Музей-заповедник, расположенный в Рязанском Кремле переживает серьезнейший кризис. Кризис этот связан не с желанием епархии вернуть себе часть своей законной собственности. Кризис вызван некомпетентным руководством деятельностью музея, несоответствием самой этой деятельности мировым требованиям XXI века.
Людмила Дмитриевна Максимова, директор Рязанского государственного историко-архитектурного музея-заповедника в интервью газете «МК в Рязани» (6 13 июля 2005 года) заявила, что ее «основное предназначение хранить». Однако именно это-то и неверно. Главное и основное предназначение современного музея вовсе не в том, чтобы хранить «культурные ценности». Музей не банк.
В Европе и Америке, где музейное дело стремительно развивается, на задачи музеев смотрят совершенно по-другому. Во Франции, США, Центральной Америке уже больше двух десятилетий существует «Между-народное движение за новую музеологию» (музеология или музееведение наука о музеях, об их месте в общественной жизни). Эта авторитетная организация считает, что главная цель всей музейной деятельности служить развитию общества. Да, конечно, это развитие не может совершаться иначе, как опираясь на нацио-нальные традиции, на опыт предыдущих поколений. Но это именно развитие, общественный прогресс. Цель современного музея выразить живую общественную рефлексию, мысли общества о самом себе, своем будущем и своем прошлом.
Музей, если он хочет быть действенным и современным, не может существовать отдельно от общества, быть неким замкнутым пространством «ученых» и «исследователей», которые свысока учат всех остальных. Современный музей неотъемлемая часть того региона, где он находится. Он обращен не к «туристам» вообще, а к конкретной публике в своем регионе.
«Международное движение за новую музеологию» вот уже третий десяток лет заявляет: «Новая музеология обращается не к пассивной, анонимной публике, а к активным, конструирующим свое будущее партнерам». То есть, в первую очередь к тем, от кого реально зависит жизнь региона, кто устраивает свое дело, не только умножая свое семейное благополучие, но и способствуя развитию земли, на которой он живет. В развитых странах местные муниципалитеты, законодательные органы, политические партии, общественность принимают самое активное участие в жизни музеев, одновременно контролируя их. Короче музеи в Европе и Америке действенная и органичная часть гражданского общества. Они активно включены именно в местную жизнь.
А как включена в местную рязанскую жизнь Людмила Дмитриевна Максимова? Никак не включена. Рязанский Кремль не имеет к Рязани никакого отношения. Он теперь объект федерального значения. Все то, что происходит в Кремле не должно, по мнению Людмилы Дмитриевны, касаться рязанцев. Ни бюджет, ни со-держание и сохранность музейных фондов, ни направления развития. Ничто. Вот вам, рязанцы, праздник «Летний день в Кремле», можете на соревнования ратников посмотреть, по экспозициям побродить. Еще можно посетить пресс-конференцию Людмилы Дмитриевны. Пресса может попасть на заседание «ученого совета», послушать как «специалисты» рассуждают о новых экспозициях. Можно даже внести предложения. А «они», точнее Людмила Дмитриевна, если соблаговолят рассмотрят.
А все должно быть наоборот - рязанские органы власти, структуры гражданского общества, общественные и религиозные организации просто обязаны контролировать жизнь кремлевского музея и определять направления его развития. Это наш музей, а не Людмилы Дмитриевны Максимовой. И расположен он не в Москве, а в Рязани. Вот, например, - в прессе активно намекают на то, что Людмила Дмитриевна нечиста на руку. Как проверить так это или не так? Бюджет Рязанского Кремля тайна для Рязани. Но дело, ведь, не только в бюджете и контроле. Музей на Западе часть общества. Музей у нас что-то сугубо нафталинное и от жизни очень далекое.
Для сравнения
Приведу в качестве примера немецкий город Целле (земля Нижняя Саксония). В нем живет 73 тысячи человек. В городе всего лишь один замок дворец XIII XVII веков. И несколько музеев. В этом крошечном городе действует 55 культурных обществ художественные, театральные, музыкальные. Самое большое общество музейное. Это общество объединяет 700 человек. Получается, что каждый сотый житель Целле местный музейный активист. Эти активисты нормальные бюргеры, у которых есть свой бизнес, своя работа, свои семейные обязанности. Но они любят музей и всей душой помогают ему.
Если исходить из такого же соотношения, как в Целле, то в Рязани, с ее 1 миллионом жителей, активных членов местного музейного общества должно быть 10000 человек. Есть у нас 10000 нормальных, активных в бизнесе и обществе, семейных людей, которые помогают музеям, участвуют в их жизни, популяризируют музеи? А тысяча есть? А сто человек есть?
Кто является основными посетителями музея в Рязанском Кремле? Школьники. То есть те, кого привели учителя. Иногда за руку. Музей хвалится своей «педагогической ориентированностью», тем, что такое направление его деятельности, мол, совпадает с современными устремлениями европейских музеев. Однако стоит спросить есть ли хотя бы сотня школьников, которые пришли в музей Рязанского Кремля сами, без учителей, и живо интересуются экспозициями? Думаю, что нет. «Педагогическая» деятельность кремлевского музея лишь попытка прикрыть собственную пустоту и несостоятельность. Молодежь, в основном, ходит в Кремль по вечерам. Пиво попить в древнем интерьере.
Почему музей в Кремле не привлекает активных рязанцев, тех люди, которые чего-то достигли в этой жизни, то есть тех, на кого ориентированы музеи в Европе и Америке? Постоянно, а не в «летний день в Кремле»? Не ответив на этот вопрос, мы не поймем, что же «неладно в кремлевском королевстве».
В сегодняшнем виде музей и не может привлечь. Он просто неинтересен.
Серость и убожество нашего музея в Кремле страшная трагедия для Рязани.
«Какие серость и убожество?!», - воскликнет кто-нибудь, - «посмотрите, как прекрасен наш Кремль!». Да, конечно, архитектура прекрасна. Рязанский Кремль это замечательный комплекс исключительно церковных зданий храмов, архиерейского дома, Спасского и Свято-Духова монастырей. Но ведь здания это еще не музей. Памятники архитектуры не станут менее красивыми, если все они будут принадлежать Церкви, а в Кремле вовсе не будет никакого музея. Но мы-то с вами говорим именно о музее, причем о музее, как явле-нии общественной жизни. И здесь надо понять следующее. В XX веке Россия пережила страшную катастрофу.
В безумном порыве были разрушены основы национальной жизни. Были большей частью истреблены сословия, являвшиеся носителями культуры дворянство, духовенство, купечество, лучшая часть крестьянства. Господствующей стала примитивная материалистическая идеология, для которой духовная сфера была, по сути, фикцией. Россия оказалась отделена от остального мира железным занавесом.
Народы России попали под власть чиновничьего аппарата, состоящего, как правило, из достаточно примитивных, малокультурных, жестоких и агрессивных людей. Иные люди в крысятнике под названием «номенклатура» просто не выживали. В обществе господствующим стал культ техники от самолета в 30-е годы, до космических ракет в послевоенный период.
Но без культуры, хотя бы обслуживающей пропаганду, никакое общество существовать не может. В «сферу культуры» пришли новые люди. Конечно, некоторые из них были очень яркими и талантливыми (не могла же власть расстрелять и сослать всех). Именно такие люди, вопреки всему, боролись за сохранение нацио-нального наследия. Но они были в абсолютном меньшинстве и, практически, ничего не определяли.
Основная масса новой «культурной» интеллигенции изначально состояла из других людей. Из тех, «кто не хватает звезд с неба».
Они не могли получить полноценного гуманитарного образования. Не могли по нескольким причинам. Во-первых, в обществе господствовала жесточайшая материалистическая идеология. Вся духовная сфера, классические языки, полноценные история, философия, психология, педагогика, которые когда-то опреде-ляли собой русское дореволюционное вузовское образование, стали недоступны.
Во-вторых, на Западе в XX веке гуманитарные дисциплины стремительно развивались. Однако, непроницаемый железный занавес не позволял нашей новой «интеллигенции» пользоваться мировыми достижениями. В-третьих, вся гуманитарная сфера была оттеснена куда-то на общественные задворки. Только техника! Комсомол на самолет!
В итоге несколько поколений (вдумайтесь! несколько поколений) нашей «гуманитарной» интеллигенции оказались полуобразованны.
Нет, конечно, они защищали кандидатские и докторские диссертации, что-то обсуждали на заседаниях кафедр и ученых советов, писали монографии. При этом не говорили на иностранных языках, практически не знали западной литературы по своим специальностям, отвергали западные гуманитарные достижения, как «служанок империализма». Одновременно, будучи в массе своей, неверующими «советскими служащими», они были чужды и русской православной традиции.
