Из суфийской поэзии.

Окончил я первую часть «Птичьих даров», отослал в редакцию, посидел-подумал и хлопнул себя по коленке – что ж не уделили мы должного внимания сказке «Гуси-лебеди», хотя и крутились вокруг да около? А сказка-то эта не так проста и шизофренична, как может показаться на первый взгляд. Это произведение не о нерадивой девице и не о клинической смерти её братца – оно гораздо глубже!

Решил я эту недоработку исправить. Сказка «Гуси-лебеди» ныне имеет хождение в основных двух вариантах – народном из сборника А.Н. Афанасьева и в обработке А.Н. Толстого. Понятно, что для анализа возьмём мы афанасьевский вариант, не пострадавший от неуёмного толстовского «таланта». А чтобы мелких деталей не упустить, раздербаним сказку на фрагменты и дадим им постатейные комментарии.

Начинается она со вполне бытовой сцены. Некие папа с мамой отлучаются по необходимости и поручают главной героине приглядеть за младшим братцем. Мэри Поппинс из девочки получается никакая и, презрев возложенные на неё обязанности няньки, она убегает на улицу играть с подружками. В это время на оставленного без присмотра братца пикируют невесть откуда взявшиеся гуси-лебеди:

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький. «Дочка, дочка! – говорила мать. – Мы пойдём на работу, принесём тебе булочку, сошьём платьице, купим платочек; будь умна, береги братца, не ходи со двора». Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали, посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.

Гусям с ходу прилеплена отрицательная характеристика: «Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали». Но мы-то с вами из предыдущей части знаем, что, во-первых, гуси-лебеди – это личные птицы Сварога, а, значит, однозначно отрицательными персонажами они быть не могут уже по своему статусу. А, во-вторых, как любые перелётные птицы они занимаются транспортировкой детских душ и им по-птичьи безразлично в какую сторону отнести младенца – с неба на землю или с земли на небо.

Гуси-лебеди в одноимённой сказке представлены однозначно отрицательными персонажами – на самом деле они нейтральны; в конце концов, не съели же они несчастного ребёнка.

Просто в рассматриваемом случае пернатая логистическая система сработала в «неправильную» с точки зрения смертных сторону и нерадивой сестрице не остаётся ничего, кроме, как пуститься в погоню. Путь её лежит через тёмный лес…

Дальше начинается вполне пелевинский сюрреализм. В лесу девочка встречает печку… Логики в этом эпизоде, казалось бы, нет никакой! Что может печка делать в лесу?

Бежала, бежала, стоит печка. «Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?» – «Съешь моего ржаного пирожка, скажу». – «О, у моего батюшки пшеничные не едятся!». Печь не сказала.

Разумеется, мифологему эту воспринимать буквально не стоит. Печка в данном контексте символизирует целое царство – Пекельное. Это Царство Мёртвых; сказочное Тридевятое царство - Тридесятое государство. Это, своего рода, антипод Сварги. Если Сварга находится на самом высшем, седьмом небе, то Пекельное царство расположено на самом дне Нижнего Мира, на седьмом уровне преисподней. Царствует в Пекельном царстве Вый – страж душ, покинувших тело. Мы Выя, благодаря Николаю Васильевичу Гоголю, знаем в украинской мягкой вокализации, как Вия. Оружие Выя – убийственный взгляд, которым он способен испепелять целые города. К счастью, взгляд этот скрывают огромные веки и длинные, до носа, густые брови. Но, всё-равно, любой, на кого хоть раз упал взгляд Выя, даже если остался жив непосредственно при этом контакте, рано или поздно попадёт в его владения.

«Поднимите мне веки!» - классика!

