О сути нашей профессии размышляют декан факультета журналистики МГУ Елена Вартанова и секретарь Союза журналистов России Надежда Ажгихина

Елена Вартанова. Пытаясь определить, что есть сегодня журналист и журналистика, мы, конечно, обязаны смотреть на очень широкий социальный и глобальный контекст, понимать, что журналистика сегодня – одна из важнейших специальностей сферы масс-медиа, но все же не единственная. Недавно в прямом эфире в рамках заочного тура олимпиады факультета журналистики, проводимой совместно с «Российской газетой» и радио «Россия», я спросила абитуриента, кто его любимый журналист, какие личности привлекают его в журналистике. Ответ был удивителен: «Моя любимая журналистка – Ксения Собчак». И это для журналистики – проблема, потому что медиаперсоны, пред­­­ставители шоу-бизнеса сегодня в СМИ подменяют журналиста.

Вопрос о месте журналистики и журналиста в жизни современного человека кажется мне очень важным. Журналист – это, конечно, создатель текста для СМИ, точнее сказать, медиатекста, но медиатекстом может быть сегодня и художественный фильм, и рекламный ролик, и игровое шоу, и комбинированная фотография. Именно поэтому мы должны сегодня понять, что же отличает журналистику от других профессий по созданию текстов. На мой взгляд, главное в журналистике – это опора на факт, на реальные события действительности. Журналист – это такой литературный работник, который всегда работает с реально существующим «сырьем» – то есть с событиями действительности.

Когда-то мы учили, повторяя слова одного из классиков прошлого, что журналисты пишут историю современности. Когда в СССР началась и шла перестройка, то современную историю мы начали осмыслять по современным изданиям, по публикациям в «Литературной газете», «Огоньке», «Московских новостях». Так продолжается и до сих пор во многих учебных заведениях, где преподаватели хотят преподавать социально значимый современный материал, который будит мысли и чувства. Уверена, что журналистика не существует вне фактов реальности, и тем она отличается от литературы.

Для того, чтобы понять, в каком обществе мы живем, совершенно необходимо ответить на вопрос о месте журналистики и журналиста как профессионала в нашей жизни и мироощущении, в нашем миропонимании, в пространстве жизни отдельного человека. Этот процесс непрост и неоднозначен, поскольку современный человек в социуме постепенно лишается своей исключительности, своей неповторимости, он становится частью общества массового потребления, а в политике все меньше учитывается теми, кто принимает решения. Эксперты подчеркивают, что в России сейчас правят «безлюдные» технологии, т.е. политика спокойно обходится без обычных людей; без учета их мнения обходится значительная часть экономики и производства. В результате, и основная часть популярных СМИ перестала нуждаться в реальном человеке, в самом реальном факте, будь то факт политический, социальный или же факт обыденности, который и создает реальность. А человек, несмотря на то, что он сам довольно сложное образование, из картины такой реальности выпадает. Мне кажется, в этом – горькая правда современности, которая проявляется как в нашей стране, так и во многих других, кризис же лишний раз подчеркивает это своей виртуальностью.

Надежда Ажгихина. Наблюдая, что пишется и говорится по поводу кризиса, нельзя не отметить, что, несмотря на прогнозируемые страшные и катастрофические последствия, именно кризис в силу своей прогнозируемости может способствовать рождению новых ростков – гражданской активности, экономической активности, в том числе в среде масс-медиа. Бытует мнение, что бизнес оздоровится после кризиса, по крайней мере, что все нездоровое, коррумпированное либо отомрет, либо уйдет в сторону. Я это говорю к тому, что журналистика, конечно, опирается на факты, но журналистика – это не простое фиксирование событий. Журналистика все равно формирует некое мнение. Она транслирует какую-то тенденцию трудно определимую, которая существует в умах и душах. Т.е. журналист, конечно, это человек неравнодушный в любом случае, иначе его информацию трудно будет продать, как это модно говорить, в современных условиях.

Е. В. Конечно, журналистика обязана опи­­­раться на факт, это, наверное, важнейшее, что мы уяснили для себя в постсоветское время, но нельзя забывать и о том, что мнение – тоже факт действительности. Однако журналист, который начинает рассуждать прежде, чем сам получит факты, передаст, ретранслирует их аудитории, который начинает рассуждать прежде, чем проинформирует, – это плохой про­­­фессионал. Парадокс: мы живем в мире, где источников информации бесчисленное множество. И даже самим выбором факта для своего материала журналист уже может выразить позицию, отношение. Выбор факта для журналистского материала – это и есть первый шаг журналиста по высказыванию своего мнения относительно этого факта.