Но если подлинной науки нет, ее нужно имитировать. У малообразованного человека есть очень интересное свойство он старается говорить как можно непонятнее. В итоге в «общественно-научных» дисциплинах возник свой «птичий», псевдонаучный язык. Это касается и философии, и психологии, и педагогики, и музейного дела. Чем непонятнее тем «научнее». Этот язык и сейчас пытаются выдать за науку. Вы, например, знаете, что такое «музеефикация»? Не знаете? Ничего, я ниже объясню. По ходу разговора нам это будет необходимо.
Необразованность – болезнь не смертельная. Она лечится. Но лечится только в одном случае если пациент хочет лечиться.
И из советского «доктора» или «кандидата», защитившегося по «общественно-научным дисциплинам», если он искренне хочет переучиваться, может, как показывает опыт, получиться вполне нормальный специалист. Однако многие наши «образованцы» переучиваться не хотят. Их можно понять они потратили лучшие годы своей жизни на написание, в абсолютном большинстве, бесполезных диссертаций, заискивали перед научными «светилами», унижались перед чиновниками. Теперь эти люди считают себя «цветом науки» и всерьез требуют общественного признания.
В большинстве стран наши вузовские дипломы и научные степени не признаются. Не потому, что «гнилой Запад» нам завидует, а потому, что эти дипломы и степени не гарантируют, что их обладатель является современно-образованным человеком. На международной конференции вас еще выслушают. А вот устроиться советскому образованцу, защитившемуся по «общественным» дисциплинам на работу в западный университет не получится (за редким исключением действительно талантливых ученых самородков). Может быть Людмиле Дмитриевне Максимовой порулить музеем где-нибудь в Германии?
И тут возникает простой и очень важный вопрос. Если большинство стран не признают советских и постсоветских дипломов и степеней, почему эти дипломы и степени должны признавать мы? Почему мы должны считать этих людей непререкаемыми специалистами? Может быть, мы обойдемся без многих из них?
Вот примеры, характеризующие уровень наших музейщиков. В Кёльне есть Римско-Германский музей. В его, оснащенной суперсовременным оборудованием экспозиции, дизайнерски решенной в стиле постмодерна, представлены различные древности римской цивилизации на территории Германии. Такое поразительное смешение эпох должно подчеркивать то, что на историю мы смотрим из сегодняшнего дня, что история входит в наше нынешнее мировоззрение.
А у нас в Рязани…
Очень обидно, что у нас в Рязани пироги с глазами. Археологическая экспозиция в музее нашего Кремля то же выполнена в некоем подобии современного дизайна. Да только на поразительно кустарном уровне и удивительно кустарными средствами. Почему? А надо знать историю советского музейного дизайна. В 60-70-е годы в среде архитекторов и дизайнеров господствовало так называемое «бумажное проектирование».
Из бумаги делали макеты экспозиций. Представляли их на выставках. Защищали кандидатские.
Не поняли? Ну не было возможности воплотить свои идеи в реальных экспозициях. Государству было, по большому счету не до них (несмотря на то, что эти годы, почему-то может быть в силу предшествующей советской еще большей убогости носят название времени «музейного бума»). Какие там музеи?! Нужно было обязательно догнать Америку по числу возможностей уничтожить все живое на Земле. А думаете держать в Восточной Европе 20000 танков, чтобы за 48 часов быть на Ла-Манше дешевое удовольствие?
В общем, учителя наших дизайнеров сами учились на бумажках и учеников своих так учили. Отсюда и псевдосовременная несуразность из дешевых материалов в залах музея в Рязанском Кремле.
Да и подход дизайнеров к экспонатам у нас хорош. В одном районном музее «экспозиционеры» («художники», которые делают экспозицию) говаривали так: «Сейчас мы эти бульники по витринам разложим…». Под «бульниками» имелись в виду археологические артефакты большой научной ценности.
А ведь есть новейшие конструкционные решения и материалы. Есть высочайший уровень музейного дизайна. Есть, но, увы - не у нас
Для сравнения
На Западе существует множество известных специализированных фирм, производящих современное оборудование для музеев. Это оборудование собирается в самые различные композиционные структуры от перегородок до подиумов. Лапти, ведь, хороши только в отделе этнографии. В остальных случаях привычка к лаптям сильно вредит. Может быть, денег нет? Но деньги нужно уметь заработать. Однако об этом чуть позже.
Еще один пример, характеризующий уровень нашего музея в Кремле. Опять же, от противного.
В Париже недавно открылся музей Д,Орсе. Этот музей, в комплексе представляющий эпоху модерна, разместился в здании бывшего Орлеанского вокзала, построенного в 1900 году. Здесь применены самые современные музейные технологии, новейшие материалы и техника, сложные системы естественного и искусственного освещения и поддержания микроклимата с автоматическим управлением технологическими режимами. Вся эта абсолютно нормальная для нашего времени техника управляется компьютерной системой Клименси, аналогичной той, которая установлена в Космическом центре Ариан во Французской Гвиане.
А у нас в Рязани…
У нас в музее в Кремле до сих пор с придыханием произносят уже подзабытое в нормальном обществе словосочетание «персональный компьютер». Так и пишут: «Организовать мониторинг природно-технической системы и внедрить современную систему сбора, хранения, накопления и обработки данных с помощью персонального компьютера». Простите, а в каком еще виде можно в начале XXI века собирать и обрабатывать информацию? Может быть бумажки в папочках на полочках хранить? Бедные люди…
«Вот именно! - воскликнет кто-нибудь,- Разве вы не знаете, как мало денег получает от государства наша культура, какие нищенские зарплаты у музейных работников?»
Во-первых а сколько денег? Никто ведь не знает сколько именно денег по разным каналам финансирования (включая ЮНЕСКО) попадает в музей в Рязанском Кремле. И сколько из них идет на музей. Вот, если бы Людмила Дмитриевна поведала широкой общественности, каков бюджет музея, сколько и на что тратится, сколько не хватает была бы почва для разговора.
Во-вторых, есть достаточно циничная, но очень верная поговорка «Если вы такие умные, то почему вы такие бедные?».
Эти люди всерьез считают себя умными. Вот, как недавно «Рязанские ведомости» написали о членах ученого совета музея: «Цвет интеллигенции (не только рязанской), уважаемые ученые, деятели культуры». Неужели «цвет интеллигенции» не может начать зарабатывать деньги?
Возможности у Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника для этого громадные.
Нужно только усвоить одну страшно-крамольную для советской «интеллигенции» мысль музейное дело должно быть коммерчески ориентировано.
Дело в том, что денег, особенно при нормальном развитии музея, никогда не может быть много. Никогда никакое государственное финансирование не удовлетворит всех музейных потребностей. Все здесь очень просто сумма финансирования всегда ограничена, а человеческие стремления беспредельны. В итоге вечный дефицит. Это абсолютно нормально. Недостающую сумму нужно уметь зарабатывать. А постоянная нехватка средств будет подталкивать к развитию.
Для сравнения
В Германии общенациональный и земельный бюджеты поддерживают только небольшую часть музеев. Бо-лее половины музеев находится в введении местных общин. Жалобы муниципалитетов на отсутствие денег звучат десятилетиями. Немецкое государство не отдает деньги абы кому. Государственное финансирование (которое часто носит характер кредитов на строительство, на покупку оборудования) имеет целевой характер. Поддерживаются масштабные, яркие, увлекательные музейные акции. Для того, чтобы получить государственное финансиро-вание, необходимо пройти конкурсный отбор. Требуется, чтобы музей постоянно доказывал свою значи-мость для местной общины, земли (как бы мы сказали субъекта федерации), всего немецкого государства.
А музеи процветают. Что же лежит в основе этого процветания? Менеджмент и маркетинг. Ау, советская «интеллигенция». Мы привыкли слышать и читать ритуальные фразы о сугубой духовности музеев. А я, вот, недавно в одной немецкой статье прочитал о «маркетинге сбыта» немецких музеев, «новых модернизиро-ванных предложениях, адресованных целевой публике», ценообразовании, «расширении сети дистрибьюторов». Активно внедряются четыре американских P – product, price, place, promotion.
В немецком городе Целле, в котором, как я уже писал выше, процветает культурная жизнь, в здании единственного средневекового замка располагается… Нет, музей там, конечно, тоже располагается. Но все-таки основное место в этом замке принадлежит Академии менеджмента. Представляете себе, если в Рязани кто-нибудь предложит разместить местную школу менеджмента в Певческом корпусе в Кремле? Праведного гнева-то сколько будет…
Что же у нас?
