Представьте себе обстоятельства знакомства:

– У меня есть друг, очень хороший музыкант, пишет мелодии к песням, – говорит коллега. – Только самих песен еще нет, нужны слова. Может быть, ты ему поможешь, напишешь тексты?

Хотела отказаться, – тоже мне, нашла Игоря Шаферана! – но девушка обмолвилась: музыкант – без пальцев (?!). Такого человека упускать было нельзя.

Впервые увидев Леонида Ермакова у него дома (а так и тянет написать «в студии», потому что его комната забита звукозаписывающей аппаратурой, только у стенки сиротливо притулилась кровать), послушав его игру на синтезаторе «Ямаха», занимающем красный угол помещения, я не поверила в увечье этого музыканта. Руки, которые так свободно бегают по клавишам синтезатора, нельзя называть «культями». Хотя пальцы на них действительно ампутированы «под корень».

Мы с Леонидом честно попытались заняться делом, то есть словами будущих шлягеров – я показала ему грешок молодости, стихотворный сборничек, он прочитал и выделил одно стихотворение. «Богатое внутренней мелодикой», - примерно так объяснил Леонид выбор «Волчьей колыбельной». А потом сказал, что мечтает о сотрудничестве с поэтом, который бы писал стихи под уже готовую музыку, а не наоборот. И стихи эти должны быть высокой пробы, такой же, как и его музыка. Я, дилетант, назвала бы его мелодии ярко индивидуальными и выразительными, а меломаны высказались бы (и не раз высказывались!) более грамотно, однако всегда хвалебно. Быть его автором трудно. С одной стороны, нелепо класть на такую музыку всякие там «меня – тебя», «буду – забуду».

С другой стороны, написание песен – не блажь, а попытка найти свое место в жизни, особенно актуальная для талантливого инвалида. Леонид не первый, кто, слушая по телевизору хиты, искренне полагает: «Я могу сделать лучшую песню!»

Кстати, на эту смелую мысль натолкнул Леонида не кто иной, как Игорь Крутой. Не страдая ложной скромностью, парень не раз являлся в Останкино показывать свою музыку. Однажды увидел Игоря Крутого, подошел, представился, предложил прослушать кассету. Мэтр ответил: «Даже слушать не буду. Сама по себе музыка сегодня никому не нужна. Вот если бы ты принес готовые песни…» Другой известный теледеятель нашел время послушать музыку и отметил, что 3 – 4 мелодии вообще находка, вот если бы к ним были слова... Леонид занялся поиском соавторов. В качестве пробного шара сделал-таки песню на мои ранние стихи:

«Жизнь пустая,
Ночь без края.
Ходят-бродят
Волчьи стаи.
Завывают волчьи стаи:
«Баю, баю, баю, баю!»

Честно говоря, эта песня совсем не для Леонида и не про Леонида. Он свою жизнь пустой, скучной, неудавшейся не считает. Биографию рассказывает зажигательно:

– У меня отец родом из-под Сапожка (райцентр в Рязанской области. – Е.С.). Сам я родился в Подмосковье, в городе Пушкине. С тех пор моя жизнь и проходит между Москвой и Рязанью. Сейчас вот опять склоняюсь к мысли туда вернуться жить, ну, хотя бы там работать. А рязанское детство мое, прошедшее на улице Фирсова, было хулиганским. Я никогда не признавал рамок и правил. До сих пор меня никому не удалось «построить». Но мы с приятелями не только «беспорядки нарушали», а еще и сидели во дворе и пели под гитару. Сейчас такое у пацанов не в моде. Тогда музыка и стала для меня самым главным в жизни. Громко звучит? Но правда!

Рассказывая, Леонид широко улыбается. Ему за сорок, но улыбка совершенно мальчишеская, еще хранящая задор дворовых проказ. Она заставляет не замечать легкую седину и морщинки у глаз.

– С первого класса я играл на гитаре что попало и пел блатные песни в три аккорда. Родители, озабоченные влиянием улицы, пытались отдать меня в музыкальную школу два раза подряд. Но я же так устроен, что могу заниматься лишь тем, что мне интересно! Гаммы разучивать – извините. Я бросал заниматься сам, хотя одна учительница обнаружила у меня абсолютный слух и даже приходила к нам домой – уговаривала родителей развивать мои способности. Но они знали, что меня против воли не заставишь.

В детстве я очень любил машины. Водить умею с шести лет. Еще дошколенком «рулил», сидя у отца на коленях и не дотягиваясь до педалей.

