В 2010 году исполняется 150 лет со дня рождения известного русского археолога Василия Алексеевича Городцова, уроженца с. Дубровичи Рязанской губернии. 21-22 апреля 2010г. в г. Рязани состоится Всероссийская научно-практическая конференция «Проблемы изучения и сохранения историко-культурного и природного наследия Центральной России», посвященная 150-летию В.А. Городцова.

В честь знаменательной даты на сайте начинает цикл публикаций материалов научной работы: «Василий Алексеевич Городцев в рязанский период его жизни, службы и научной деятельности: монография» / А.В. Жук. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2005.

Публикация производится с разрешения Издательства ОмГУ, дог. № 37/17 от 16.02.2010г.

Введение.

Василий Алексеевич Городцев - знаковая фигура отечественной науки о древностях, один из её безусловных столпов. И, строго говоря, нет даже особой необходимости представлять этого учёного мужа читателю-археологу рубежа ХХ-ХХI вв. А потому я позволю себе прямо начать с разъяснения старого, малоизвестного тому же читателю написания фамилии Василия Алексеевича, которое принято как основное в настоящей работе.

Вариант «Городцев» (вместо более привычного для всех нас «Городцов») преобладает в официальных бумагах и публикациях вплоть до начала 1900-х гг. «Городцевым» Василий Алексеевич назван в училищных и семинарских документах, послужных списках и полковых приказах; «Городцевым» принимают его в члены Рязанской Учёной Архивной Комиссии и Императорского Московского Археологического Общества; наконец, «Городцевым» печатно подписаны «Жилища неолитической эпохи» и «Русская доисторическая керамика»...

Вот почему я счёл необходимым сохранить данное написание и в настоящем исследовании, несмотря на то, что постепенное вытеснение варианта «Городцев» более привычной для нас огласовкой, через «о», прослеживается уже на исходе всё того же XIX в. Правда, читатель должен иметь в виду, что в публикациях и документах того времени можно встретить попеременное использование обеих огласовок, иногда даже в рамках одного текста. Проще говоря, на рубеже веков ни сам Василий Алексеевич, ни его современники толком не знали, как же следует писать и произносить его фамилию. А вслед за ними и я решил пойти на компромисс: унифицированно выдержать более архаичное написание этой фамилии как в основном тексте книги, так и в цитатах (ведь они не преследуют собственно лингвистических целей). Лишь там, где речь идёт о заведомо поздних периодах жизни Василия Алексеевича, я использую более привычную для нас форму его фамилии. Кроме того, я сохраняю позднее написание фамилии («Городцов») в списке источников и литературы, дабы не порождать совершенно никчемный библиографический разнобой.

Для читателя, который не имеет лингвистической подготовки, считаю нужным сообщить: изменение написания фамилии «Городцев - Городцов» вызвано отвердением звука «ц». Звук этот общеславянский и первоначально был мягким. Его отвердение произошло в древнерусском языке в связи с падением редуцированных гласных («ь» - ерь и «ъ» - ер), т. е. с потерей их звучания в слабой, безударной позиции. Если раньше «ц» мог соседствовать с гласными переднего ряда (е, ь), то после падения редуцированных он, по новому фонетическому закону, находится рядом с гласными непереднего ряда (а, о, ы). Написания последнего рода (например, «царь») в современном языке считаются русскими. Те же случаи, когда сохраняется прежнее написание (например, «церковь») - общеславянскими или старославянскими. Таким образом, написание и произношение интересующей нас фамилии «Городцев» (т. е. через «е») следует рассматривать в качестве традиционного, как дань устойчивому, но уже несколько устаревшему фонетическому закону - дань, характерную для богословской языковой среды русского православного народа. Соответственно, и перенос ударения на суффикс произошёл вследствие отвердения «ц». Изложенный здесь фонетический анализ казуса «Городцев - Городцов» выполнен мною по схеме и указаниям, любезно данным лингвистом Ольгой Алексеевною Корчагиной (СПб), за что выражаю ей свою сердечную признательность.

Однако хотя бы несколько слов о том, кто такой В.А. Городцев, сказать, конечно же, надо. Василий Алексеевич - один из наиболее ярких, редких в нашей истории археологов-энциклопедистов. Он с успехом работал по весьма широкому спектру направлений - от палеолита до этнографической современности, от технологии изготовления каменных орудий до конфессиональной характеристики позднейших по времени артефактов.

В.А. Городцев открыл и исследовал чрезвычайно большое число памятников, систематически обработал и ввёл в научный оборот не менее значительное число археологического материала. Василий Алексеевич принадлежит к той славной когорте профессионалов, которые в 1880-1910-е гг. собственными научными изысканиями реально обратили формальную типологию в основной метод нашей науки, типологический ряд - в её основной источник, а археологическую культуру - в основную разновидность этого источника. Иначе говоря, трудами В.А. Городцева и сопоставимых с ним учёных-современников археологическое источниковедение стало свершившимся фактом. Наконец, в 1910-1920-е гг. Василий Алексеевич Городцев создал научную школу, которая насчитывает уже не одно поколение и по-прежнему участвует в формировании лица отечественной археологии.