И вот со стажировки из Германии вернулся сотрудник музея. Рассказывают о такой сцене. Людмила Дмитриевна на общем собрании, обращаясь к нему, говорит: «А скажи нам, Имярек, какое самое яркое впечатление осталось у тебя от немецких музеев?» «Там, - отвечает Имярек, - на каждом этаже есть туалеты и буфеты». «Фу, - возмутилась Людмила Дмитриевна, - неужели нельзя было увидеть что-нибудь более стоящее?!»
Во-первых, зачем людей в Германию посылать, если сама знаешь, как надо жить музею?
Во-вторых, без туалетов, да буфетов нормальный музей существовать не может. В нашем же Кремле с этими минимальными удобствами большая напряженка. Нет ни туалетов, ни буфетов. Предположим, школьники еще могут потерпеть (хотя не все). А как быть остальным? Впрочем, как я уже отмечал нормальные люди у нас в музей, к сожалению, не ходят…
«В музей, - скажет кто-нибудь, - нужно ходить, чтобы на экспозиции смотреть, а не в туалет, да в буфет». Ну, а если захотелось съесть что-нибудь или там санузлом воспользоваться? Как можно пытаться привлечь туристов, не создав им элементарных бытовых условий?
Обратимся теперь к экспозициям (тому, что представлено в залах) и фондам (тому, что посетители не видят) нашего музея в Рязанском Кремле.
В значительной части фондов хранится, в основном, краденое. Приличные люди в приличном обществе такие вещи не считают своей собственностью. Об этом мы еще с вами поговорим.
Но есть несколько удивительных по богатству и возможностям коммерческого использования фондов, которые составляют подлинное сокровище музея в Рязанском Кремле. Никто никогда не будет претендовать на эти фонды. Именно они могут сделать рязанский исторический музей одним из важнейших средств развития Рязанской земли. Речь идет об археологии, этнографии, нумизматике и научной библиотеке.
Археологи, зачастую, кажутся нашему обывателю одержимыми чудаками, которые, вечно нагнувшись над ямой в земле, выкапывают какие-то никому не нужные черепки. Есть, впрочем, и другой образ археолога, сформированный Голливудом неустрашимый и обаятельный Индиана Джонс, который, преодолевая самые немыслимые препятствия и убивая пачками врагов, добывает удивительные артефакты типа Грааля или Ковчега Завета.
Однако, на самом деле все обстоит иначе.
Для сравнения
Археология в развитых странах рассматривается в качестве важнейшей основы национального самосознания. При этом она имеет коммерческий успех.
В Японии, после ее жесточайшего поражения во Второй мировой войне, после американских атомных бомбардировок именно археология позволила нации сохранить себя. Прошлое страны, которое открывают археологи, а популяризируют музеи, стало там основой для движения в будущее. В прошлом страны коренится и знаменитое японское трудолюбие, и, не менее знаменитая, японская корпоративная этика. Прошлое, вскрытое археологами и ставшее, с помощью музеев, достоянием нации, явилось источником «японского чуда», в первую очередь, невиданного, технологического рывка вперед. При этом и археологические рас-копки, и музеи самоокупаются.
В США каждый форт, каждый мушкет, которые остались от первых поселенцев стремятся превратить в музей и музейный экспонат. Этим достигаются сразу две цели укрепляется чувство гордости за свою страну и причастности к ее истории, и при этом делаются хорошие деньги.
А что же у нас?
У нас на Оке чуть ли не каждый крупный населенный пункт имеет многотысячелетнюю историю. Историю буквально находится у нас под ногами.
В древности люди не летали самолетами, не ездили поездами, не передвигались на автомобиле по автострадам. Главными путями сообщения были реки. Летом по ним плыли на ладьях, зимой ехали по льду санным путем. По Оке проходил один из важнейших торговых путей древности. Он связывал Прибалтику и Европу с отдаленными глубинами Азии. Соответственно за обладание им боролись самые разные народы. Все они оставили множество следов своего пребывания по берегам Оки.
История этих народов хранит множество тайн. Именно эти тайны и загадки больше всего возбуждают интерес к археологии и истории в целом.
Взять, хотя бы, таинственный народ рязано-окцев, который жил на рязанской земле с II поVI век н.э. Это были сильные, воинственные люди. Они строили мощные крепости, ходили в дальние походы. Говорят, что вместе с гуннами они сходили на Рим. Даже в могилах их женщин находят мечи. Они пришли неизвестно откуда, и ушли неизвестно куда.
Вы впервые слышите об этом народе? Скажите, а в нашем музее в Кремле есть развернутая экспозиция по рязано-окцам? Нет такой экспозиции.
Не повезло этому народу. Они оставили нам свои крепости, тысячи могил, булатные мечи, римские монеты, таинственные рунические надписи. А вот специалиста, который ими бы по настоящему заинтересовался, посвятил бы им жизнь, не нашлось.
Между тем археологи, в отличие от большинства советских «образованцев», действительно являются специалистами. В археологию в советские годы люди прятались от «марксизма-ленинизма». Здесь собирались яркие, талантливые личности. Но развернуться им по-настоящему мешает, как это ни странно,… сама наука.
Да, да, именно наука. Археолог, который в результате раскопок получил необычный, не вписывающийся в существующие концепции материал, боится его публиковать. Чтобы не засмеяли. Чтобы не потерять «репутацию». В нашем обществе существует совершенно ложное убеждение, будто наука раскрывает нам истину. В советские годы применялся даже термин «научное мировоззрение». На самом деле никакого «научного мировоззрения» не может быть. И вот почему.
Мировоззрение всегда предшествует науке и определяет собой науку. Это прекрасно показал в 60-е годы XX века такой представитель философии науки, как Томас Кун. Он ввел в оборот понятие «парадигма». Парадигма – это убеждения и ценности научного сообщества в данный период времени. Какое исследование провести, как его провести, как интерпретировать результаты – все определяет собой парадигма. То есть первично не исследование, а взгляды исследователя. В.И.Вернадский по этому поводу писал: «Победа какого-нибудь научного взгляда и включение его в мировоззрение не доказывает еще его истинности». Утверждения типа: «Наука неопровержимо доказала…», «Наука считает…» еще ничего не говорят нам об истинном положении вещей.
Точно так же работает парадигма и в археологии. Можно не видеть целые народы, если они не вписываются в нынешние знания археолога. Так, пока, обстоит дело и с рязано-окцами. Но иногда происходит научная революция. Случается революция тогда, когда она очень уж нужна.
Для сравнения
Вот пример. Мы все со школьной скамьи привыкли считать, что египетские пирамиды построили рабы. Под ударами бичей жестоких надсмотрщиков, они, в смертельном напряжении, тащили огромные каменные глыбы. Египтянам не нравилось, что весь мир считает, будто визитную карточку их страны, их национальную гордость построили какие-то чужеземные рабы. И египтяне блестяще опровергли заблуждение целого света, одновременно укрепив свою национальную гордость.
В последние 10 лет они провели широкомасштабные раскопки так называемого «города строителей пирамид». Посудите сами если пирамиды строились в течение длительного времени, если их строили огромные массы людей, то должно быть место, где эти люди жили и должны быть могилы, где этих людей хоронили. Вот египтяне и нашли такое поселение. Они назвали его «городом строителей пирамид». Выяснилось, что никакие рабы пирамиды не строили, а строили их нормальные свободные люди, жители самых разных концов Египта, которые считали это своим религиозным долгом. Местные общины посылали своих представителей на это строительство, которое считалось чрезвычайно важным делом для всей страны. Эти люди при постройке пирамид хорошо питались и получали великолепное медицинское обслуживание.
На радостях египтяне решили окончательно утереть нос всему миру. Они провели дорогостоящие генетические исследования, которые окончательно доказали люди, строившие пирамиды (а в «городе пирамид» нашлись их могилы) и современные египтяне один и тот же народ. Мировые СМИ заговорили о сенсации. В итоге утешена египетская гордость, совершен переворот в египтологии, египетская археология получила очень большие средства, в страну хлынул дополнительный поток туристов. А теперь, представим себе, что было бы, если бы те, кто искал и нашел город строителей пирамид, а затем провернул всю эту национально-археологическую спецоперацию, стали бы рассуждать о «науке». «Весь мир знает, - думали бы они, - что пирамиды строили рабы. Зачем нам портить себе научную репутацию и доказывать обратное?» Вот и остались бы в результате победы «парадигмы» и «здравого смысла» египтяне с носом. То есть без гордости, денег на археологию и дополнительных потоков туристов.
Разве нам не нужны гордость, деньги на археологию и туристы?
Если нужны, стоит отказаться от скучнейших псевдонаучных экспозиций в стиле XIX века. Живем-то мы в эпоху постмодерна.
