Член Союза журналистов России считает, что журналистика должна выживать.

– Павел Семенович, вы действительно думаете, что журналистике надо выживать? Посмотрите, чуть ли не через день открываются новые газеты, ежегодно журфаки поставляют специалистов… Да и среди неспециалистов есть желающие писать…

– В чем кризис сегодняшней журналистики? Ну, во-первых, падение престижа профессии как таковой. Люди моего поколения помнят, что лет 20 назад более уважаемой профессии, чем журналистика, не было. По данным соцопросов, пресса как институт занимала первые места, намного обгоняя институт президента, правительства, парламента и т.д. Рейтинг журналистики было от 80 до 90%. Это вообще удивительно, потому что, казалось бы, советская журналистика была полностью пропагандистской, она не давала никакой информации. Самое непопулярное слово в советской журналистике было «вчера». Вчера ничего не происходило, «вчера» мог только выступить Генсек, и вчера могли сыграть в хоккей. Все остальное было литературно-художественно-публицистическим альманахом. Человек мог приехать из командировки, месяц отписывать материал, потом он три месяца мог лежать и только после этого идти в печать. И никому это не казалось странным.

Потом мы перешли к «цивилизованной» журналистике, информационной. Сейчас все делается в номер, материалы в большинстве своем о том, что было вчера или о том, что произойдет сегодня.

И что, от этого уровень престижности профессии повысился? Нет! Чем информационней становится газета, чем больше и насыщеннее она дает информацию, тем, вот такой парадокс – эта газета становится все менее и менее уважаемой. Почему? Потому что на пятки наступает Интернет. Когда я был в Америке и пошутил на тему того, что сейчас «Вашингтон Пост» больше похожа на бумажную версию своего вебсайта, заместитель редактора на меня обиделся. Как только рухнул железный занавес и у нас появилась возможность налаживать контакты с мировой журналистикой, они приезжали к нам и учили нас жить и работать. Эти альманахи, выходившие у нас, кроме смеха, никакой реакции у них не вызывали. Сейчас же они очень заинтересовались нашей старой школой, которая определяла личностную журналистику. Информационная журналистика безлика. Не может быть образа автора в 10 строчной информационной заметке. Если же в ней есть личность, то гнать такого журналиста из редакции поганой метлой. Это непрофессионально, нефункционально. Информация должна быть немногословна: где, что, когда, сколько.

Как вы знаете, я являюсь главой комитета, который отвечает за конкурсы в Союзе журналистов. Я с ужасом жду каждого января, когда мы подводим итоги за год, потому что это ужас и трагедия – выбирать становится все менее и менее из чего. У нас осталась только одна стезя, в которой мы были и остаемся на мировом уровне, – это военная журналистика. Особо тут гордиться, конечно, нечем, но люди, выезжающие в зоны военных конфликтов, умеют работать. В остальном же – чем меньше ты отличаешься от своего соседа, тем лучше ты работаешь. Опять-таки с появлением Интернета, живого журнала и т.д. складывается такое впечатление, что все в стране журналисты. Нет ничего, что вы умеете, а я не умею. Хотя это неправда. То, что умеет нормальный журналист, не по силам ни одному автору из блогосферы. Но он к этому и не стремится, у него другая функция – он свидетель, но не автор.

– Так и что же делать в условиях этого кризиса?

– Выживать! Как нам выжить? На мой взгляд, нам надо вернуться к старой школе, но на новом уровне, пока мы не забыли то, что умели когда-то. Я думаю, что если газета сохранится, то она должна быть газетой анализа, личного взгляда, личной позиции. Был такой журналист – Алик Шуйский, так он каждый свой материал, даже самый маленький, начинал и заканчивал абзацем в стихах. А Сергей Довлатов как-то пообещал, что в его материалах в одном предложении не будет двух слов, начинающихся с одной и той же буквы. Кому-нибудь, кроме него самого, это нужно было? Нет! Но это заставляло более ответственно подходить к работе со словом.

Раньше тираж ежедневки «Комсомольской правды» был 30 миллионов, сейчас это всего 800 тысяч. И они этим гордятся. Раньше каждый интеллигентный человек не выписывал меньше двух газет, сейчас же зачем я буду это делать? В двух разных газетах я прочитаю одно и то же, только с меньшим количеством ошибок.

Сейчас очень много решают деньги, может случиться, и такое происходит сплошь и рядом, когда под одной обложкой на разных полосах уживаются два абсолютно противоречащих друг другу материала. Один – талантливого автора, а другой бездарный, но проплаченный. Подобный фортель, он способствует доверию читателя? Или газете начхать на своего читателя?

– Но ведь читатель не идиот? И может сам разобраться и сделать выводы: где журналистская аналитика, а где бездарная проплачиваемая статья.

– Это очень хороший ход: «Читатель не идиот! Читатель разберется!». Но практика показывает, что далеко не все читатели хотят сидеть, разбираться и делать какие– то выводы, и, уж тем более, по тем фактам, которые сообщает газета. Он надеется на то, что там-то как раз все и разжуют. Читателю нужна позиция, а поддерживает он ее или нет, вот это уже его дело. А когда на двух полосах две разные позиции, читателю становится неинтересно, ему лень.

Откройте самый выгодный с коммерческой точки зрения проект – «Комсомольскую правду». А кто куда ездил в командировку? Да никто! Самая популярная командировка – на очередную тусовку Ксюши Собчак. Плюс война, плюс саммит и плюс катастрофа. Все. И газета готова. Пока журналистика будет направлена только на коммерцию, будем продолжать падать. И российская журналистика упадет еще дальше в тартарары. На самом деле, я глубоко убежден, что честная, ответственная, дорогая журналистика рентабельнее журналистики, которая только делает вид, что она пресса.

Вспомните наших корифеев, например, Аграновского. Он выдавал не больше чем один материал в три месяца. Но какие это были материалы! Каждый из них был событием всесоюзного масштаба.

А сейчас что? В большинстве своем журналистика почему-то стала уделом людей малопрофессиональных, малограмотных… И так во всем мире, не только в России. И это, конечно, ставит под вопрос существование журналистики как профессии, а журналистов – как класса.

Я призываю вас быть готовыми к этому. Понимаете, какая штука, когда я был в студенческом возрасте, в стране было шесть журфаков, а сейчас только в Москве около 60. И делать вид, что мы не понимаем, что есть переизбыток журналистов в профессии в целом, было бы нечестно, в первую очередь, из уважения к ним. Второе. Я все этого говорил не для того, чтобы стращать, а чтобы вы задумались, что может спасти нашу с вами профессию. А спасти ее может только более серьезное к ней отношение. И еще. Ведь главный человек в журналистике это не я, не вы. Это редактор. Смелость редактора и смелость журналиста – это все-таки разные вещи. Я работал в крупных и серьезных газетах, и не в самые вегетарианские времена. И на моей памяти ни одного журналиста не выгнали с работы за смелый, острый материал. А редакторов меняли пачками – за то, что они подобные материалы пропускают. И судьба газеты на девять десятых в его руках. Но без одной десятой того, что сделают талантливые журналисты, газета также не сумеет просуществовать. Да и редактор не нужен будет....

– Как вы думаете, а такая хорошая журналистика на периферии может быть результатом того, что до нас еще не дошла эта всеобщая гламуризация и ксюшесобчачество?

– Знаете, она же и в Москве не до всех дошла. Это зависит не от местоположения на карте. Этого зависит от желания и умения работать. В первую очередь.

«Вечерний Якутск»

Союз журналистов России