Наша героиня совсем не зря первым делом бежит справиться не находится ли похищенный гусями-лебедями братик в Пекельном царстве – где же ещё ему быть, как не в Царстве Мёртвых? Спросите, а почему не в Сварге? – Об этом речь впереди…

Хитрая печка в обмен на информацию, предлагает девочке отведать её ржаного пирожка. Надеюсь, вы и без меня узнали в этом ястве традиционное блюдо славянской поминальной трапезы. И в данном случае, печка предлагает девочке вкусить пищу мёртвых. Разумеется, следует вежливый отказ, который обусловлен не неучтивостью нашей героини, а тем, что она осознаёт, что эта процедура безвозвратно приобщит её к Миру мёртвых. Далеко не факт, что она найдёт там искомого братца, а вот вернуться в наш Мир она уже категорически не сможет.

После отказа отведать пирожков, печка теряет к своей потенциальной жертве весь интерес; девочка бежит дальше и встречает яблоню:

Побежала дальше, стоит яблонь [в первоисточнике именно так!]. «Яблонь, яблонь, скажи, куда гуси полетели?» – «Съешь моего лесного яблока, скажу». – «О, у моего батюшки и садовые не едятся!» .

Это растение встречается здесь тоже не спроста. «Нырнув» из нашего Мира в Нижний и убедившись, что братика там нет, нашей героине требуется теперь узнать нет ли его в Верхнем Мире. Попасть из Нижнего Мира в Верхний можно единственным способом – по стволу Мирового древа, которое является хребтом славяно-языческой Вселенной.

Мировое дерево многолико: у шумеров – это хулуппу (ива); у ариев – ашваттха (смоковница); у скандинавов – ясень; у мезоамериканских индейцев – вообще, кактус (голубая агава)… Александр Сергеевич назвал его дубом зелёным и локализовал его где-то «у Лукоморья»; в народных заговорах – это тоже дуб, правда, не зелёный, а мокрецкий (то есть, напитанный соками, живой), произрастающий на острове Буяне; а в русских сказках Мировое древо может фигурировать в виде берёзы, ели, сосны и даже быть представителем семейства бобовых. О последнем варианте повествует наша сказка «Петух и волшебные жерновцы» или импортный её вариант «Джек и бобовый стебель» - и там, и там главный герой по гигантскому ростку гороха/боба попадает на небо, где получает волшебные дары.

Несмотря на такое обилие аватар, Мировое дерево, в какой бы личине оно не являлось в повествовании, опознать не трудно – в преданиях оно вырастает (часто за одну ночь) от земли до неба. Именно в этом, а не в плодоношении и заключается основная функция Мирового древа – оно связует собой все Миры нашей Вселенной, от глубин преисподней до небесной обители богов светлой Сварги. По его стволу с небес нисходят на грешную землю боги, а чтобы попасть в мир подземный необходимо спуститься в пещеру, расположенную между его корней.

Кириллическая буква «Живете», символизирует ветви и корни Мирового дерева; точка, в которой пересекаются составляющие её прямые – это наш неказистый Мир.

С точки зрения банальной логики, дубом Мировое древо может считаться лишь условно, поскольку на нём произрастают не только жёлуди, но и все мыслимые и немыслимые плоды – оно всеплодно. Самым известным по сказкам «фруктом», произрастающим на Мировом древе, являются молодильные яблоки. Они золотые и возвращают тому, кто их съел молодость и здоровье. Поэтому нет никаких противоречий в том, что в сказке «Гуси-лебеди» Мировое древо являет себя нам в образе яблони.

Яблоня на пути героини символизирует то, что не найдя брата в Нижнем Мире, она оказалась на перекрёстке Миров. Как и печка, яблоня предлагает ей вкусить её плоды. В других условиях это было бы чрезвычайно ценным подарком, ведь, её яблочки дают человеку бессмертие – вспомним, хотя бы, сколько сил и нервов потратил Иван-царевич из сказки «Молодильные яблоки», чтобы добыть такое средство омоложения для своего престарелого отца. Однако, принять этот дар наша героиня не может.

У язычников смерти в привычном нам, людям христианской матрицы, понимании не было. Смерть у них ограничивалась переселением души из одного Мира в другой – высший или низший. Действие молодильных яблок заключалось в том, что они блокировали этот процесс. Если бы наша героиня съела предлагаемые ей плоды, она осталась бы навсегда на этой развилке, вне времени и пространства. Поэтому и радушная яблоня получает отказ.

Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега. «Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?» – «Съешь моего простого киселика с молоком, скажу». – «О, у моего батюшки и сливочки не едятся!».

Как мы и предполагали, не найдя брата в Нижнем Мире, сестрица, разыскивая его, устремилась по Мировому древу в Верхний и оказалась на кисельных берегах Молочной реки.

Молочная река - кисельные берега опоясывает собой Ирий и является сакральной границей Сварги. Нам, смертным, с Земли виден лишь небольшой отрезок Молочной реки, который мы называем Млечным путём. Вот куда пришлось забраться сестрице в поисках братца! Спуститься на седьмое дно преисподней и подняться на седьмое небо, дойдя до резиденции Сварога!

Самое страшное, что и тут братца не оказалось! Честь пребывать в Сварге ещё заслужить надо, а у братца в виду малолетства, которое особо в сказке подчёркнуто, никаких заслуг, видимо, не было. Вероятно, он ещё даже не прошёл обряд инициации, а потому рядом с богами ему не место. Это у христиан любой ребёнок до шести лет автоматически считается ангельской душкой, а у язычников отбор жёстче – ребёнок ты, не ребёнок, а не выполнил земного предназначения, так и ступай в Навь!

Но с Нави, с Нижнего Мира, с Пекельного царства, мы начали искать похищенного ребёнка – его там не оказалось! Нет его и среди предков в Сварге, в Верхнем Мире… Где же он? Уже пора отчаяться и сворачивать поиски…

Однако, наша героиня не сдаётся. Она отвергает очередное подношение – кисель с молоком. Опять же, надеюсь, что вам не надо объяснять, что кисель – такой же завсегдатай поминальных тризн, как и ржаные пирожки. То есть, Молочная река так же, как и ранее печка, предлагает девочке причаститься пищей мёртвых и присоединиться к ним в Сварге. Но пока не найден брат, это не для неё.

И долго бы ей бегать по полям да бродить по лесу, да, к счастью, попался ёж; хотела она его толкнуть, побоялась наколоться и спрашивает: «Ёжик, ёжик, не видал ли, куда гуси полетели?» – «Вот туда-то!» – указал.

Встреча эта – предмет особый. Начнём с того, что в русском фольклоре ёж далеко не самый популярный персонаж. Я нашёл, буквально, пару-тройку сказок, с участием ежей, да, и то ни в одной из них он не является главным героем.

Рачительного, рассудительного и добродушного ежа очень полюбили советские сказочники и мультипликаторы – в русском же народном фольклоре он практически не встречается.

Максимально раскрывается ёж в воронежском варианте сказки «Терем мухи» (профанное название «Теремок» ). Там он оказывается в числе насельников теремка и… спасает его от посягательств медведя. Когда медведь хочет схватить обитателей теремка и подсовывает лапу под дверь, ёж героически бросается в его ладонь, колет колючками и вынуждает отступить.

В экзистенциальных трактовках ёж полярно дуален. С одной стороны, он выражено хтоническое, то есть связанное с землёй существо. Должно быть, отчасти, поэтому Толстому удалось относительно безболезненно заменить в своей версии ежа на другого хтонического монстра – мышь. В этой ипостаси ёж предстаёт как скрытный, скупой, вороватый бродяжка, не гнушающийся поживиться растительными плодами в хозяйских садах. Исходя из последнего предубеждения, не в меру фанатичные христианские богословы, виртуозно владеющие искусством довести любую идею до абсурда, отожествили ежей с, ни больше - ни меньше, дьяволом. Дескать, «диавол похищает христианские души, так же, как ёж похищает спелые ягоды».

Иллюстрация из средневекового бестиария: дьявол в облике ежа, похищает заблудшие души, представленные виноградинами, из сада, символизирующего царствие небесное.