Сейчас, для того, чтобы вытащить музей из болота, как воздух нужна рязанская археология. Для этого нужны самые широкие обобщения, нужно уходить от столь привычного мелкотемья. По большому счету, нужна хорошо организованная сенсация. Что-нибудь, похожее на «город строителей пирамид». Мне думается, что рязано-окцы вполне подходят на роль такой потенциальной сенсации. Если благодаря всеобщему пробудившемуся интересу рязанцев и гостей нашей области к археологии, на новом уровне возродится музей, репутация археологов только возрастет. Они реально смогут влиять на общественное сознание.
Да, конечно, есть опасность ущемить чье-то самолюбие. Кто-то много лет потратил на диссертацию, и вдруг его выводы будут опровергнуты. Ну, так Рязани не диссертации нужны (все равно в развитых странах наши степени не признаются), а яркий, посещаемый музей. Кто такие рязано-окцы? Что это за народ? Большинство археологов привыкло считать их финно-уграми. А некоторые утверждают совсем даже обратное что рязано-окцы принадлежали к сарматским ираноязычным племенам, то есть были родственниками скифов.
Какая нам, собственно, разница, кем были эти самые рязано-окцы?
Большая. Если они были финнами, то почему у нас по области не курсируют непрерывно туристические автобусы из Финляндии? Почему финские туристы не бродят толпами по местам боевой славы своих соплеменников? Что, это очень трудно организовать? Что в Рязани нет нормальных туристических агентств?
А если на рязанской земле жили родственники скифов, то, опять же почему мы не надуваем щеки от гордости и не кричим об этом на весь мир, привлекая сюда инвестиции и туристов? Почему не объединяем мно-жество рязанцев вокруг этой темы, а значит - музея?
Так финно-угры или индоевропейцы? Ушли рязано-окцы с нашей земли за несколько веков до прихода сюда славян или не ушли? Как узнать?
Провести генетические исследования. Как в Египте. Сравнить ДНК древних костных останков и коренных современных рязанцев. Этого никто никогда не делал. А сделать надо. Что мы, в конце-концов, беднее и тупее египтян?
Археология может и должна хорошо продаваться. Немного вдохновения и старания и археология просто обречена на коммерческий успех.
«Что значит, хорошо продаваться? Это фонды музея, что ли продавать?» - спросят меня. Нет, конечно. Ничего продавать не надо, хотя бы потому, что при всем интересе к археологии, очень много все равно не дадут. В целом археологические артефакты стоят сравнительно недорого. В России, к сожалению, масса так называемых «черных археологов», по попросту говоря, грабителей. Достаточно существует и антикварных магазинов, специализирующихся на археологии.
А вот используя существующие фонды, раскручивая их, привлекая туристов, музей может получать действительно большие деньги. Но это проблемы менеджмента и маркетинга. Тех самых, о которых так пекутся в Германии, и которые практически неизвестны в музейном деле в России. Однако для начала надо разобраться с нашими археологическими фондами. Что есть в музее? Очень много около 900 коллекций, больше 100000 музейных предметов. Людмила Дмитриевна утверждает, что ее основное предназначение – «хранить».
Так вот, хранит она музейные археологические коллекции плохо, просто на каком-то кустарном дедовском уровне. Сколько точно экспонатов в археологических коллекциях кремлевского музея не скажет никто огромное количество их не внесено в описи. И нет компьютерной базы данных. Рассказывают, что недавно один московский исследователь искал в фондах нашего кремлевского музея серебряный геральдический пояс, который его коллега нашел во время раскопок под Рязанью 20 лет назад. Нет пояса. То ли затерялся в незарегистрированных фондах, то ли ушел куда-то из музея.
Археологи говорят, что «памятник это книга, которую можно прочитать только один раз». Если отчет о раскопках не опубликован лучше было бы вообще не раскапывать памятник. И публикация эта не должна помещаться на половине странички малотиражного издания, которое читают исключительно специалисты.
Выход только в компьютеризации, в создании полноценной базы данных, охватывающей, как отчеты всех рязанских экспедиций, начиная с XIX века, так и все фонды. В этой базе данных должны находиться все музейные предметы.
Тогда работа археологов не будет работой только на себя. База данных по археологическим фондам рязанского музея должна быть доступна всем желающим.
За деньги, разумеется.
Надо разместить эту базу в Интернете, снабдить ее нормальными переводами и сделать пользование платным. Такой виртуальный рязанский археологический музей быстро станет популярным, и будет приносить солидный доход. В мире существует много подобных виртуальных музеев.
То, что мы до сих пор не имеем такого музея свидетельство нашей дикости. Даже Национальный музей в Багдаде, пострадавший во время войны и разграбленный, делает сейчас в Ин-тернете свои фонды доступными всем желающим.
Подчеркну – речь не идет об информационном сайте. Речь идет именно об Интернет-музее, где, не выходя из дома и сидя за компьютером, можно будет погулять по музейным залам, рассмотреть все экспонаты. Причем, экспонаты в современных компьютерных программах могут поворачиваться, их можно рассматривать с разных сторон.
Существуют ли в музее в Рязанском Кремле кадры для такой работы?
А если их не существует, то чем тогда вообще музей занимается? Зачем в него вкачиваются деньги налого-плательщиков?
Может быть, создать альтернативные команды из тех, кто имеет желание и возможности развивать музей и провести открытый конкурс проектов этого развития? С привлечением самой широкой общественности, СМИ, депутатов, политических партий, религиозных организаций? В основу конкурса положить не степени и чины, а знания и креативность. Выиграет этот конкурс Людмила Дмитриева, сможет доказать, что именно ее проект использования фондов музея самый современный, самый перспективный и коммерчески оправданный пусть и дальше руководит музеем. Не выиграет пусть уходит, а на смену ей придет альтернативная команда.
Однако вернемся к виртуальному музею. Познакомившись с ним, многие захотят посетить настоящий музей.
Общественность сможет контролировать музейные фонды. Если не двигаться по этому пути, музейные коллекции еще много лет будут храниться просто так вхолостую, не принося доход, не работая на развитие музея, а значит, в конечном счете не служа обществу. Да и степень их сохранности будет постоянно вызывать тревогу у общественности. Никакого конкурса, конечно, не будет.
А для того, чтобы начать реализацию этого проекта нужно принципиально иное мышление, чем то, каким обладает Людмила Дмитриевна Максимова. При той обстановке, которую она создала в музее, ничего из вышеперечисленного осуществить не удастся. Сказанное выше о компьютеризации относится и к замечательным этнографическим и нумизматическим фондам. Относится это и к библиотеке музея. Приходится читать, что библиотека музея оснащена теперь «современным оборудованием». В XXI веке под словами «современное оборудование» подразумевается полная компьютеризация. Например, очень удобной современной российской электронной библиотечной системой является электронная система ИРБИС. Есть мало-мальски сносный, доступный в Интернете всем желающим электронный каталог в библиотеке музея? Нет, конечно. А вообще, в музее кто-нибудь задумывался над этим? Фонды в библиотеке кремлевского музея действительно роскошные. 50000 экземпляров книг и периодических изданий, среди которых есть чрезвычайно редкие. Эти фонды, при их правильном использовании могли бы приносить, с одной стороны, немалые деньги, с другой популяризовывать рязанскую и общероссий-скую историю, максимально привлекать и рязанцев, и туристов.
В принципе, схема здесь достаточно очевидна. Библиотека переводится в нормальное современное помещение. Существование в малоприспособленном помещении небольшого храма XVII века для библиотеки такого уровня просто искусственное прозябание. Библиотека полностью компьютеризируется по образцу западных библиотек. Нужно знать, что в Рязани существует несколько богатых книжных собраний. Это научная библиотека Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника, так называемые редкий и краеведческий фонды областной библиотеки имени М.Горького и библиотека Государственного архива Рязанской области. Все эти фонды частично пересекаются. Все они не компьютеризированы. Для всех были бы чрезвычайно желательны иные условия хранения.
Вот и было бы очень хорошо эти фонды соединить. Город-то у нас не так уж велик. Из трех нескоординированных библиотек получилась бы одна но современная и очень хорошая. Дальше создается полноценный электронный каталог. Книги фотографируются качественным цифровым фотоаппаратом. Этот новый способ нисколько не вредит книгам в отличие от старинного ксерокопирования и более современного сканирования.
И каталог, и цифровые копии выставляются в Интернете. За деньги, разумеется. Доходы будут очень немалыми. Впрочем, я увлекся.
Нельзя построить в Рязани историческую библиотеку.
Нельзя по двум причинам. Обе эти причины называются одинаково Людмила Дмитриевна Максимова.