В нашей семье все «высокообразованные», кроме меня. Из-за своей натуры я не пошел в Рязанское военное автомобильное училище, хотя сложные экзамены сдал, не напрягаясь. Представь себе: ритуал перед самым зачислением в курсанты. Вызывают всех, прошедших экзамены, на мандатную комиссию и задают простой вопрос: хотите ли вы учиться в нашем училище? Конкурс – несколько человек на место, люди едут в Рязань со всей страны, – естественно, они отвечают: «Да!». Члены комиссии сонно кивают. И вдруг один рубит: «Нет!» – и они в панике просыпаются. Это был я. Что поделаешь – «Равняйсь-смирно!» меня не привлекало.

Хотя оно меня все равно настигло. После той «хохмы» родители загнали меня в радиотехнический институт, я честно сдал первую сессию, а сдавать вторую не пошел. Вот и пришлось родину защищать. Зачислили меня в непростые войска — по линии государственной безопасности. Зато я приобрел в них такой опыт радиомеханика, что никакому выпускнику института не снился, и это помогает работать с аппаратурой.

Работал Леонид после армии по самым простым специальностям — слесарем, шофером. И не помышлял о творчестве, хотя музыка, как верная подруга, сопровождала его по жизни. Девушкам всегда нравилась игра Леонида…

– По настоянию родных все же попытался получить высшее образование, только место учебы выбрал сам – втуз в Москве. Неделю вкалываешь на заводе, неделю – отдыхаешь от работы на учебе. Жил в общаге. Познакомился с одной девушкой по имени Ольга. И даже когда устал от чередования лекций и станков, бросил втуз, вернулся в Рязань, мотался к любимой каждые выходные. Потом мы поженились и осели в ее квартире в Чертанове.

«Озирают жадным взором
Поднебесные просторы
И поют единым хором:
«Скоро, скоро, скоро, скоро!
Скоро новый
День багровый
Выйдет из лесу седого…»

«День багровый», или черный, выпал на время пребывания Леонида в столице. В семейной жизни не все шло гладко, особенно «царапали» отношения с тестем и тещей. Подноготную и подробности трений Леонид скрыл от меня, как скрывает их от любого постороннего человека. Не пристало мужику сплетничать и жаловаться! Рождение дочери Насти, казалось, скрепило семью, все вроде бы налаживалось…

– Жену сбила машина. Виновного не нашли, а может быть, и не искали. Автомобиль числился в угоне, водитель скрылся. Был человек – и нет человека. «Скончалась от полученных травм…» А я продолжал жить в Москве по инерции, каким-то убитым. Однажды выпил, молодость вспомнил, из-за пустяка полез в драку… После драки стал физически чувствовать себя очень скверно, но к врачу не ходил – было все равно, что со мной станется. Даже музыка тогда отошла на дальний план. И сталось со мною вот что: зимой, в тридцатиградусный мороз, шел с работы и внезапно рухнул, подкошенный сильной мгновенной болью. Лежу и пошевелиться не могу, будто парализованный. Мог бы замерзнуть насмерть, беспомощный, но мимо шли какие-то работяги, подняли меня, потащили на себе до вагончика на ближайшей стройке, там растерли, влили внутрь почти бутылку водки. Наверное, я от этого только ожил. Потом неизвестные спасители (я не удосужился спросить их имен, но свечку ставлю в церкви как за родных) отвезли меня в больницу. И врачам, которые меня не хотели принимать – якобы, поделом ему, он по пьяной лавочке замерз, – объяснили, что пьяным я стал после падения, а не до того, что меня так отогревали. Поэтому отлежал я свое в больнице и больничный получил… За ампутацию отмороженных пальцев. Врачи сказали, что провалялся я в снегу минуты три, а упал, потому что в драке мне отбили легкие, и они дышали с трудом. Если бы пролежал на холоде больше, меня бы не откачали.

И я понял главное: беда должна была случиться, чтобы я пришел к музыке и к Богу. Наверное, от этого внезапного осознания, я, еще не отошедший от наркоза, с улыбкой на лице пел: «Жить нужно в кайф!». Очевидцы рассказывали… Я крестился лет шесть назад, после больницы и ампутации, переосмыслив свою судьбу. Бог меня привел к моему нынешнему делу. Опять громко сказано, да? Но я верю в это! Между прочим, когда теперь я играю на синтезаторе, мне кажется, что пальцы мне бы только мешали.

Конечно, не сразу из операционной Леонид пошел в магазин покупать синтезатор. История появления «Ямахи» в доме вообще особая, почти мистическая. Но сначала были грустные формальности, какие проходит в нашей стране каждый инвалид: получение первой, нерабочей группы инвалидности, через год – переосвидетельствование, – вдруг пальцы отросли?! – признание первой группы бессрочной против воли больного. «Не осознаю себя калекой, хочу работать!» – кричал врачам Леонид. «Что вы умеете делать?» – спросила комиссия. «Все!» – ответил он, и это не было бахвальством. Леонид и вправду приспособился «новыми» руками сжимать баранку – не хотел оставлять свою любимую шоферскую профессию. Вняв его просьбе, медико-социальная экспертиза сформулировала справку так: «Может работать на дому или в специально созданных условиях». Все это имело место уже в Рязани. Леонид рассудил, что лучше сын-калека, чем зять-калека, и вернулся к родителям. Подросшая дочка потянулась за ним. Чем старше становилась Настя, тем ярче проглядывал в ней непокорный папин характер. Кстати, Настя единственная безоговорочно разделяла и разделяет увлечение Леонида музыкой, поет собственные песенки на его мелодии. Леонид с дочкой большие друзья. И если он сейчас поедет штурмовать столицу, я уверена – дочь последует за отцом!