Но, с другой стороны, согласна, что аудитория, которая сегодня тоже может тот же самый факт выбрать из нежурналистских источников, уже не заинтересована в журналисте, просто пересказывающем факты. К тому же надо учитывать и российскую традицию, которая предполагает не только безличное сообщение факта, но и передачу определенного отношения к нему, определенную оценку этого факта.

Какие же критерии, какие ориентиры должны быть у журналиста в процессе поиска этого факта? На мой взгляд, это профессионализм и этика. Эти две вещи, наверное, невозможно разделять в журналистике, поскольку журналист работает не на одного человека, а на достаточно большую аудиторию.

Именно кризис и сообщения о нем сегодня четко продемонстрировали, что люди ищут в СМИ профессионального изложения сложных фактов действительности, что аудитория нуждается в профессиональном журналистском анализе этих фактов. Кризисы присущи рыночной экономике постоянно. Проблема нашей журналистики оказалась в том, что много писалось о преимуществах рыночной эко­­­­номики, но журналисты не готовили людей к осознанию циклического характера рын­­­­­ка, пониманию того, что мировая и на­­­­циональная экономика в условиях рынка раз­­­­­виваются и по восходящей, и по нисходящей, а сам кризис есть определенная закономерность развития существующей модели.

В условиях кризиса как раз очевидно, что люди, обращаясь к масс-медиа, пытаются получить ответы на волнующие их вопросы. Очень любопытные данные обнародованы уже сейчас, когда мы видим последствия кризиса. Оказывается, люди начинают меньше тратить и потому больше времени проводить дома, потребляя СМИ. Это значит, что у СМИ в момент кризиса не только увеличивается социальная ответственность, но и появляются новые возможности. Данные по продажам рек­­­­ламы в России, кстати, как и во многих других странах, говорят о том, что в 2009 году на телевидении рекламные доходы, в целом, не сократились. Рекламодатели по-прежнему опираются на ТВ как на основной рекламоноситель, которому в условиях кризиса удалось удержать зрителей перед экранами. А роль интернета как рекламоносителя даже возрастает, что приводит к перемещению инвестиций в новые медиа. Последствия для он-лайн-СМИ и интернет-журналистики могут быть самые неожиданные.

И здесь хотелось бы процитировать известное высказывание: «В момент роста думай о кризисе, в момент кризиса думай о росте».

Н. А. Совершенно верно. Вы справедливо заметили, что наши СМИ и наши журналисты не только не подготовили аудиторию к кризису, но вообще не решили (или не выполнили) свою основную задачу, по крайней мере, одну из основных – не дали адекватную развернутую картину экономической действительности страны и мира. Что, впрочем, понятно – в советское время всю страну повергли в сюрреалистическое восприятие действительности посредст­вом пропаганды и мощнейшего (очень качественного, между прочим) художест­венного воздействия, что было частью идеологических задач. Мне кажется, даже спустя два десятка лет после падения советской идеологической машины, мы из этого сюрреализма так и не вышли. То вдруг представляем капитализм идеальной моделью мира, без какой бы то ни было диверсификации и просто разъяснения, что такое рыночная экономика и каковы ее формы сегодня, то собственную довольно проблематичную экономическую ситуацию. Аудитория, в результате, абсолютно дезориентирована, доверие к большинству источников информации утрачено, сделать собственные выводы на основе анализа интернета и других ресурсов способны немногие.

Отсутствие разговора, как это произошло у нас, тоже формирует приоритеты, прав­­­да, совершенно иные. Журналистика в этом смысле совершенно незаменима, она – поводырь и спутник каждого обывателя, политика, взрослого и ребенка, она – все. И образ ее немаловажен сам по себе.

Политику, историю, культуру, войны и преступления – и журналистику тоже – делают люди. И важно понять, какие обстоятельства формируют собственные предпочтения и стереотипы этих людей, какова среда обитания и воспроизводства этого класса. Здесь нам не обойтись без исторического экскурса, пусть краткого, без личных впечатлений.