Первая причина – Людмила Дмитриевна не может допустить, чтобы научная библиотека музея переехала в условия XXI века. Ведь при этом придется освободить храм. А этого Людмила Дмитриевна допустить не может. Гораздо лучше под девизом «музеефикации» и дальше гробить уникальное книжное собрание, и дальше держать его под спудом, не умея извлечь из него никакого дохода.
Вторая причина – Рязанский историко-архитектурный музей-заповедник не является рязанской собственностью. А значит уникальное книжное собрание, во многом состоящее из книг рязанских изданий, Рязани не принадлежит. Следовательно, это книжное собрание нельзя соединить ни с фондом библиотеки архива, ни с редким и краеведческим фондом областной библиотеки.
Короче – размечтались.
Все перечисленное выше археология, этнография, нумизматика, примыкающие к ним фонды и библиотека могли бы составить основу настоящего Рязанского исторического музея. Музея современного, яркого. Являющегося активной частью рязанского гражданского общества. Музея, который самоокупается. И располагаться этот музей должен бы в новом, специально построенном, оборудованном по последнему слову XXI века комплексе. Для того чтобы такой современный музей состоялся, не надо продолжать мучить старинные церковные здания, предназначенные совсем для другого. Не надо брать на себя постыдной роли хранителя краденного.
«Вы знаете, как построить новый комплекс?», - конечно же, спросят меня. Знаю. Во-первых, вернуть музей Рязани. Во-вторых, вместо музыкального театра лучше построить новое музейное здание. В-третьих, взять кредиты (только без откатов и без разворовывания). Музеи берут кредиты во всем мире. В-четвертых, надо самым активным образом развивать туризм Рязанская область слишком богата на исторические памятники. Нельзя сидеть на мешке с деньгами и просить подаяние.
Но есть первичное условие – Людмила Дмитриевна Максимова должна продолжить свою трудовую деятельность на ином поприще.
Скажем несколько слов о туризме.
Рязанский исторический музей – а именно таким должен стать «музей в Кремле» - обязан ориентироваться на Рязанскую землю. Его экспозиции (как реальные, так и более обширные виртуальные) должны иметь своего рода географическое продолжение. Познакомились, например, люди с археологической экспозицией по рязано-окцам пожалуйста, могут дальше отправиться в туристическое путешествие (автобусное, конное, пешее) по местам, которые в этой экспозиции представлены посетить Тереховское городище под Шилово, своими глазами взглянуть на величественные укрепления, которые не смогли взять гунны, послушать рассказ экскурсовода о погребальных рязано-окских ладьях, уходивших к могильнику в Ундрехе, посетить ре-ликтовый дубовый лес и так далее.
Музей должен быть лидером в туристическом освоении рязанских исторических объектов. При нем должны существовать коммерческая туристическая фирма, которая обещает быть очень успешной.
Вся рязанская земля покрыта историческими памятниками разных эпох. Археологические артефакты, вымытые из почвы дождями, часто подбирают просто на сельской проселочной дороге настолько насыщена ими наша земля. Масса памятников могла бы работать на дальнейшее развитие Рязани. Но, поразительно они абсолютно никому не нужны. В Рязанской области много интересных земляных крепостей так называемых городищ. Как правило это места ратной славы наших предков.
Таково, например, Жокино городище крепость XII XIII веков, защищавшая нашу землю от набегов кочевников. Там прекрасно сохранились три кольца валов. Крепость расположена на очень живописном месте в 50 метрах от трассы Рязань Михайлов. Городище брошено. На нем нет даже таблички, описывающей памятник. Валы оплывают. Ново-Ольгов – городок (расположен в устье Прони), крепость, принявшая на себя удар татаро-монгол, рвавшихся к Старой Рязани, стремительно разрушается. Крепостной вал обрушивается в овраг. К этому красивейшему месту нет даже асфальтовой дороги.
Древнерусское городище в Бортном (Рыбновский район) находится под угрозой разрушения в нескольких метрах от его валов разместился песчаный карьер.
Никому до всего этого нет дела.
Между тем, в Европе давно существуют методики реставрации земляных памятников. В Дании есть несколько так называемых «викингбургов», аналогичных нашим рязанским городищам. Они прекрасно отреставрированы и превращены в популярные туристические объекты.
Скажут все перечисленные выше памятники не относятся к музею.
Вот и очень плохо.
Но есть, впрочем, памятник, который имеет самое непосредственное отношение к музею и так же брошен, как и все вышеперечисленные.
Это – Старая Рязань. Наша славная древняя столица. Уникальный археологический объект.
Казалось бы, кремлевский музей постоянно говорит о Старой Рязани. Но все это только разговоры. Территория Старой Рязани загажена. Валы разрушаются. Об их реставрации даже вопрос не ставится (в самом деле зачем реставрировать, мы ведь не в Дании). Из всех пояснительных табличек, которые еще несколько лет назад стояли в основных значимых местах Старой Рязани, сейчас уцелела только одна. Никакого музея на городище нет. Ближайший музей расположен в Спасске, а туда можно добраться только через плашкоутный мост, по которому ни один туристический автобус не поедет. Дикость. Позор на весь мир. Впрочем, мир этого не видит. Туристы сюда не ездят.
А это, повторюсь, непосредственная территория Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. «У нас есть планы музеефикации Старой Рязани», - любят повторять в Кремлевском музее. Проект такой музеефикации (превращения городища в музейный объект) был разработан институтом «Спецпроектрестав-рация» еще в 1979 году. А воз и ныне там.
В кремлевском музее подготовили два туристических проекта, связанных со Старой Рязанью. Один из них это летний лагерь для туристов, которые смогли бы принять участие в раскопках и совершить экскурсии по окрестностям, другой постоянный выставочно-туристический комплекс.
Оба проекта построены по принципу дайте нам еще денег. Под строительство лагеря музей просит 170 тысяч долларов, под выставочно-туристический комплекс 810 тысяч долларов.
Неплохие деньги. И откат для чиновников тоже будет неплохой. Но вот вопрос даже если деньги из бюджета, то есть из кармана налогоплательщиков будут выделены и что-то из них пойдет на развитие Старой Рязани, сможет ли Людмила Дмитриевна Максимова привлечь ту-да туристов? Ведь в музей в Кремле их привлечь она не может.
Нам рассказывают, что музей разработал программы экскурсий по окрестностям Старой Рязани. И если будет построен летний лагерь, а еще лучше выставочно-туристический комплекс, то такие экскурсии будут проводиться.
А что мешает проводить их прямо сейчас? Причем, без всяких затрат?
Нанимается автобус. В него садятся горячо любящие и прекрасно знающие свой музей рязанцы. Автобус едет на Старую Рязань, где и проводятся эти самые экскурсии. В результате таких поездок чистая прибыль. Ее-то и можно направить на строительство летнего лагеря. Плюс взять кредит. Вот вам и туристический проект.Почему музей не проводит таких экскурсий?
А не с кем проводить. Нормальные люди, как я уже говорил выше, в наш музей, к сожалению не ходят. Кроме поездок в Старую Рязань, музей мог бы организовывать такие же поездки по всем значимым местам нашей области. Но опять же при нынешней полной оторванности Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника от Рязани и рязанцев ничего из этих поездок не получится. Рязанцы, благодаря «просветительской деятельности» нашего кремлевского музея абсолютно ничего не знают о своей земле. Главная задача музея как не дать епархии занять ее же собственный архиерейский дом, а вовсе не в том, чтобы пропагандировать русскую историю, зарабатывая на этом хорошие деньги.
Поездки могли бы получиться, если бы реально существовал музейный актив, состоящий из самостоятельных, сделавших свою жизнь людей. Как в Целле. Если бы у нас был такой процент активистов (повторюсь, для Рязани в абсолютной цифре это 10000 человек), то даже рекламы автобусные туры не потребовали бы. Люди поехали бы сами, услышав о поездках, придя в музей.
Но Людмила Дмитриевна Максимова сделала все для того, чтобы у нас такого музейного актива не было. Ее больше интересуют 170000 и 810000 долларов, которые можно урвать с государства под старорязанские проекты.
Эта оторванность от рязанцев - беда Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Но есть и более страшная беда полный разрыв музея с русской историей, с нашими предками. Страшная духовная пропасть.
Одно из любимых «птичьих» словечек наших музейных работников музеефикация. Это, когда в историче-ском памятнике создаются «музейные условия».
Представьте, что вы построили себе дом. Обставили его по своему вкусу и поселились в нем всей семьей. И вот однажды в ваш дом приходят музейные работники. Они говорят вам: «Этот дом вам больше не принадлежит. Здесь создается музей вашей семьи. Оставьте все свои вещи и уходите». Затем они забирают все, что вам принадлежало в фонды. В доме создаются тематические экспозиции: «Спальня семьи Ивановых», «Кухня семьи Ивановых», «Столовая семьи Ивановых», «Детская семьи Ивановых», «Мемориальный кабинет главы семьи Ивановых». А то, что вы, Ивановы, еще живы и остались на улице без имущества, музейных работников абсолютно не волнует. Это и есть музеефикация. Понятен теперь термин?