«Скоро станет вам, суровым,
Не до песни, не до слова.
Так вот чтобы вы умолкли,
Пойте, волки!
Пойте, волки!»

Такого, чтобы Леониду стало не до песен, не может быть, потому, что не может быть. Говорю же – мои грустные стихи были для него чужими, несправедливыми. Песня сама по себе сложилась, может, и неплохая, но «с выходом» ей не повезло. Прямо будто она придавила сама себя излишней мрачностью…

– А что тебе в новом положении давалось труднее всего? – спросила я уже не в первый день работы над «Волчьей колыбельной». Леонид воспринял вопрос спокойно.

– Невыносимым оказалось не играть на музыкальных инструментах. Я привык играть, как дышать. А после операции оценил свои возможности трезво и понял, что гитара и пианино теперь не для меня. Искал другие варианты, купил себе еще в Москве губную гармошку, промучился с ней неделю – без пальцев ничего не выходило. Пошел в магазин сдавать ее… И кто-то свыше повернул мою голову, и я увидел в углу торгового зала синтезатор. Но ведь я заставил себя забыть о клавишах! А продавец подзуживал: «Попробуй, на нем играть легче, чем на пианино!» Подошел, попробовал – и правда легче. А когда узнал, что на нем можно исправить допущенные в мелодии ошибки, загорелся. Но остыл, узнав цену инструмента. Ну, дальше ты не записывай…

Дальше были попытки достать денег. Ни родные, ни друзья не понимали инвалида, который просил помощи не на лечение, а на музыкальные инструменты. Экая блажь! Однако он нашел средства, купил вожделенный синтезатор, договорился о спонсорской покупке компьютера. И такие «подарки судьбы» были не такими уж редкими.

– Мне помогали состоятельные люди и в Москве, и в Рязани. Уверен, делали они это лишь потому, что видели – я не опускаю рук.

Но даже истово верующие признают правдивость поговорки: «На Бога надейся, а сам не плошай!». Поэтому Леонид «замелькал» в коридорах Останкино, да и других теле- и радиостудий, стал искать выходы на больших фигур шоу-бизнеса. Почему бы не зарабатывать своим талантом? Для Леонида это единственная возможность жить, в том числе и грубо материальная (но он отчетливо понимает, что сначала нужны крупные капиталовложения – хотя бы покупка профессиональной аппаратуры). Альтернатива заработкам автора песен – пенсия инвалида первой группы и родительская скудная поддержка.

А вот «волком» по жизни Леонид себя никогда не ощущал. У него другое тотемное животное, предназначенное Ермакову и знаком зодиака, и именем – лев. Царь зверей. Леонид всегда держится с достоинством, не теряет лица – возможно, поэтому там, где отказывают униженным просителям, ему помогают (тьфу-тьфу!). Но песни про львов у меня нет… Впрочем, как и музыкального слуха. И хотела бы написать оптимистичные строки под музыку Леонида, но не попадаю в его сложные ритмы.

– Ты не пытался попросить спонсорской помощи, как говорится, на хлеб?

– На хлеб мне хватает! И бытовая помощь мне не нужна! — отрубает Леонид и царственно выпрямляется. Глядя на такую осанку, как-то по-новому понимаешь выражение «львиная доля».

– Честно тебе скажу: у меня было только две проблемы из-за отсутствия пальцев – постричь ногти и завязать шнурки. Со второй я справился, купив ботинки на резинках. А по дому почти все могу делать. Отказываюсь только мыть фарфоровую посуду, потому что боюсь побить. Наверное, куплю себе домой алюминиевые тарелки. Со стиркой справляюсь, только выжимать не могу… Что действительно нелегко – в транспорте вынимать из кармана удостоверение инвалида. Я обычно вместо документа показываю свою руку, – смеется этот странный инвалид. Разговаривая, он ставит на огонь чайник, потом разливает по кружкам чай. Присев напротив меня, закуривает и подносит зажигалку мне. Руки его двигаются уверенно, и почерк вполне приличный…

Оптимисты, кто способен поспорить запасом жизненной энергии с Леонидом Ермаковым? Больше всего ему сейчас нужен автор текстов - одаренный стихоплет с трезвым взглядом на жизнь. А лучше – с радужным!