Однако научной биографии В.А. Городцева - пусть даже в кратком, предварительном варианте (таком, скажем, как биографии И.А. Орбели [680], Д.Я. Самоквасова [670] или Б.В. Фармаковского [619] - у нас до сих пор нет. Немногим более повезло Н.Я. Марру и, пожалуй, лишь М.И. Ростовцев получил в последнее время, благодаря случайному стечению обстоятельств, сравнительно неплохую историографию, да материалы по С.И. Руденко начинают достаточно масштабно разрабатываться археологами Барнаула. Правда, в апреле 1997 г. в Институте Археологии Российской Академии Наук была защищена кандидатская диссертация, посвященная В.А. Городцеву [339].

Однако и это даже не заявка на научную биографию, но лишь

систематизированный обзор трудов Василия Алексеевича в методологическом отношении - первое исследование на эту тему после статьи В.Д. Викторовой [74]. Работа такого рода, безусловно, нужна, но, по существу, она не более чем хорошо выполненный компонент источниковой базы по личности В.А. Городцева как предмету научно¬го исследования.

Всё прочее, что можно прочитать о Василии Алексеевиче, - это обзорно-биографические статьи, главным образом юбилейного характера [631; 300; 284; 276; 277]. Кроме того, в последнее время вышло несколько посвященных В.А. Городцеву «Трудов» ГИМа (выпуски 68-й и 85-й), где можно найти материалы, представляющие несомненный историографический интерес. К 130-летию Василия Алексеевича Институт археологии АН СССР издал довольно неплохой сборник «Проблемы изучения древних культур Евразии» (М., 1991). Достойны упоминания и две-три соответствующих конференции: «К 100-летию периодизации В.А. Городцова бронзового века южной половины Восточной Европы» (Самара, апрель 2001 г.); «Чтения, посвященные 100-летию деятельности Василия Алексеевича Городцова в Государственном Историческом музее» (Москва, 2003 г.). На этих конференциях были представлены несколько докладов, посвященных лично В.А. Городцеву.

Но, к сожалению, отсчёт научной деятельности Василия Алексеевича по-прежнему ведётся либо с южных сезонов 1900-х гг., либо вообще начинается после его службы в армии. Классический зачин статьи, посвященной В.А. Городцеву, выглядит примерно так: «Пробыв на военной службе около 26 лет и уйдя в отставку в 1906 г., Василий Алексеевич смог, наконец, отдать себя полностью служению любимой науке» [276, с. 120]. Соответственно, всё предшествующее время признаётся как бы не имеющим особого значения для становления В.А. Городцева как учёного. Приятное исключение на этом фоне - небольшая работа И.В. Дубова и В.Н. Седых, посвященная ярославскому периоду научных изысканий Василия Алексеевича [158, с. 16-21].

Неудивительно поэтому, что при очевидном обилии материала источниковая база по В.А. Городцеву (т. е. приведённая в систему совокупность источников, приноровленная к особенностям данного предмета исследования) всё ещё находится даже не в процессе формирования, но просто в зачаточном состоянии. До сих пор не созданы сколько-нибудь авторитетные хроники его полевых работ, поездок по стране, докладов на различного рода заседаниях, конференциях и конгрессах, прочитанных им учебных курсов и пр. Канва жизненного пути В.А. Городцева как учёного и человека намечена пока лишь в самых общих чертах. В свою очередь, неразработанность информационной базы по Василию Алексеевичу Городцеву приводит к прогрессирующему накоплению искажённых, да и просто неверных сведений о нём в нашей литературе.

Уже ближайшие сотрудники В.А. Городцева, его ученики, не отличались точностью в биографических характеристиках своего учителя. Так, не кто иной, как сам Евгений Игнатиевич Крупнов (1904-1970), датирует избрание В.А. Городцева в члены Рязанской Учёной Архивной Комиссии 1891-м г. (на самом деле это сентябрь 1889 г.), а в члены аналогичной Ярославской Комиссии - 1898-м (фактически - декабрь 1895 г.) [284, с. 6]. Эти же ошибочные датировки повторил несколько десятилетий спустя и весьма уважаемый мною Глеб Сергеевич Лебедев (1943-2003). Кроме того, Г.С. Лебедев пишет о В.А. Городцеве, что «в 1900 г. его переводят служить на юг России» [297, с. 252], тогда как в действительности и в 1900-м, и во все последующие годы В.А. Городцев продолжал значиться обер-офицером 11-го гренадерского Фанагорийского полка, который вплоть до 1910-х гг. стоял в Ярославле (см. Прил. 1).