К слову, справка из смежных отраслей знания. Вопреки закоренелому заблуждению, ежи грузы на спине не перевозят; берегут единственное данное им природой средство самообороны – иголки. Единственное, что ежи охотно нанизывают на них – прелые яблоки. Но делается это не по гастрономическим соображениям, а по гигиеническим: органические кислоты, выделяющегося при этом яблочного сока, обеззараживают ежиную кожу и помогают против паразитов.

Впрочем, в любом предмете каждый видит то, что хочет видеть; для одних стакан наполовину пуст, для других – наполовину полон. Если христианские схоласты умудрились узреть в еже дьявола, то, например, арийские солнцепоклонники, увидели в живом клубочке, ощетинившемся иглами, явное сходство с испускающим лучи Солнечным шаром.

Именно Солнце символизирует ёжик в рассматриваемой сказке. Ну, а кто ещё может беспрепятственно путешествовать по всем Мирам и быть информированным обо всём происходящем в них? Пройдя все три Мира и не найдя нигде братца, убитая горем сестра начинает умолять Солнце о помощи. Нормальный поступок нормальной язычницы – многие в аналогичных ситуациях поступают так же:

Елисею не посчастливилось – его мёртвую царевну семёрка богатырей тихо схоронила без свидетелей в безлунную ночь. Нашей героине повезло больше – всеведущий ёж отлично знает местонахождение украденного гусями-лебедями мальчика; Солнце либо видело, куда они его понесли, либо и так догадывается, где надо искать пропавшего ребёнка:

Побежала – стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жилиная, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками.

Разумеется, если братца нет в трёх Мирах, значит, он застрял где-то на их перепутье. Обитает здесь, на границе Миров одно-единственное существо – хозяйка избушки на курьих ножках, известная нам под псевдонимом Баба-Яга.

Вообще-то, народная версия сказки и её модификация в исполнении Толстого в этом месте разнятся больше всего. Кровожадный Толстой мотивирует нахождение ребёнка у Бабы-Яги тем, что она хочет его зажарить и съесть. В народном варианте, Баба-Яга и мальчик просто сидят друг перед другом. Причём, мальчик играет золотыми яблочками! Узнали? Это же те самые плоды Мирового древа, что дают молодость и продлевают жизнь – молодильные яблоки! Не зря же ранее по тексту, Мировое древо в этой сказке фигурировало в облике яблони, а не дуба и не гуавы.

И не кажется ли вам, что Баба-Яга дала мальчику золотые яблоки не просто подержать, а вкусить?! Этим она затормозила его переход в Мир мёртвых – она спасла его! Она оставила его у себя, несмотря на то, что птицы Сварога должны были доставить его своему непосредственному хозяину. Но, если бы ребёнок попал к Сварогу, путь назад на землю был бы ему заказан. Что, не ожидали такого поворота?

Чтобы понять её поступок, надо вспомнить, кем же была Баба-Яга в лучшие свои годы. Если, по словам академика Рыбакова, сказка – это десакрализованный миф, то Баба-Яга – это десакрализованная Макошь.

Макошь – славянская, языческая богиня судьбы; подательница жребия. У Макоши есть две сестры – Доля (Среча) и Недоля (Несреча) . Все втроём они – богини-пряхи, прядущие нити человеческих судеб. Главная в этом трио, понятно, Макошь, а её сёстры (или эманации) Доля и Недоля лишь корректируют работу Макоши, вплетая в её нить добрые и злые события. При этом, у Доли и Недоли очень плохое зрение и кому-то они больше добавляют добра, а кому-то зла – оттого и судьба у каждого своя.

В сказках (не без влияния христианства) Яга фигурирует в основном как проводник в Царство Мёртвых – без её советов миссия героя не выполнима, а его победа не возможна. Для того, чтобы герой смог вступить туда, мало указать ему дорогу – он сам должен уподобиться мертвецам. И Яга исполняет над ним ритуал (он во всех сказках стандартный): сначала неизменное мытьё в бане – коррелят обмывания покойника, а затем еда-питьё – герой вкушает пищу мёртвых и становится на время одним из них. А потому в царстве Выя он ни у кого не вызывает подозрений и успешно выполняет свою задачу.