А теперь представьте, что вас не просто выбросили на улицу, а убили. А большую часть имущества разграбили.... В статье Елены Кореневой «Музеям нужна защита: небеспристрастные заметки», помещенной в «Рязанских ведомостях» есть поразительная по цинизму фраза: «Парадокс, но ученые СССР изучали и сохраняли древнерусское искусство более активно, чем это делалось до революции. Широкие слои населения через туризм знакомились с шедеврами иконописи, церковной архитектуры. И в образовательных программах огромное внимание уделялось древнерусской живописи и архитектуре. Музеи стали средоточием духовности, их сотрудники спасали иконы». Это – ложь. Богоборческая власть расстреляла десятки тысяч священнослужителей, разрушила тысячи храмов, многие из которых являлись архитектурными шедеврами. Уничтожила бесчисленное количество икон. Эта власть преследовала и давила всякие проявления духовной жизни.
И те, кто сейчас пытается утверждать обратное, оказываются на одной стороне с богоборческой властью. То, за что с таким упорством держится Людмила Дмитриевна Максимова на самом деле украдено у людей, которые при этом были физически уничтожены.
Богоборческий режим был построен на лжи. Ложью пользуются и наследники тех, кто разрушал русскую православную цивилизацию.
Архиерейский дом у них «дворец Олега».
Настоятельский и братский корпуса Спасского мужского монастыря «гостиница знати». Архиерейская гостиница «гостиница черни».
Вот Елена Коренева пишет о Рязанском Кремле: «В стародавние времена (до XVI века) это было вполне светское место». Однако, кроме двух православных храмов Христорождественского (бывшего Успенского) и Архангельского соборов, да крепостного вала на территории нынешнего кремля от этих «стародавних» времен (кстати, где учат выражаться так неконкретно на факультете журналистики?) ничего не осталось. Недавно сотрудники музея «Зарайский кремль» подписали открытое письмо в защиту нынешней администрации кремля Рязанского. В нем они утверждают: «Рязанский кремль это боевая крепость, которая никогда не была монастырем и никогда не являлась собственностью церкви». Большего невежества или большей лжи трудно себе представить. Дело в том, что в Рязанском кремле нет ни одного здания, которое бы не являлось церковной собственностью. В Кремле находятся: Успенский и Христорождественский кафедральные соборы с соборной колокольней, Архангельский собор, комплекс зданий архиерейского двора, комплекс Спасского мужского монастыря, Свято-Духов храм и дом причта. И больше в Кремле ничего нет.
В архиерейский двор входили архиерейским дом, здание, которое совершенно неправильно называют «дворцом Олега» (князь Олег в нем жить не мог, поскольку оно построено триста лет спустя после его смерти), Консисторский корпус (здание собственно административного управления епархией), Певческий корпус и подсобные постройки. Архиерейский дом, вопреки утверждениям безграмотных работников музея Зарайского кремля, всегда функционировал именно как монастырь, со своим штатом монашествующих и послушников. В Рязанском Архиерейском доме находился храм Рождества Святого Иоанна Предтечи.
Все вышеперечисленные здания никогда не были «гражданскими», как их очень любят сейчас называть. Все они были сферой церковной жизни, конкретно епархиальным духовным центром и епархиальным управлением. Рязанская епархия никому никогда не передавала эти здания в собственность не продавала их и не уступала их безвозмездно. Они были незаконно захвачены у Рязанской епархии теми, кто «по революционному праву» уничтожал православные основы жизни русского народа. То же самое касается икон, церковного шитья, утвари и богослужебных книг, оказавшихся в фондах нынешнего Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Подавляющее большинство этих «экспонатов» было незаконно захвачено у Церкви. Это можно видеть из альбома «Искусство Рязанских земель», изданного в Москве в 1993 году. В нем по каждому предмету церковного искусства приведена справка откуда они поступили в музей. Захват церковных ценностей, происходивший на фоне убийств духовенства и верующих является тяжким преступлением безбожной власти.
Огромное количество церковных святынь было продано большевиками за границу. Об этом свидетельствует первый директор музея в Рязанском кремле С.Д.Яхонтов. В своих воспоминаниях он пишет о том, как из Москвы приезжали некие люди и увозили лучшие «экспонаты». На некоторое время С.Д.Яхонтов оказался в тюрьме. Когда он вновь вернулся к исполнению своих обязанностей многих ценностей в музее уже не было. Церковные здания и церковные ценности создавались с очень конкретными целями для церковной молитвы, для богослужения. Никакой иной «духовности», никакого иного предназначения у них быть не может. Вот всего лишь несколько из возможного множества примеров. В конце XVIII столетия Успенский собор оказался в аварийном состоянии. Он мог рухнуть. Здание спас от разрушения известный рязанский православный меценат Гавриил Рюмин. Он вложил в восстановления собора колоссальную сумму. Архиепископ Симон (Лагов) лично наблюдал за восстановительными работами. Он был уже тяжело болен и просил, чтобы его на колясочке отвозили на стройку. Они делали это для Бога и Церкви. Но не для Людмилы Дмитриевны Максимовой.
А сам Яков Бухвостов, построивший Успенский собор, строил его как «памятник архитектуры» или как Дом Божий? А люди, которые вкладывали в это строительство свои средства? Вот надпись на напрестольном Евангелии XVII века, находящемся в фондах музея в Рязанском Кремле: «Сия Книга Святое Евангелие куплена в Ряжский уезд в село Бурминку в церковь Великого Чудотворца Николая на собранные всем миром деньги и будет книга из той церкви неизносима вечно». Неужели работникам музея не страшно? Или неужели они думают, что больше трех столетий назад деньги на Евангелие в селе Бурминка собирали всем миром для того, чтобы оно «музеефицировалось», стало «памятником» и пылилось в музее?
Вот еще одно напрестольное Евангелие. Запись в каталоге: «Поступило в 1922 году из Спасского монастыря в числе предметов, изъятых в фонд помощи голодающим Поволжья».
Никто не замечает абсурда?
Как конфискация этого Евангелия послужила голодающим?
Или вот такая надпись еще на одном Евангелии из музейных фондов: «В 1701 году сие Святое Евангелие приложил в Спасский монастырь гостиной сотни Михаил Федоров сын Немчинов в поминовение отца своего Феодора и прочих родителей своих».
Работники музея каждый день молятся об упокоении души раба Божия Феодора? Или они не понимают, что все это не просто слова? Следующее Евангелие вложено в Спасский монастырь «по рабе Божием схимонахе Ионе и по его родителях в вечное поминовение».
Слышите, Людмила Дмитриевна в вечное?!
Сотрудники Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника должны понимать одно до тех пор, пока они нарушают волю предков, до тех пор, пока они попирают кровь новомучеников российских - не будет ничего. Ни современного музея, ни достойной жизни. Никакие разговоры о «духовности», никакие выставки «По обычаю дедову» не избавят от проклятия пращуров. Зачем к своим собственным грехам прилагать чужие страшные грехи?
Есть.
В мировой практике сохранения культурных ценностей существует такое понятие «нематериальное наследие». Это «совокупность основанных на традиции форм культурной деятельности человеческого сообщества, формирующих у его членов чувство самобытности и преемственности».
В зарубежной музеологии, не знавшей воинственного атеизма, наряду с термином «нематериальное» («nonmaterial») употребляется термин «неосязаемое» («intangible»). Этим подчеркивается, что здесь речь идет не о предметных, а о духовных объектах.
Это понятие не может не быть применено, в первую очередь, к духовной традиции. Речь идет о богослужении. О формах взаимоотношений людей. О всем том, что живет в Церкви, и вне Церкви не может быть даже понято. В самом деле храм, это не просто красивые стены и купол. Это Дом Божий. Храм это особый мир, который живет в богослужении, а вне его мертвеет, утрачивает сам себя.
Икона – это окно, открытое в вечность. Она создана для молитвы и вне молитвы не может быть воспринята и понята. Любое украшение из старорязанских кладов создавалось мастером, лицезревшим в молитве Небесную Красоту и по этому образцу творившим красоту земную. Любое церковное здание часть Целого. Часть пространства жизни в Боге.
Вот к сохранению такого «неосязаемого наследия» и стремится сейчас мировая музейная практика. Важно ведь создать живой музей, а не склад убитых вещей. Вещи могут жить только в своей духовной среде. Только из такой духовной конкретности и состоит мировая культура. Христианство и ислам, другие мировые и национальные религии дают вместе удивительное соцветие только тогда, когда сами самобытны и глубоко традиционны. Христианин гораздо легче поймет мусульманина, чем атеиста. Атеисты не имеют никакого права претендовать на религиозное наследие. Не имеют по одной простой причине понять какую-либо религию может только религиозный человек.