Ещё более серьёзную анахронию можно видеть в работе Л.В. Кольцова. По его мнению, «в 1880г. с дюн на Борковском острове собрал большую коллекцию В.А. Городцов. Им были обследованы различные пункты дюн (особенно Сакор-гора) и раскопаны небольшие участки, давшие разновременный материал, в том числе и мезолитический. <...> В 1885 г. В.А. Городцов вторично обследовал Борковский остров и, в частности, Сакор-гору» [261, с. 50]. Комментируя этот текст, могу сказать, что летом 1880 г. В.А. Городцев служил рядовым в 12-м гренадерском Астраханском полку, а в августе того же года был откомандирован в Московское пехотное юнкерское училище. В 1885 г. он служил подпоручиком в 11-м гренадерском Фанагорийском полку, и значительную часть лета этого года провёл в Киеве, в 3-й сапёрной бригаде (см. Прил. 1). Конечно, теоретически можно предположить, что какие-то сборы на Борках Василий Алексеевич тогда выполнил (хотя это, пока никак не подтверждается, а относительно 1880 г. просто невероятно). Но, во всяком случае, эти поиски никак не могли иметь того высокоучёного характера, который им приписывает Л.В. Кольцов.

И даже Георгий Владимирович Вернадский (1887-1973) в своём замечательном историографическом труде допустил в отношении В.А. Городцева целый ряд накладок, сообщив, в частности, что тот «был в молодости пехотным офицером» (В.А. Городцев служил до 46 лет, причём не в пехоте, а в гренадерах, а это всё же разница: во времена Василия Алексеевича у нас на 208 армейских пехотных полков, т. е. на 52 дивизии, было 16 гренадерских полков, т. е. 4 дивизии. Называть этот корпус «пехотою» на общем фоне пехоты, конечно же, некорректно). Далее, Г.В. Вернадский полагает, что В.А. Городцев «начал раскопки в начале 1890-х гг.» (на самом деле - раньше), «в начале 1900-х гг. был назначен директором Московского Исторического музея» (около десяти лет В.А. Городцев прослужил в Императорском Российском Историческом Музее младшим хранителем, и лишь с 1 июля 1912 г. был утверждён в должности старшего хранителя), а также был директором Московского Археологического Института (и этого поста В.А. Городцев никогда не занимал; единственный директор Института за всю его историю - магистр богословия Александр Иванович Успенский (1873— 1938). А в 1915 г. В.А. Городцев вообще рассорился с А.И. Успенским и ушёл из Московского Археологического Института. Здесь же можно отметить, как собственно профессиональный курьёз, отождествление Г.В. Вернадским полевой и бытовой археологии) [69, с. 386-387]. Однако если неточности в данных Георгия Владимировича извинительны, учитывая, что в ноябре 1920 г. он покинул Россию, а с 1927 г. и до самой кончины жил и работал в Северо-Американских Соединённых Штатах, то заведомо неверная информация, которая выходит из-под пера отечественных исследователей, представляется более чем примечательной.

Вот, пожалуй, характерный для наших дней образчик видения жизни и творчества Василия Алексеевича, представленный в одном из докладов на международной конференции по бронзе Восточной Европы 23-28 апреля 2001 г. в Самаре: «Датой начала активной археологической работы В.А. Городцова можно считать 22 декабря 1896 г. На заседании Ярославской ученой (архивной. - А.Ж.) комиссии Василий Алексеевич был избран депутатом на Киевский археологический съезд. С этого момента его жизнь начинает резко меняться» [340, с. 18].
Во-первых, непонятно, как с точностью до дня можно рассчитать «дату начала активной археологической работы» учёного.
Во-вторых, непонятно, почему без малого десятилетние изыскания В.А. Городцева, который служил в Рязани, а затем в Ярославле, отнесены к некоей пассивной «археологической работе», тем более что за это время Василий Алексеевич стал членом трёх учёных корпораций нашей страны: в Рязани, Ярославле и Москве.
В-третьих, к середине 1890-х гг. В.А. Городцев либо просто присутствовал, либо выступал с докладами и в дискуссиях уже на четырёх Всероссийских Археологических Съездах 1887-1896 гг., а также в нескольких заседаниях Императорского Московского Археологического Общества. Так что Киевский съезд 1899 г. стал для В.А. Городцева не более чем очередным научным симпозиумом, и сколько-нибудь резко переменить его жизнь никак не мог (кстати, и сам стольный город Киев В.А. Городцеву предстояло тогда увидеть отнюдь не в первый раз).

Наконец, применительно к декабрю 1896 г. даже при очень большом желании вообще невозможно обнаружить чего-то этапного, переломного в жизни Василия Алексеевича. И всё это, к сожалению, вовсе не личные недочёты уважаемого автора вышеозначенного доклада, но адекватное отражение современного уровня знаний о В.А. Городцеве.