Макошь (традиционная вышивка): на переднике у неё – Мировое древо, справа и слева – разновращающиеся свастики обозначающие Солнце живых и Солнце мёртвых (то есть сама богиня стоит на межевой черте между Миром живых и Миром мёртвых), в руках – птицы (те самые гуси-лебеди).

А поскольку Яга пряха, то и не мудрено, что герой получает от неё вместо компаса волшебный клубок. Посмотрите по-новому на глубину символики: Яга вручает герою клубок и в пункт назначения герой приходит лишь тогда, когда клубок размотается полностью и нить кончится. Смысл этого: клубок Яги, как богини судьбы, свит не из простой нитки, а из нити судьбы героя. Нить-судьба ведёт героя через тёмный лес – будущее. Соответственно, когда заканчивается нить жизни, он и попадает в Царство Мёртвых. Всё логично и красиво!

Нити наших судеб Макошь прядёт по ночам. У прях во времена оны бытовало предубеждение, что нельзя на ночь оставлять пряжу, а то Макошь отпрядёт. На самом деле человечья пряжа Макошь, вряд ли, могла заинтересовать, так как пряла она не из шерсти или льна, а из солнечного света – золотой кудель. Поэтому-то и работала она, несмотря на близорукость, только по ночам – днём она впрок заготовляла сырьё для будущей работы. «…А вот тебе мой подарок: серебряное донце, золотое веретенце; станешь кудель прясть – золотая нитка потянется» («Финист – ясный сокол»).

Как выяснили мы в предыдущей части этого исследования, когда на земле рождается человек, на небе Сварог открывает окошко, через которое выпускает птичку с душой новорожденного и потом всю жизнь наблюдает за этим человеком. Обитателям земли эти окошки видны, как звёзды. Вот к персональной звезде и привязывает нить судьбы Макошь. Смертным дано осязать лишь коротенький отрезочек этой нити – пуповину. Поэтому пуповину надо беречь – пренебрежение ею может прогневить Макошь и она пропорционально укоротит жизнь.

А дальше Макошь прядёт, а Доля и Недоля ей помогают, вплетая в основную нить толики счастья и несчастья. Прядут до тех пор, пока богиня смерти Морена не перережет нить чьей-то жизни своим серпом. Морена, хотя и приходится Макоши, Доле и Недоле родной племянницей, с удовольствием портит работу тёток, а сами они весьма не заинтересованы в этом. Поэтому, Баба-Яга в сказке «Гуси-лебеди» делает всё, чтобы дать похищенному мальчику второй шанс – задерживает его у себя в избушке, даёт ему магическую пищу, удерживающую его душу на перекрёстке Миров, и, впоследствии, предоставляет сестре возможность выкрасть его назад:

Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагонят злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, кисельные берега. «Речка-матушка, спрячь меня!» – «Съешь моего киселика!». Нечего делать, съела. Речка её посадила под бережок, гуси пролетели.

Если в поисках брата наша героиня отказалась от всех предложений что-то съесть или испить, то на обратной дороге действия её противоположны. Обусловлено это тем, что, если по дороге туда, девочка не могла, не найдя брата, войти ни в один из Миров, чтобы не погрязнуть там навеки, по пути назад им, напротив, надо пройти через них все. Они должны воплотиться в каждом из Миров; как бы, подтвердить своё существование.

Путь сестры и брата домой представлен в виде спуска по сакральным Мирам: Молочная река (Сварга, Верхний Мир) – яблоня (Мировое дерево) – печка (Пекельное царство, Нижний Мир). Везде следует стандартная процедура вкушения пищи, принадлежащей тому или иному Миру, и вхождение в него (вернее, прохождение через):

Вышла она, сказала: «Спасибо!» и опять бежит с братцем; а гуси воротились, летят навстречу. Что делать? Беда! Стоит яблонь. «Яблонь, яблонь-матушка, спрячь меня!» – «Съешь моё лесное яблочко!». Поскорей съела. Яблонь её заслонила веточками, прикрыла листиками; гуси пролетели. Вышла и опять бежит с братцем, а гуси увидели – да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди – из рук вырвут! К счастью, на дороге печка. «Сударыня печка, спрячь меня!» – «Съешь моего ржаного пирожка!». Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси полетали-полетали, покричали, покричали и ни с чем улетели. А она прибежала домой, да хорошо ещё, что успела прибежать, а тут и отец и мать пришли.