Послушаем вновь Елену Кореневу: «Рязанский кремль достояние всей человеческой цивилизации. Воцерковленных и невоцерковленных, атеистов и иудеев, мусульман и адептов иных религий». Не пригласить ли ее в какую-нибудь мусульманскую страну? Пусть расскажет местным мусульманам, что их мечеть, скажем XI столетия, должна превратиться в музей? Что там ответят Елене Кореневой?
«Музейные экспозиции, - продолжает она, как и интерьер Успенского собора, дворца Олега, иных зданий и храмов то место, где душа и трудится, и отдыхает. Кремль неиссякаемый источник энергии, место, где гу-ляли мои предки, место, где я «заряжаюсь» на добрые дела». Человек явно перепутал православные храмы с сеансом экстрасенса. А все потому, что не понимает разницы между «храмовым действом, как синтезом искусств» (именно так называл мир церковной архитектуры, иконописи, пения отец Павел Флоренский, которого вполне можно назвать нашим земляком, настолько тесно он был связан с Рязанской землей) и «интерьером». Наши предки не «гуляли», а молились в Кремле. И тот, кто не понимает таких элементарных вещей, и близко не должен подходить к церковному искусству.
Но, если мы говорим о Рязанском Кремле, то разве можно совместить музей и Церковь?! Если вслед за воинствующими безбожниками считать, что «все попы мракобесы» (а такие фразы у наших «советских образованцев» прорываются все чаще), то, конечно, нельзя. А если знать историю церковного музейного дела, то можно. И не просто можно, а нужно. Церковные музеи широко распространены в мире. Известны они и в истории Русской Православной Церкви. В Германии церковные музеи пользуются широкой поддержкой местных муниципалитетов, земель, федеральной власти. Множество церковных музеев есть в Греции и на Кипре.
Мировую известность имеет музей Свято-Киккского монастыря (республика Кипр). Этот музей оборудован в соответствии с самыми последними требованиями современного музейного дела. Однако при этом в нем создана совершенно особая среда. Этот музей неотъемлемая часть монастыря с его удивительной атмосферой духовной жизни. Игумен монастыря, принимая во внимание все требования, которым должен отвечать современный музей, хотел, одновременно с этим, создать богато оформленный выставочный комплекс, который бы напоми-нал о славе и величии Византийской империи. В этом ему помогло архитектурное бюро «И. и Л. Филиппос». Полы залов музея выложены гранитом и мрамором. Потолки, обшитые ореховым деревом, украшены резьбой и позолотой. Дорогие материалы, хорошо продуманное освещение, византийский музыкальный акком-понемент, уникальные экспонаты, большинство из которых сделаны из драгоценных материалов, золота, серебра, смальты, слоновой кости, шелка, пурпура, жемчуга и других камней все это погружает посетителя в особую атмосферу, которая помогает ощутить дух прошедших времен и осознать историческую славу Православия. В то же время в музее широко представлено и дохристианское наследие. Самые древние экспонаты датируются III тысячелетием до Рождества Христова.
Музей Свято-Киккского монастыря посещается множеством туристов и паломников. Как же убого и жалко на фоне Свято-Киккского и других зарубежных церковных музеев выглядит музей в Рязанском кремле! Имеется и современный российский опыт храма-музея. Это храм Николы в Толмачах при Третьяковской галерее, где находится великая православная святыня чудотворная Владимирская икона Пресвятой Богородицы. На рубеже XIX XX веков в России возникает достаточно большое количество церковных музеев. К 1912 году их было уже более 40. В мае 1900 года Святейший Синод утвердил устав такого музея и для Рязани. Этот церковный музей получил название Рязанского епархиального древлехранилища. Музей был учрежден при весьма деятельной ря-занской церковной структуре Братстве святителя Василия Рязанского. Главный храм Братства это Архангельский собор Рязанского Кремля. Епархиальное древлехранилище предназначалось для хранения, научного изучения и экспонирования пред-метов церковной старины. Атмосферу музея полностью определял его церковный характер.
Вот выдержка из Устава Епархиального Древлехранилища: «Поступающие в древлехранилище предметы церковных древностей хранятся в помещении Братства святителя Василия или Архиерейском доме и содержатся в надлежащем порядке, причем предметы, освященные употреблением при богослужении, должны храниться под наблюдением лица в священном сане, в особых витринах с крестами на оных; при обозрении же оных должно обращаться с подобающей святыне благоговением». Думается, что требование это - совершенно разумное. Естественно, что современный музей в Кремле ему не отвечает. Среди православных иерархов очень многие потрудились на поприще церковной археологии. Следует напомнить, что запись об основании Переяславля Рязанского в 1095 году была обнаружена рязанским святым святителем Гавриилом (Городковым) (1785 1862).
Это открытие было им сделано еще в 1837 году. Впоследствии замечательная по исторической ценности библиотека старинных рукописей, собранная святите-лем Гавриилом, была передана в Епархиальное древлехранилище. Выпускник Рязанской духовной семинарии, уроженец села Ухолово Ряжского уезда архиепископ Макарий (Миролюбов) (1817 1894) являлся автором множества трудов по церковной археологии. Он был чле-ном-сотрудником Императорского Русского географического общества, действительным членом Императорского Санкт-Петербургского археологического общества, Императорского Московского общества истории и древностей Российских.
Создание в России церковных музеев способствовало возникновению в начале XX века самого широкого общественного интереса к церковному искусству. Издается большое количество литературы, выходят специализированные периодические издания, проводятся конференции. События 1917 года прервали этот процесс. Рязанская епархия никогда сама не закрывала своего Древлехранилища. Его «закрыла» по своему «революционному праву» безбожная власть. Все хранившиеся там святыни были конфискованы. Формально они были переданы в кремлевский музей. Однако стоило бы провести очень простой эксперимент сравнить описи Древлехранилища с описями фондов нынешнего Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Я убежден, что очень большого числа святынь мы не досчитаемся так «бережно» они хранились в советские годы. Впрочем, сделать такое сравнение нельзя по очень простой причине содержание музейных фондов в Рязанском Кремле является страшной тайной. Еще десяток лет назад они достаточно широко экспонировались. Теперь уникальные иконы, шитье, утварь всячески прячут. Вслух говорят, что «боятся попов». А, мо-жет быть, причина тут в другом? Вдруг действительно многого не досчитаемся? Иконы не могут жить, если перед ними не молятся. То же самое можно сказать и о шитье, об утвари, о богослужебных книгах. Если они не живут церковной жизнью, если не связаны с молитвой людей они рано или поздно погибнут. Таковы законы духовной жизни. Тем более, что современных, отвечающих требованиям XXI века условий хранения в Рязанском историко-архитектурном музее-заповеднике нет.
Так если их нет, может быть их создать? Почему не возродить Епархиальное древлехранилище, привлечь новейший опыт церковных музеев за рубежом? Средств для этого предостаточно. Это те средства, которые на цели сохранения «неосязаемого наследия» выделяет государство и о судьбе которых ничего не известно в Рязани. И, наконец, последнее, но очень важное. Рязанский историко-архитектурный музей-заповедник хвалится, что он тщательно следит за состоянием кремлевского холма. В упоминавшемся Зарайском письме говорится: «Только музей, с его научной, строго ограниченной и бережной эксплуатацией кремлевского холма, в состоянии сохранить сам холм и его архитектурный комплекс». Действительно, проблема холма существует. Там находилось озеро Быстрое, которое впоследствии было засыпано. Отсюда необходимость тщательного контроля за грунтовыми водами и подземной средой в целом. Но разве кремлевский музей в его нынешнем виде способен проводить эту работу? У них есть оборудование для сканирования почвы? У них есть геолокатор? Есть оборудование для геомагнитных исследований? Ничего у них нет. Музейщики хвалятся персональным компьютером.
Музейщики закатали территорию холма асфальтом и грунтовые воды теперь ищут себе выход через фундаменты кремлевских зданий. Экологическая катастрофа, а не сохранение кремлевского холма вот итог деятельности музея. Так может быть провести открытый конкурс на право контроля за состоянием холма и получения соответствующих сумм, выделяемых из бюджета? Какая команда его выиграет, такая пусть и проводит соответствующую работу. Музей в затяжном кризисе. Момент истины приближается. Однажды тот факт, что кремлевский король голый, станет ясен всем. Не будет ли слишком поздно? Не потеряем ли мы к этому моменту уникальное рязанское достояние?