Более того, не только в относительно современных, но даже и в самых ранних, ещё дореволюционных, справочных публикациях сведения о В.А. Городцеве неточны. Так, в биографическом словаре членов Императорского Московского Археологического Общества, который был издан в 1915 г., Василий Алексеевич значится вышедшим из Московского военного юнкерского училища с правами I разряда, избранным в члены-корреспонденты вышеозначенного Общества 30 мая 1892 г. (неверные сведения выделены мною. - А.Ж.) [220, с. 90-92]. И если ошибка в месяце избрания скорее всего просто опечатка (выборы Василия Алексеевича состоялись в распорядительном заседании Общества 30 марта указанного года), то две другие неточности куда более серьёзны. В тогдашней России не было юнкерских военных училищ: были, с одной стороны, пехотные и кавалерийские юнкерские, а с другой - военные училища, причём статус военных училищ был гораздо выше, нежели статус юнкерских училищ. Кроме того, В.А. Городцев окончил Московское пехотное юнкерское училище не по I, а по II разряду, что весьма чувствительно влияло на его положение в полку и дальнейшее прохождение службы. Так что дело здесь даже не в очевидной неряшливости авторитетного справочника (хотя и это само по себе неприятно). Гораздо хуже то, что у читателя неизбежно возникает заведомо неверное представление о человеке, которому посвящена столь важная биографическая справка. Очевидно также, что многие позднейшие накладки в сведениях о В.А. Городцеве обусловлены именно теми неточностями, что содержатся в старых справочниках.

Ярким примером того, в какой степени изучено на сегодняшний день наследие Василия Алексеевича, может служить проблема первой его научной публикации. Вообще-то, вопрос о первой публикации применительно к личности какого бы то ни было исследователя - вещь, в известном смысле, серьёзная: именно этой работой человек, как правило, заявляет себя в мире науки, именно эта работа позволяет коллегам составить о неофите первое впечатление, которое часто оказывается наиболее сильным, живучим. И здесь, казалось бы, проблемы быть не может: не так уж сложно отследить первый по времени печатный труд учёного конца XIX в. (а вместе с тем и оценить - насколько этот дебют действительно значим в его научной биографии). Тем более что существует немало списков работ В.А. Городцева, в том числе прижизненных, авторизованных и даже рукописных. Между тем положение дел в этой, казалось бы, совершенно беспроблемной ситуации, следующее.

В «Библиографическом словаре писателей и учёных Рязанского края» священника И.В. Добролюбова, вышедшем в 1897 г. (это, кажется, вообще первый по времени печатный биографический справочник, который содержит сведения о тогда ещё 37-летнем В.А. Городцеве), список сочинений Василия Алексеевича открывают «Жилища неолитической эпохи в долине р. Оки» [150, с. 63]. Пожалуй, формально-хронологически такое решение не совсем верно. Однако оно вполне корректно в научном отношении: действительно, именно этой работой В.А. Городцев публично дебютировал как уже состоявшийся археолог-профессионал. Эта же публикация стоит под первым номером и в «Списке напечатанных ученых работ», который был составлен на этот раз самим Василием Алексеевичем в начале 1904 г. по случаю предполагаемого им «трудоустройства» в Императорском Российском Историческом Музее [118, л. 21]. И всё бы ничего, но уже в военном 1915 г. прозвучал первый тревожный сигнал: в «Списке трудов членов Императорского Московского Археологического Общества, помещенных в изданиях Общества», работы В.А. Городцева открываются указанием на протокольную публикацию 1894 г. [220, с. 52], в которой, к сожалению, сама обозначенная работа Василия Алексеевича не воспроизведена, а только упомянута (да ещё и под искажённым названием, о чём см. подробнее в 3-й главе).

Поворотным в этой досадной истории стал РАНИИОНовский сборник 1928г., посвященный 40-летнему юбилею научно-исследовательской деятельности Василия Алексеевича. Сборник этот, вообще-то, весьма содержательный и достойный, он до сих пор сохраняет большое научное значение, пользуется заслуженной известностью среди специалистов, а потому редко встречается. Но именно здесь с лёгкой руки малоизвестного в нашей историографии И.Ф. Колесникова «Список трудов В.А. Городцова» впервые возглавила никогда не существовавшая работа «Стоянки неолитической эпохи в окрестностях сел Шумошь, Дубровичи, Алеканово и Муромино, Рязанского уезда, в 1888-1889 гг.» - ТРязАК 1889. IV, № 7, с. 151-156 и № 9, с. 191 [254, с. 10]. Заинтересованный читатель легко убедится, что под приведёнными И.Ф. Колесниковым выходными данными не значится вообще никакого сколько-нибудь самостоятельного труда Василия Алексеевича Городцева (если, конечно же, не счесть за таковой краткого протокольного переложения одного из официальных писем на странице 152, а отнюдь не на страницах 151-156 и 191 вышеозначенного рязанского издания) (см. Прил. 20). И тем не менее этот сакраментальный, но абсолютно фантомный «труд» возглавляет отныне составленный уже нашими современницами «Хронологический указатель трудов В.А. Городцова» [197, с. 3], а также упоминается во многих, посвященных ему историографических публикациях. И как только этот несчастный «труд» с тех пор не аттестовали! «В конце 80-х гг. прошлого (XIX в. - А.Ж.) века в "Трудах Рязанской Ученой Архивной Комиссии" была напечатана статья о неолитических стоянках в Рязанском уезде. Это была первая статья В.А. Городцова» (1928 г.) [631, с. 5]. «В 1889 г. в "Трудах Рязанской Ученой Архивной Комиссии" появилась первая крупная работа Василия Алексеевича

"Стоянки неолитической эпохи в окрестностях сел Шумашь, Дубровичи и др. Рязанского уезда"» (1960 г.) [276, с. 120]. «В 1889 г. в "Трудах Рязанской Ученой Архивной Комиссии" появилась первая крупная статья Василия Алексеевича Городцова о неолитических стоянках» (1991 г.) [278, с. 12]. И, к сожалению, прочее.

