

Белогвардейский агитационный плакат – знакомо, правда?

Катастрофически не хватало всего и, в первую очередь, оружия, боеприпасов и амуниции. Новочеркасск в войну был глубоко в тылу – здесь не было крупных военных складов, как на Украине. А и то, что было, уже успела разграбить красная саранча или вывезли немцы. Про этот период в своих мемуарах Деникин напишет:

Было трогательно видеть, как бывший Верховный главнокомандующий [Алексеев], правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть и накормить бездомных, гонимых людей.

Путаницы и сложностей добавляло и то, что фактически Добровольческая армия находилась на чужой территории – область Казачьего войска Донского объявила самостийность и откололась от России (что впоследствии обернётся большой бедой для обеих). А одуревшие от сепаратизма казачки, подогреваемые красной агентурой, в один прекрасный день «объявили нейтралитет» и избрали Донревком в противовес атаману. На Дон хлынул большевизм и над Белым делом нависла тень смерти в зародыше.

Что-то защищать на Дону было бессмысленно, а потому Корнилов принял решение уводить добровольцев на Кубань. 9 февраля 1918 года Добровольческая армия вышла в зимнюю степь и в полную неопределённость – начался легендарный Ледяной поход.

Медаль «За Ледяной поход»

Тут надо оговориться, что в тот момент Добровольческая армия была армией лишь по названию – численность её на начало Ледового похода по самым завышенным оценкам составляла… 4000 (Четыре тысячи) человек. И 8 (Восемь) пушек. И 200 раненых в обозе. И всё! А обгадившийся со страху Ленин в это время верещал: «Алексеев… имея до 60000, идёт на нас».

Никакими законами военного искусства это объяснить невозможно – 4000 разношерстных бойцов против 100-тысячной красногвардейской орды. Но на стороне белогвардейцев были высокий боевой дух, твёрдость и решимость, обусловленные осознанием того, что каждый их бой – это вопрос элементарного выживания. А красные насмерть стоять не считали нужным, дисциплиной похвастать не могли, а боевого их запала хватало только на реквизиции в квартирах «буржуазии».

В качестве иллюстрации приведу не исторический документ, а цитату из художественного произведения. Цитируемый роман не только прошёл через мелкоячеистую большевистскую цензуру, но даже стал советской классикой, а потому, раз, этот фрагмент в нём остался, значит замолчать или скрыть не совсем доблестное поведение красных просто не было возможности:

Это был один из многочисленных коротких боёв, преграждавших путь Добровольческой армии. Как всегда почти, силы красных были значительнее. Но они могли драться, могли и отступить без большой беды: в бою, в этот первый период войны, победа для них была необязательна. Позиция ли неудачна, или слишком огрызались «кадеты», - ладно, наложим в другой раз, и пропускали Корнилова.
Для Добровольческой армии каждый бой был ставкой на смерть или жизнь. Армия должна была победить и продвинуться вместе с обозами и ранеными ещё на дневной переход. Отступать было некуда. Поэтому в каждый бой корниловцы вкладывали всю силу отчаяния – и побеждали. Так было и в этот раз. (А.Н. Толстой «Хождение по мукам» книга II).

К этой предпосылке добавилась вторая, более прагматичная – жуткий дефицит патронов. Вкупе они привели к тому, к чему и должны были привести…

На Ставрополье Добровольческую армию уже ждали. У села Лежанки на берегу реки окопались Большевистский Дербентский полк и полк красной гвардии при поддержке артиллерийского дивизиона. Сворачивать было некуда, а раздумывать – некогда. И, не дожидаясь поддержки с флангов, командир Офицерского полка, впоследствии названного его именем, Сергей Леонидович Марков повёл свой полк в лобовую атаку.

Сергей Леонидович Марков.

В рост, не ложась, с винтовками наперевес форсировали под огнём вброд реку и опрокинули красных. Белые потеряли убитыми 3-х офицеров, красные – свыше 500 человек. А атака марковцев под Лежанкой 21 февраля 1918 года открыла счёт психическим атакам Гражданской.

Вот её описание из уст непосредственного участника Р.Б. Гуля:

Ясно: сейчас бой. Чувствуется приподнятость. Все толпятся, оживлённо говорят, на лицах улыбки, отпускаются шутки…
Приказ: Корниловский полк пойдёт на Лежанку вправо от дороги, Партизанский – влево, в лоб ударит авангард генерала Маркова.
Мы идём цепью по чёрной пашне. Чуть-чуть зеленеют всходы. Солнце блестит на штыках. Все веселы, радостны – как-будто не в бой:
«Расходились и сходились цепи,
И сияло солнце на пути.
Было на смерть в солнечные степи
Весело идти…» - бьётся и беспрестанно повторяется у меня в голове. Вдали стучат винтовки, трещат пулемёты, рвутся снаряды.
Недалеко от меня идёт красивый князь Чичуа, в шинели нараспашку, следит за цепью, командует: «Не забегайте, вы, там! Ровнее, господа!».
Цепь ровно наступает по зеленеющей пашне… вправо и влево фигуры людей уменьшаются, вдали доходя до чёрненьких точек.
«Пиу… пиу…» - долетают к нам редкие пули.
Мы недалеко от края села… Но вот выстрелы из Лежанки смолкли… Далеко влево понеслось «ура!».
«Бегут! Бегут! – пролетело по цепи, и у всех забила радостно-охотничья страсть: бегут! Бегут!».
Мы уже подошли к навозной плотине, вот оставленные свежевырытые окопы, валяются винтовки, патронташи, брошенное пулемётное гнездо…

Всё-таки было в этом человеке что-то особенное – первым памятником белогвардейцу в постсоветской России стал памятник именно генералу Маркову, вечная ему память!

Обратить внимание на Марковский Офицерский полк (в нём служил Рощин из «Хождения по мукам» ) придётся вот ещё почему: за многократно проявленный героизм ему так же была присвоена особая именная форма. Марковцы носили чёрные гимнастёрки, брюки и погоны с белыми просветами и окантовкой. Чёрный цвет символизировал траур по Родине, а белый – надежду на её грядущее воскресение.

Форма Марковского полка (иллюстрация из книги А.И. Дерябина «Гражданская война в России 1917-1922: Белые армии»).

В фильме «Чапаев» братья Васильевы почему-то обрядят в марковскую форму каппелевцев. А с их лёгкой руки полюбят эффектную форму Марковского полка и другие режиссёры – она мелькнёт и в классической экранизации «Тихого Дона», и в «Неуловимых мстителях», и в «Хождении по мукам», и в «Бумбараше», и много где ещё.