"Золотые купола"№10(27) 2005 г.
Комментарии
Акция в поддержку историко-архитектурного музея-заповедника Рязанский кремль под названием «Возьмемся за руки, друзья», привела к тому, что ни кто иной, а сама ФСБ взялась за наиболее юных защитников музея и их учителей.
20 декабря ученики одной из рязанских школ вместе со своим преподавателем пришли в кремль на военно-исторический фестиваль «Битва на Листвянке». Военно-исторические праздники вполне справедливо признаны мероприятиями, укрепляющими патриотический дух подрастающего поколения, однако подрастающее поколение, совершило в тот же день еще один поступок, который привлек внимание аж спецслужб.
Проступок ребят состоял в том, что, возвращаясь с «Битвы на Листвянке», они на некоторое время присоединились к акции «Возьмемся за руки, друзья!» На аллее, перед Рязанским кремлем в живой цепочке стояли более 200 человек, выступающих против начавшейся ликвидации историко-архитектурного музея-заповедника. Профессора и студенты, специалисты в области охраны памятников культуры, историки, фотографы, журналисты из электронных, телевизионных и печатных СМИ и другие горожане держали в руках плакаты с лозунгами «За сохранение музея-заповедника в Рязанском кремле», «Без культуры нет будущего», «Церквей в Рязани много, музей в Кремле – один». Школьники и их учительница присоединились к протестующим, причем некоторые из ребят тоже взяли в руки плакаты с лозунгами «За сохранение музея-заповедника в Рязанском кремле».
В начале следующей рабочей недели директору школу, ученики которой были замечены на акции «Возьмемся за руки, друзья!», поступил звонок от некоего отдела по борьбе с молодежным экстремизмом. Обвиняли не школьников, а их учительницу, якобы вовлекшую ребят в бунтарские начинания… Впрочем, конкретных угроз так и не последовало, было лишь заявлено: «Конкретных письменных претензий ждите от Министерства образования Рязанской области».
Это не первая рязанская школа, претерпевшая «наезд» такого рода. Незадолго до описываемых событий еще одна школа, учителя которой известны своей принципиальной позицией по вопросу сохранения музея-заповедника в Рязанском кремле, также прочувствовали на себе возможности использования «административного ресурса». После звонков из Федеральной службы безопасности школьные учителя оказывались под угрозой выговора и увольнения.
Но обратимся к юридической стороне дела. Во-первых, согласно Конвенции о правах ребенка, «ребенок имеет право свободно выражать свое мнение». Кроме того, в законе «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» регламентируется возраст организатора публичного мероприятия (для организации шествий и пикетирований необходимо достигнуть 18 лет, а митингов и собраний – 16 лет), но участника публичного мероприятия закон по возрасту не ограничивает. Мало того, №124-ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации»
гласит: «Обучающиеся, воспитанники образовательных учреждений, за исключением дошкольных учреждений и учреждений начального общего образования, соответствующих им подразделений иных образовательных учреждений, могут проводить во внеучебное время собрания и митинги по вопросам защиты своих нарушенных прав». В данном случае дети отстаивали свое конституционное право на пользование учреждениями культуры и доступ к культурным ценностям.
Так что же хотят вменить в вину учителям? Уж не «вовлечение ли детей в политику»? Но, во-первых, где здесь политика? А во-вторых, молодежные провластные политические организации разного рода (хоть те же «Наши» той же «Единой России») с правовой точки зрения противозаконны, что, кстати, известно уже давно.Правда, в этой борьбе с «молодежным экстремизмом» детей, к счастью, никто не обвиняет: спецслужбы просто не удосужились поинтересоваться, хотят ли школьники, чтобы музей остался в кремле.
В итоге мы имеем возможность рассмотреть любопытную ситуацию: мнения детей государство вообще не принимает в расчет, прямо как при разводе! А со взрослыми пытаются проделать другой «развод» (уже в сленговом понимании этого слова) – запугать и присмирить. Причем запугать не карами за нарушение закона (ведь абсолютно никаких нарушений по части законодательства учителя не совершили), а пригрозить возможными разбирательствами с областным Министерством образования…
Так кто же на самом-то деле игнорирует и российские, и международные законы?!
Ирина КусоваРязанский историко-архитерктурный музей заповедник «Рязанский кремль»
Sivitas.ru,17.01.2009Ой, Ирина Гасановна, с огнем играете! Они террористов ловить не умеют, а детишек вязать - это они герои!
ИМХО использовать детей в качестве инструмента в борьбе за собственность - это запредельный цинизм.
И хотя уже много воды утекло с момента выхода публикации, и Максимову уже сковырнули, все-равно читать мерзко! Тем более, что эти помои "освящены" церковью...
Отличная статья, очень правильно все описано. И про закрытость музея, и про школьников, и про пиво вечером, и про условия для туристов и всякие там новые технологии.
Книголюб, что конкретно в статье неправильно написано?Насчет помоев. Имхо на сайте рязанского кремля их несравненно больше.
P.S. Правильно, что кремль передадут епархии - справедливость все-таки есть на свете. Большевички в свое время ограбили церковь - сейчас награбленное передается владельцам.
С уважением, Чайка А.В.
PS "Лузга" пишется через "З"(проверочное слово "лузгать").
Здесь вопрос в другом - может ли музей размещаться в церкви или нет. У меня, к примеру, в деревне при советской власти церковь превратили в зернохранилище - не будете же вы отрицать, что это кощунство и безобразие. Так в чем же разница между цекровью в деревне и храмами в рязанском кремле - то, что в одном случае там сделали зернохралище, а в другом музей?
Я знаю, как пишется слово "Лузга". Не будем умничать.
А не с деревенских ли церквушек, поныне стоящих в запустении, надо начать епархии восстановительную работу?
Ну, и наконец, согласен, что Православие пострадало от большевиков, как никто другой, но дает ли это право теперь вышвыривать за дверь музей? Я согласен, что храм - это прежде всего дом Божий, но можно найти какой-то компромис и как-то начать сосуществовать. Тем более, что именно храмы-то епархии уже переданы, а гостиница черни и дворец Олега - это вполне мирские постройки. И речь в этом конфликте идет не о восстановлении поруганной чести Православия, а о элитной недвижимости в историческом центре города!
PS У меня "красноперые" отобрали шесть десятин земли. Теперь там стоят "хрущевки" - по Вашему я должен подвезти туда темной ночкой мешка три гексогена и... ?!
"Ну, и наконец, согласен, что Православие пострадало от большевиков, как никто другой, но дает ли это право теперь вышвыривать за дверь музей? Я согласен, что храм - это прежде всего дом Божий, но можно найти какой-то компромис и как-то начать сосуществовать. "
Золотые слова! По поводу вышвыривания за дверь - вроде как музею здание обещали в центре города.
"А не с деревенских ли церквушек, поныне стоящих в запустении, надо начать епархии восстановительную работу?"
Церквушку, кстати, о которой я писал восстановили. Сейчас как новенькая - любо-дорого посмотреть.
А юридически вопрос чреват еще большими последствиями: федеральный статус музей имеет именно из-за Кремля, т.е. самый главный экспонат музея – это сам Кремль. Если музей переедет, это неизбежно повлечет утрату «федеральности». Соответственно, и Кремль перестанет быть историко-архитектурным музеем-заповедником. Ну, а если убрать статус заповедника, значит, на его территории можно будет вести хозяйственную деятельность, например, застройку – вы теперь понимаете откуда уши-то растут! А Вы думали г-н Провоторов своей однозначно антимузейной позицией решил себе место в раю заработать? Нашли христианского подвижника! И охаянная Людмила Дмитриевна боролась против этого, а не против возвращения церквей епархии.
За вашу местечковую церковь я искренне рад (кстати, если в Вашем населенном пункте есть храм, то это не деревня, а село – они именно этим и отличаются, а не количеством вытрезвителей). А раз у Вас все уже хорошо, значит, Вам с владыкой Павлом теперь сюда: http://history-ryazan.ru/node/1679
Считаю дальнейший разговор бессмысленным. Политическое решение о передаче кремля епархии принято на высшем уровне власти. Кому-то оно нравится, кому-то нет, но оно есть и его не изменить. Правильное ли это было решение покажет время...
Приятно было с Вами пообщаться! Извините, если не всегда был корректен в высказываниях.
Точка зрения противоположной стороны и культурной общественности Рязани и области на вопрос передачи имущественного комплекса Рязанского кремля в собственность РПЦЗдесь
Кроме того, создаётся впечатление, что автор сей статейки кроме Л.Максимовой никого в Кремле не знает. И умничает по этому поводу...
Радостно, что статья июльская, а отклики на нее до сих пор поступают. Значит, темка-то небезразлична!