Изложенный здесь историографический казус, конечно же, курьёзный, досадный, но весьма частный пример (то, что в научном обиходе издавна и справедливо именуют «блохами»). Однако, к сожалению, в данном случае

«блоха» выскакивает весьма показательной: она, что называется, «кусуча», поскольку под воздействием именно такого рода «блох» формируется обиходное представление современных специалистов о Василии Алексеевиче Городцеве. Неудивительно поэтому, что настоящая работа представляет собой всего лишь предварительный очерк первых десятилетий жизни Василия Алексеевича Городцева, а также первых лет его становления в качестве учёного археолога. На большее я, к сожалению, пока не могу претендовать. Читатель и сам легко заметит, что в этой книге куда больше задано вопросов и сформулировано проблем, нежели предложено ответов и решений. Могу добавить от себя: те архивные материалы, которые затронуты и освещены мною в настоящей работе, всё ещё содержат чрезвычайно богатые, до сих пор не поднятые по В.А. Городцеву массивы, и эти залежи по-прежнему терпеливо ожидают своих усердных оратаев. К сожалению, данное состояние источниковой базы - вполне естественное, закономерное отражение современного уровня изученности заглавной темы. Вот почему я надеюсь этой скромной книгой не столько создать целостный образ молодого, вступающего на путь науки Василия Алексеевича Городцева, сколько положить начало углублённому изучению жизни и творчества этого замечательного археолога.

Охотно признаю, что весьма благоприятное впечатление произвели на меня в своё время именно омские параллели к жизни и научной деятельности В.А. Городцева. Конечно, это прежде всего Алексей Васильевич Селиванов (1851-1915) - человек, который ввёл Василия Алексеевича Городцева в мир археологии. В 1890-е гг. А.В. Селиванов, видный чиновник Степного края, возглавил также и омскую науку о древностях, став инициатором создания и руководителем Археологической Комиссии Западно-Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества. Несколько позже, в начале 1900-х гг., в Омске будет жить ещё один рязанский археолог, о, Иоанн Васильевич Добролюбов (1838-1905), который на склоне лет находился в самых тесных отношениях как с В.А. Городцевым, так и с А.В. Селивановым. Ещё позже ученица В.А. Городцева, Варвара Павловна Левашева (1902-1974), станет опять же первой по значимости фигурой омской археологии 1920-х гг. Именно она положит начало процессу оформления целого ряда местных археологических культур, которые продолжают работать в нашей науке и по сей день.

Есть и не столь ярко выраженные, но весьма показательные сближения. Так, георгиевский кавалер Сергей Константинович Гершельман (1854-1910) - крайний по времени окружной начальник штаба В.А. Городцева, а затем и московский генерал-губернатор при начале его собственно учёной, археологической службы - был в своё время начальником штаба Сибирского военного округа, который (штаб) располагался в Омске. Наконец, что немаловажно, сам Василий Алексеевич несколько раз посещал наш город во время своих научных поездок по Сибири в 1910-1920-е гг. Это, конечно, всего лишь кратковременные визиты в ходе неспешного тогда путешествия по железной дороге, но ведь и они что-то значат в научной биографии Василия Алексеевича. ..

В настоящей работе используется как установочная та периодизация истории археологической науки, которую я разработал ещё в начале 1980-х гг., а затем имел удовольствие защитить в качестве своей дипломной работы. Некоторое время спустя схема этой периодизации была опубликована [176]. Однако, учитывая малый тираж издания, в котором она помещена, я воспроизвожу здесь основные положения моей периодизации, опуская как её обоснование в целом, так и обстоятельную характеристику каждого периода. Обращаю внимание читателя на то, что хронологические рамки выделенных периодов установлены применительно к специфике истории именноотечественной археологии. Кроме того, вследствие продолжения мною историографических исследований, временные параметры некоторых периодов скорректированы. Однако установочные принципы периодизации остаются по-прежнему неизменными.