Гуси-лебеди, упустившие добычу, понятно, препятствуют переходу наших героев из небытия в бытиё, но усилия их тщетны. Дети возвращаются домой, родители тоже, семья воссоединяется, happy-end…

В своё время мы изобрели несложный тест, которым любое произведение фольклора проверяется на сакральность – это число персонажей; их должно быть 7. Так было в «Колобке», так было в «Репке», так было в «Курочке Рябе», так должно быть и в рассматриваемом примере. Посчитаем!

Говорящие печку, яблоню и реку в расчет не берём – это неодушевлённые предметы, символизирующие собою не персоналии, а целые царства, а то и Миры. А без них получается, что одушевлённых действующих лиц в сказке семеро! Вот они в порядке появления на авансцене:

1. отец
2. мать
3. сестра
4. брат
5. коллективный персонаж – гуси-лебеди
6. ёжик
7. Баба-Яга

Тест пройден, сакральная семёрка обнаружена!

Для чего нам надо было дополнительно доказывать сакральность сказки «Гуси-лебеди»? Дело в том, что концептуально она не уникальна. В нашем фольклоре из трёх любых сказок минимум две повествуют о путешествии героя/героини в Тридевятое царство - Тридесятое государство, то есть в Мир мёртвых. Но этим, как правило, дело и кончается – герой попадает только в Мир мёртвых и никуда более. «Гуси-лебеди» – если и не единственная, то основная и самая детальная сказка, в которой персонаж проходит через все Миры языческой Вселенной; спускается на самое дно Нижнего Мира и по стволу Мирового древа достигает вершины Верхнего Мира. Эта сказка – зашифрованный конспект космологических представлений наших предков. Причём, это не только путеводитель по их Вселенной, но и инструкция о поведении на каждом её уровне; аналог египетской или тибетской «Книги мёртвых».

Я часто натыкаюсь на утверждения, что от славянского язычества ничего не осталось. Ну, то есть, вообще ничего! А все наши нынешние представления о язычестве либо взяты с потолка жадными до учёных степеней кабинетными теоретиками, либо высосаны из пальца самопровозглашёнными неоязыческими лжепророками. Дескать, раз, не дошло до нас письменных первоисточников, то и разговаривать не о чем – можно только сочувственно-печально развести руками.

Из этого вытекает следующий постулат: поскольку, ничего не дошло, значит, особо и доходить было нечему. Вон, у древних египтян или эллинов, например, и мифология ветвистая, и героев целый паноптикум. А у славян?

И вполне резонно в этом месте задаться вопросом: «А кто такие были славяне? »(с). И самому себе ответить во внутреннем диалоге: «Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери»(с). И куда там этим «почти зверям» до сложных философских концепций и развитых космологических схем?!

Вот такая вырисовывается невесёлая картина… которая легко рушится одной детской сказкой по гусей-лебедей, в которой рассказывается, как наши предки представляли себе свою Вселенную!

Знаете, в чём на самом деле ценность этой сказки? Вовсе не в том, что в ней изложены вопросы языческого мироустройства, а в том, что она свидетельствует, что наших предков эти вопросы волновали! Что они иссушали свой мозг поисками ответов на эти вопросы. Что они пытались постигнуть то, что непостижимо даже для нынешних учёных с их хабблами и коллайдерами. Что они умели мыслить абстрактно о вещах далёких, отстранённых и не имеющих утилитарного значения. Уже одно это должно показать, мягко говоря, несостоятельность всех разговоров о «варварстве» и «второсортности» наших предков, поскольку ни звери, ни «почти звери»(с) способностью к абстрактному мышлению, как известно, не обладают – это качество высших существ.

Орлов Владимир.