Я очень хорошо помню среду, в которую попала школьницей – внештатным автором «Алого паруса» «Комсомольской правды» конца 70-х. Для десятков сверстников, таких же школьников и практикантов, многие из которых ныне стали руководителями СМИ, эта среда стала лучшей школой не только профессионального мастерства, но и нравственных основ журналистики. Тогда, при цензуре и строгом контроле, не было никакого кодекса этики, но все прекрасно понимали, что достойно, а что постыдно, что можно делать, а что нельзя ни в коем случае. И делали собственный выбор. Разумеется, многие готовы были откровенно и всесторонне обслуживать идеологию, тем более, что это сулило вполне конкретные материальные преимущества, и обслуживали. Но это все же считалось как-то неприлично, и мы, молодые, очень хорошо это понимали и тоже делали выводы. Наши старшие коллеги в тех трудных подцензурных условиях хотели служить добру, учили этому детей, и это было высшим достоинством профессионала. Думаю, что перестройка вообще состоялась именно благодаря тому, что делали журналисты – в той же «Комсомолке», «Литературке», во многих других изданиях страны. Они готовили среду. Доверие к СМИ было колоссальным, нам писали сотни писем каждый день, обращаясь, как в последнюю инстанцию. Учитывая тиражи – наша газета имела 17 миллионов, «Труд» – 20, можно представить масштаб. Хотя сегодня это и трудно.

Еще немного о работе журналиста, о работе с фактом, о его выборе. Сейчас, когда я пишу свою колонку в газете «Деловой вторник», как я выбираю факт, основу для своих умозаключений? На самом деле, я его выбираю, руководствуясь, чаще всего, внутренним чувством попранной справедливости. Несправедливость, глупость, безобразие, которое хочется исправить и надавать по шее тем, кто его допустил, – вот это рождает эмоции. Журналист без эмоций обречен, он попросту профнепригоден. Подчас довольно трудно структурировать работу журналиста, разложить ее на технологические составляющие, потому что ускользает некая малость, то самое толстовское «чуть-чуть», без которого жур­­­налистика – не журналистика. Все-таки это не вполне нормальная профессия и область деятельности, в ней слишком много нелогичного, почти как в стихах – и в этом, мне кажется, ее прелесть.

У нас в жизни много несправедливости, как не зависящей от людей (это болезни, несчастья, катастрофы), так и той, которая зависит от людей напрямую. Именно эта несправедливость, та, что зависит от людей, и есть основная сфера внимания журналиста, и поэтому такое понятие, как совесть, становится также частью профессиональной подготовки. Как мне долго объясняли в молодости, совесть и чувствительность к чужой беде можно развить. Об этом очень мало говорят, об этом даже едва ли прилично вспоминать, сейчас больше говорят о деньгах. Вчера у меня в Союзе были девочки из Норвегии, студент­­ки. Одна заметила: «Мы беседовали вчера с главным редактором, и они все говорят о деньгах, говорят, что в журналистике главное – деньги». Я попыталась объяснить, что они, редакторы, принадлежат другой профессии, да, многие из них когда-то были известными, очень хорошими журналистами. Но теперь они перешли на другую сторону. Они по-прежнему находятся в медийной сфере, но они – не журналисты, надо это хорошо понимать. У них – другой род занятий, другой интерес.

Е. В. У многих на слуху концепция четвертой власти – журналистики, причем отношение к ней в российском обществе неоднозначное. Для меня очевидно, что сама по себе эта концепция верная, она просто порочно понята и воплощена. Проблема в том, что в любой теории вы найдете прямую связь между властью и ответственностью. Власть, когда она моральна, всегда ответственна. В этом смысле четвертая власть, которая дана журналистике, – это власть, в большей степени ориентированная на ответственное исполнение. В отличие от многих представителей трех других ветвей власти, журналистов никто не выбирает и даже не назначает. Мы знаем, что журналистика как открытая профессия может привлекать людей, не имеющих специального журналистского образования. Поэтому журналистами становятся многие. Но журналист должен понимать, что он принимает на себя не столько власть (власть над умами он, естест­венно, сохраняет, потому что информация формирует сегодня понимание мира), сколько очень большую ответственность.

Только если журналист понимает меру своей ответственности за все, что происходит вокруг него после выхода в свет его материалов, можно принять идею о существовании четвертой власти – журналистики. В противном случае, оправданий журналисту нет.

Н. А. Сейчас персональная ответственность журналиста, которая во всем мире уже понимается абсолютно однозначно как одна из важнейших ценностей, переходит в какое-то новое качество. Раньше все-таки ценились корпоративная солидарность, репутация газеты, они были выше какого-то личного выбора. Сегодня важна личная позиция журналиста. Может быть, это связано с тем, что развивается интеллектуальная мысль, что философия приобретает какие-то новые формы самовыражения, что индивидуальный выбор становится все более драматичным, предметом повсемест­ного обсуждения, что люди перестают в принципе быть черной, тупой массой (хотя мировые СМИ по-прежнему представляют большинство населения планеты именно так). Почему такой интерес к блоггерам и вообще ко всем этим формам? Думаю, именно потому, что абсолютно незамеченный в толпе человек, вдруг обретает голос и может высказаться так же, как и властитель дум. Это очень интересно – некое тектоническое, я бы сказала, социальное и ментальное смещение в целом в мире происходит.