В качестве критерия предлагаемой ниже периодизации принята одна из основных категорий археологической науки - источник. Это очень сложная категория; на каждой стадии развития археологической мысли она насчитывает несколько типов, причём в разное время разные типы источника определяют собой движение науки о древностях. Да и вообще, проблема истории археологической науки - это проблема основного археологического источника. Поэтому каждая очередная стадия развития археологической мысли определяется тем, какой из типов источника служит в то или иное время основным для нашей науки. И если руководствоваться вышеозначенным критерием, то история отечественной археологической науки приобретает следующий вид:

- конец X - конец XVII вв. - отсутствие археологического интереса, т. е. непризнание вещественного памятника древности за исторический источник; финальная протоархеологическая стадия;

- рубеж ХVII-ХVIII вв. - 1760-е гг. - вещь, аналогичная тексту, как основной археологический источник; промежуточная стадия, которая условно может быть названа этапом археологического знания, а не науки по причине несамостоятельности источника;

- 1770-1830-е гг. - отдельно взятый предмет как основной археологический источник; первая стадия становления археологии как самостоятельной науки;

- 1840-1870-е гг. - археологический комплекс как основной археологический источник; вторая стадия становления археологии как самостоятельной науки;

- с 1880-х гг. - типологический ряд как основной археологический источник; первая стадия существования археологии как самостоятельной науки. Можно добавить, что формальная типология по-прежнему остаётся нашим основным методом, а значит, конца этой стадии пока не предвидится.

Разумеется, каждая из этих стадий может и должна быть разделена на несколько этапов; однако применительно к требованиям настоящей книги это не имеет особой значимости. Считаю, впрочем, нужным привести действительно важный комментарий. Смену типа основного источника, равно как и смену стадий развития археологической науки вообще, ни в коем случае нельзя рассматривать упрощённо, как выполнение команды «Все враз!». К примеру, типологический ряд действительно становится с 1880-х гг. основным археологическим источником, однако лучшие обобщающие труды в духе прежних подходов, историко-культурного и этнокультурного (А.С. Лаппо-Данилевский, В.И. Модестов, В.В. Хвойко), создаются как раз в 1880-1910-е гг. В то же время качественные и весьма перспективные формально-эволюционные разработки появляются задолго до превращения типологического ряда в основной источник. А чтобы уж совсем запутаться, можно вспомнить, что именно в интересующее нас время получает распространение трактовка археологии как «исторического источниковедения» (термин Н.Н. Ардашева). И, смею заверить читателя, такая мозаика присуща не только данной стадии развития науки, но и всей вообще истории археологической мысли. А потому факт, что тот или иной тип археологического источника является в то или иное время основным, вовсе не обязательно будет подтверждаться научным творчеством каждого исследователя. Археологическая мысль, как и всякая настоящая мысль, живая, а потому, конструируя схемы её развития, следует всячески избегать иллюзии механического переключения мысли с одной стадии на другую, с одного направления на другое.

Многие из тех археологов, о ком идет речь в этой работе, оцениваются мною по критерию «профессионал - непрофессионал (любитель)». При этом, однако, следует иметь в виду, что в современном обиходе понятие «профессионализм» осмысляется неоднозначно. Западное мировосприятие трактует профессионализм как принадлежность к определённой корпорации - «особое призвание, которое проявляется через комплекс специальных знаний, социальную ответственность и корпоративность. При этом корпоративность предполагает членство в какой-либо профессиональной организации, что, наряду с обладанием специальными знаниями и принятием особых обязательств, становится критерием профессионализма» [66, с. 42]. Иначе говоря, в рамках такого понимания археолог-профессионал - это человек, который получает жалованье за то, что он археолог. В свою очередь, «мы понимаем профессионализм как высшую степень совершенства в определенном виде деятельности, высокий уровень мастерства» [ib.]. Иначе говоря, в рамках отечественного понимания археолог-профессионал - это специалист высокого класса, способный не только разрешать исследовательские проблемы на уровне современных требований науки о древностях, но и раскрывать перспективы её развития. Не вдаваясь здесь в сравнительный анализ двух трактовок одного термина, я позволю себе, применительно к сюжету данной книги, ограничиться констатацией того, что однозначно принимаю второй, наш вариант истолкования понятия «профессионал».

История этой книги несколько необычна. В своих основных чертах она была готова уже к началу 1990-х гг. и предполагалась к первому изданию как серия статей в историографических сборниках кафедры первобытной истории Омского государственного университета, на которой я тогда работал. Первая из этих статей увидела свет в 1992 г. [177]; далее, однако, в выходе соответствующих сборников оказалась заминка, и вторая статья появилась лишь в 1995 г. [178]. Стало ясно, что так продолжаться может очень долго, а потому нужно всё-таки готовить отдельное издание книги, тем более, что сколько-нибудь внятных откликов от заинтересованных коллег на эти статьи я так и не получил. По ряду причин подготовка монографии несколько задержалась и была завершена мною лишь к осени 2004 г.

Разумеется, заинтересованный читатель не может не отметить отсутствие в составе источниковой базы настоящей работы материалов из личного архивного фонда Василия Алексеевича, которые хранятся в Государственном Историческом Музее на Красной площади. В 1985 г., приступая к сбору материала по заглавной теме, я попытался, оформив свой приезд надлежащим образом, отработать этот материал, однако весьма неожиданно для себя получил отказ в откровенно невежливой форме. Честно говоря, осталось впечатление, что московские коллеги старательно преграждали доступ к бумагам, хранителями которых они в то время были. Совсем другой приём оказали мне в Центральном государственном военно-историческом архиве в Лефортове, в архиве Ленинградского отделения Института археологии на Дворцовой набережной, а также в Государственном архиве Рязанской области и в хранилище Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. В фондах этих архивов мною на протяжении нескольких лет был выявлен огромный, до сих пор далеко ещё не исчерпанный материал по жизни и научной деятельности Василия Алексеевича Городцева. Пользуясь случаем, выражаю самую сердечную признательность скромным, но достойным работникам данных учреждений, без помощи которых эта книга была бы значительно беднее в документальном отношении.

Необходимы, конечно же, и некоторые технические комментарии относительно библиографии, некоторых особенностей текстового материала, а также оформления приложений. Сноски на Священное Писание оформляются мною по общепринятой библиографической схеме: книга (аббревиатурой) - глава - стих (арабскими цифрами); при этом издание Священного Писания (известного как Синодальный перевод) в список источников и литературы не выносится. Календарные нюансы в тексте скорректированы мною по весьма ценному хронологическому справочнику И.И. Докукина [155], изданному накануне Первой мировой войны в Рязани. Здесь, пожалуй, следует отметить и то, что все даты, вплоть до официальной реформы гражданского календаря в 1918 г., приводятся в этой книге по так называемому в обиходе «старому» стилю («новостильные» корректировки в некоторых случаях оговариваются графическим сокращением «н.с.»). Протоколы заседаний различных учёных обществ описываются блоками по тому или иному первому слову оригинального названия («Журнал», «Заседание», «Протокол» и пр.), в хронологическом порядке каждый блок, безразлично к названию общества. Труды одного и того же автора даны, ради удобства их восприятия, в хронологическом порядке - безразлично как напечатанные, так и архивные работы. Документы публикуются с сохранением тех орфографических и грамматических особенностей, которые придают неповторимое стилевое своеобразие тогдашним текстам. Ради сохранения стилевого единства я оставил, по большей части, принятое в то время написание ряда понятий (названий учреждений и научных обществ, некоторых титулов и пр.) с прописных букв и в основном тексте.

Материалы, опубликованные в Приложениях, посвящены либо непосредственно истории В.А. Городцева, либо особо значимым контекстам его биографии. Отдельная группа публикаций освещает учёбу Василия Алексеевича в различных заведениях. Ещё ряд представленных в Приложениях документов характеризуют военную службу В.А. Городцева. Несколько особняком стоят Приложения, которые представляют собой перепечатку опубликованных ранее текстов. Я пошел на это, поскольку данные материалы видятся мне исключительно важными для раскрытия заглавной темы настоящей книги.

Кроме того, в Приложениях опубликовано несколько послужных списков сослуживцев В.А. Городцева, а также современных ему археологов. Представляется, что этот материал важен не только для изучения личной и творческой биографии самого Василия Алексеевича, но и для понимания тех условий, в которых происходило становление и развитие нашей науки на исходе XIX в. Завершают Приложения три ранее не публиковавшиеся работы В.А. Городцева, которые существенно дополняют его научно-творческое наследие, да и вообще представляют из себя очень важные источники по историографии отечественной археологии. Выражаю признательность сотрудникам Института истории материальной культуры Российской академии наук и Государственного архива Рязанской области за любезно предоставленную возможность опубликовать эти работы.

Разумеется, следует сказать несколько слов относительно публикации главного из Приложений - отчёта В.А. Городцева в Императорскую Археологическую Комиссию, который был представлен им в 1892 г. По обстоятельствам службы, о которых читатель узнает ниже, этот отчёт составлялся Василием Алексеевичем, что называется, «на коленке», а потому содержит довольно много авторских исправлений, которые воспроизведены мною так: зачёркнутые В.А. Городцевым места выделены курсивом, после чего идёт мой комментарий - либо просто «зачёркнуто», либо «зачёркнуто; надписано». В последнем случае далее воспроизводится надписанный В.А. Городцевым в оригинале текст. По некоторым причинам я не смог воспроизвести здесь карту и планы, которые В.А. Городцев приложил к своему отчёту. Это, конечно же, весьма досадно. Однако ситуация несколько смягчается тем, что данные планы, а также карту (правда, уже весьма изменённую, усовершенствованную) некоторое время спустя опубликовал сам Василий Алексеевич, и она сравнительно доступна [119].

Публикация архивного материала в Приложениях выполнена в основном в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Допущенные мною отступления от этих «Правил» сделаны исключительно в интересах удобства работы с материалом. Так, оглавления писем и подобных им документов оформляются по более рациональной схеме: автор (кто) - адресат (кому и/или куда) - место и время отправления. Такая форма публикации писем весьма удобна не только для их библиографического описания, но и для работы исследователей с этим источником.