Е. В. Когда мы говорим об ответственности журналиста, мы не должны забывать, что ответственность в СМИ раскладывается на множество разных «ответственностей»: например, ответственность перед владельцем и ответственность перед обществом могут вступать в прямое противоречие. Журналист абстрактно представляет свою аудиторию, людей, которые его читают, слушают, и он ответственен перед ними, но зачастую для него важнее тот конкретный человек, который платит ему зарплату. По­­­­мимо этих форм ответственности, можно назвать и другие. Их наличие вызы­­­­вает закономерный вопрос: как со­­­­отнести многомерную, многоуровневую от­­­­­ветственность журналиста с конкретным выбором темы для материала, с личным интересом к конкретным темам? Вопрос об ответственности СМИ напрямую связан с моральным выбором журналиста, а также с наличием в обществе моральных ценностей, ограничений, идеалов.

Российская действительность с этой точки зрения неоднозначна и показательна, поскольку моральных ориентиров, моральных авторитетов в стране сегодня довольно мало. Российские журналистика и журналисты, имеющие все возможности стать такими ориентирами, не присутст­вуют на этом моральном поле, которое сегодня пустует. Идея пустоты в отношениях журналистики и аудитории кажется очень актуальной. Сегодня пустота сменила очарование журналистами, которое пришлось на первый и второй парламент, когда журналистов ценили за их статьи, за их именно журналистскую деятельность, поскольку они осмеливались говорить правду, защищать людей и бороться с несправедливостями. В результате, неэф­­фективность журналистов, которые оказались гораздо более эффективными как профессионалы журналистики, но не как депутаты, вызвала определенное разочарование.

Конечно, здесь можно увидеть настоящий клубок причин: российские журналисты одновременно оказались и первыми жертвами в процессах политизации, «оли­­­­гархизации», и сами стали участниками этих процессов. То, в чем можно было упрекнуть некоторые яркие фигуры, распространилось на всю профессию. Многие журналисты потеряли уважение потому, что журналистика слишком близко подошла к власти, забыв об ответственности перед простым человеком. Тем самым ответственность перед «олигархами», элитами и ответственность перед простыми людьми «с улицы» оказались разделены, и многие журналисты как раз и пострадали от того, что обычные люди оказались вне фокуса их внимания, были им не нужны, не интересны.

Будущее российской журналистики мне пред­­­­ставляется все-таки оптимистич­ным, потому что в нашем обществе сохранилась традиция прислушиваться к тому анализу и профессиональному комментарию, который дает журналист. В обществе сохранилась вера в публичное слово, и это публичное слово сегодня наша новая политическая элита очень успешно использует. Эта традиция необходима и самим журналистам, которые почему-то не хотят снова начать разговаривать «на равных» с простыми людьми, читателями, слушателями, зрителями, которые ждут от них не столько чистых новостей, сколько объяснений и трактовок.

Н. А. Мне кажется, необходимо обратить внимание на некоторые принципиальные моменты. Во-первых, журналисты запутались так же, как и все общество. Трансформация наша воспринималась многими очень одномерно, как-то линейно (вместо того, чтобы определить и продумать совместно с экспертами какие-то новые формулы). Плюс известное журналистское высокомерие, особенно высокомерие человека, который популярен: «Я знаю лучше всех, мне никакой ученый, особенно который занимается СМИ, не указ». Знаю это не понаслышке, и такой подход очень нам всем навредил. Наверное, пришла пора стать более реалистичными, подумать, что журналист, как каждый член общества, нуждается в каком-то партнерст­­­­ве, в сотрудничестве с представителями других сфер. Думаю, нам надо прекратить затянувшийся плач по потерянным ценностям и качественным стандартам журналистики (этот плач красной нитью проходит через многие профессиональные дискуссии последних лет) и оглядеться вокруг незамутненным взглядом. Как оптимист по натуре (что, замечу, свойственно многим российским журналистам – это важная черта, она позволяет увидеть перспективы даже там, где они кажутся довольно зыбкими) я не сомневаюсь в том, что у нас – большое будущее.

Журналист