Особо следует сказать о той форме публикации послужных списков, что принята в настоящей книге. В своё время формуляры послужных списков разрабатывались в соответствии с нуждами кадрового делопроизводства, а отнюдь не в интересах историков. Для исследователя, который обращается к данному типу источника за биографическими сведениями имярека, такая форма весьма неудобна, как это можно видеть на примере опубликованных послужных списков хорошо известных военных и государственных лиц [630; 628; 412]. И, пожалуй, только самые малые по объёму списки - те, которые не выходят при публикации за пределы одной страницы - только эти списки более-менее сносно воспринимаются исследователями в оригинальной форме [268; 629]. С другой стороны, формуляры послужных спи¬сков во всех их вариантах хорошо известны специалистам, а потому в многкратных воспроизведениях, конечно, не нуждаются. Исходя из этого, я, собирая на протяжении многих лет архивные материалы, постепенно выработал форму систематизации данных, которые содержатся в послужном списке, - форму, удобную для последующей работы с этими сведениями и, вместе с тем, достаточно корректную относительно оригинала. Данная форма была неоднократно апробирована мною в ряде публикаций [181; 182; 183], что вызвало лишь самые положительные отзывы со стороны всех заинтересованных коллег. А потому я беру на себя смелость напечатать послужные списки в Приложениях к настоящей работе именно по этой форме. Буду весьма признателен за конструктивные замечания, которые помогут мне в дальнейшем усовершенствовать найденную форму публикации послужных списков военных и гражданских чинов Российской Империи и сделать эту форму общим достоянием, пригодным для использования специалистами.

Отдельных комментариев требует Приложение 1 - публикация сводного послужного списка В.А. Городцева. Во-первых, официальные аттестационные бумаги Василия Алексеевича в подавляющем большинстве случаев фиксируют окончание им двух, а не трёх классов Рязанской Духовной Семинарии, как это было в действительности. Дело в том, что для получения второго разряда вольноопределяющегося двух семинарских классов было вполне достаточно. Разумеется, два, а не три класса Духовной Семинарии в послужных списках В.А. Городцева - это всего лишь ошибка. Однако данная ошибка старательно воспроизводилась писарями срочной службы из года в год, из пятилетия в пятилетие, и на неё никто и никогда не обращал внимания. Именно поэтому я счёл необходимым сохранить данную ошибку при публикации сводного послужного списка Василия Алексеевича как яркое отражение тогдашней деловой специфики, как характеристику уровня отношения к оформлению официальных бумаг, который был присущ тому времени. Думаю, многие сегодня позавидуют этому уровню...

Вторая накладка в сводном послужном списке Василия Алексеевича куда менее понятна. Разница в годе и месте рождения одного из его младших сыновей, Мстислава Васильевича, между послужным списком В.А. Городцева и официальным некрологом М.В. Городцова [563] столь значительна, что, безусловно, заслуживает внимания. Сколько-нибудь убедительно разъяснить это расхождение я не могу, разве что предположить, что 1899 г., год рождения М.В. Городцева, превратился в печатной статье в 1896-й по причине типографской накладки (перевертыш цифры при наборе понятен и простителен даже в академическом издании). Но вот как Ярославль, очевидное место рождения Мстислава Васильевича, превратился в Москву?

И последнее, на что хотелось бы обратить внимание. Данная книга не просто носит историографический характер, но предназначается прежде всего именно археологам-профессионалам, которые хотят и должны знать историю своей науки. А потому сюжеты и нюансы, непосредственно относящиеся к изучению древностей, приводятся здесь без особых подробностей – с учётом того, что читатель и сам в состоянии оценить в каждом случае существо дела. Напротив того, события и факты, не относящиеся к собственно археологической науке, излагаются, может быть, с чрезмерной обстоятельностью, с излишними, на первый взгляд, подробностями. Но всё это сделано именно для того, чтобы, по возможности, развернуть перед заинтересованным читателем богатый контекст процесса формирования личности Василия Алексеевича Городцева как археолога. Надеюсь также, что возможные идеологические разногласия со мною некоторых из коллег не повлияют на их конструктивное восприятие и оценку настоящей книги. Да и, вообще-то, лично мне более всего хочется, чтобы кто-нибудь, вдохновившись этой скромной разработкой, сел и написал, наконец, хотя бы малую, стартовую, но полноценную научную биографию одного из отцов нашей науки, Василия Алексеевича Городцева.

Ист.: «Василий Алексеевич Городцев в рязанский период его жизни, службы и научной деятельности: монография» / А.В. Жук. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2005. - Стр.5-24.

См. также:

Часть I. Рождение и детство В.А. Городцева. Рязанская археология к началу 1870-х гг.

Часть II. Учёба и военная служба В.А. Городцева. Рязанская археология к середине 1880-х гг.

Часть III. Рязанская археология второй половины 1880-начала 1890-х гг. Первые шаги В.А.Городцева в изучении древностей. Заключение.