При разговоре о рязанских печатных изданиях мы так или иначе обращали внимание, насколько полно они освещали местную жизнь, насколько активно налаживали сотрудничество с местными творческими силами и с читательской аудиторией, считались ли самими журналистами местным органом печати.
Словосочетание «местная печать» иногда употреблялась в провинциальной периодике в определенном контексте. Так, в 1859 г. вице-губернатор М.Е. Салтыков оговаривался, что губернские ведомости могли бы быть органом целой губернии, «если бы мы не были расположены довольствоваться бедными и неточными сведениями о той стране, где живем десятки лет», а значение местной газеты заключается в том, что «местная газета может служить самым лучшим органом для выражения всего, что имеет исключительно местный характер, что составляет местный интерес губернии»[1] . В 1890 г. редактор неофициальной части губернских ведомостей А.В. Селиванов писал, что губернатор «выказал желание, чтобы неофициальная часть ведомостей представляла собой местный орган, отвечающий тем запросам и потребностям, которые вызываются условиями местной жизни, как в экономическом, так и в научном отношении <…> Чтобы создать местный живой орган, надо поддерживать живую и постоянную связь с местным населением, выразителем которой орган этот служит»[2] . Свою основную задачу редактор видел в том, чтобы «оживить местный отдел газеты, сделав ее местным органом в истинном значении слова»[3] .
Книготорговец и журналист И.Ф. Жирков спустя 15 лет продолжает ту же мысль: «Одной из главных задач местного органа печати <…> должна быть непрестанная забота о поддержании в чистоте местной жизни»[4] . Преподаватель духовной семинарии и помощник редактора «Рязанских епархиальных ведомостей» А.Ф. Карашев, анализируя историю этого издания, замечал: ««Чтобы епархиальные ведомости были органом местной епархиальной жизни, для этого необходимо, чтобы городское и сельское духовенство сообщало редакции все заслуживающие внимания сведения о деятельности духовенства, о мерах к исправлению и усовершенствованию жизни пасомых, о характерных чертах своей просветительской деятельности и проч. Нужно, чтобы материалы таковые доставлялись со всей епархии, не исключая и захолустных уголков»[5] . Карашев с сожалением признавал, что из-за самых разнообразных проблем – будь это состояние путей сообщений или уровень грамотности – наладить такую связь не представляется возможным, и епархиальные ведомости не всегда могут являться поистине местными органами печати.
Сами деятели провинциальной прессы вкладывали в понятие «местный орган», «местная газета» что-то большее, чем просто определение места выхода, - используя это словосочетание, они формировали идеал провинциального издания. Исследователь Е.А. Корнилов писал о значении местной прессы советского периода: «Местная пресса удовлетворяет информационные интересы читателей, связанные с микросредой, в которой они непосредственно находятся и функционируют <…> массовые коммуникации локального масштаба, информируя о знакомых [читателю] событиях, обстоятельствах и людях, заполняют существующие зоны потребностей, способствующие реконструкции микросведений; кроме того, они являются своеобразным банком исторического наследия и этнографии, способствуют развитию культурных традиций и среды, связанных с особенностями данной местности, региона <…> в местной печати традиционный объект информационного процесса – читатель – через письма, корреспонденции, участие в редакционных конференциях и опросах в наибольшей мере проявляет себя также как субъект, коммуникатор, реализующий общественную активность»[6] . Это наблюдение во многом справедливо и для дореволюционной прессы. Главные черты, подчеркиваемые Корниловым, - это возможность местных средств массовой информации служить потребностям обывателя, быть хранителями традиций и помогать жителям данного региона в самореализации через журналистскую работу, научное или литературное творчество.
В первую очередь, местный орган среди всех провинциальных изданий выделяет цель – просвещение населения, приобщение его к достоянию общемировой культуры и науки. Просветительская функция в большой мере была свойственна выходящим в губерниях газетам и журналам. Правда, в начале ХХ века просветительская функция понемногу начала уступать функциям информирования и развлечения, но сами провинциальные публицисты чувствовали огромную ответственность перед читателями – ответственность духовного руководителя общества и глашатая его мнений.
Пути реализации цели – тесное сотрудничество с местными авторами, расширение сети местных корреспондентов, повышенное внимание к местной общественной жизни. Провинциальное издание вообще вызвано к жизни потребностями общества, нуждающегося в местной информации; становясь впереди общественной деятельности региона, провинциальная пресса является частью провинциальной культуры, которой свойственна локальность. Как место сосредоточения творческих сил, провинциальное издание двигает вперед местную культурную жизнь, и одновременно отражает ее развитие[7] .
Таким образом, определяющий признак местного печатного органа является большое количество публикаций местного характера на его страницах. С точки зрения соответствия данному признаку весь проблемно-тематический комплекс издания состоит из:4. Публикаций на местные темы, авторы – местные корреспонденты.
Газете, которая содержит только материалы п. 1 сложно соответствовать очерченному выше типу местного органа печати («Рязанские губернские ведомости» в большую часть времени существования). Немного появлялось на страницах рязанской периодики публикаций, соответствующих п. 2: в период первой русской революции такой материал предоставлял только «Голос Рязани», в 1910-х годах – «Рязанская жизнь». Примерами публикаций п. 3 могут служить путевые очерки, фельетоны, авторство которых сложно установить (чаще всего они подписывались псевдонимами «Заезжий», «Прохожий» и т.д.). Перепечатки, касающиеся Рязанской губернии, появлялись в большинстве рассмотренных нами газет, в особенности – в губернских ведомостях. Уточнение, что публикации должны быть написаны с внешней позиции, необходимо, поскольку многие деятели рязанской журналистики не были уроженцами Рязанской губернии. Это относится и к людям, с чьими именами связаны новые этапы в развитии местной журналистики: М.Е. Салтыков-Щедрин и В.Н. Розанов.
Превалирование в газете публикаций п. 2-4 дает нам представление о местной газете. Но только формально. Обращение к местной хронике не сделало «Рязанский справочный листок» В.Н. Розанова местной газетой. Необходимо учитывать широту предоставляемой информации и гражданскую позицию издателя. Эти характеристики не всегда совпадали. Так, нам легко определить гражданскую позицию редактора-издателя «Голос Рязани» В.Н. Николаева, с газетой сотрудничали местные авторы, тем не менее диапазон предоставляемой информации был узким, публикации были явно тенденциозными. При освещении местных дел необходима была объективность, несмотря на сложности ее достижения в условиях российской провинции.
Сходная с «Голосом Рязани» ситуация у «Рязанского листка» Н.Д. Малашкина. Просветительская цель, сотрудничество с местными авторами, впервые для рязанской прессы обращение к широкому пласту местной информации – это несомненные достоинства первой частной газеты губернии. Однако ярко выраженное личностное начало и подчинение структуры газеты интересам редактора существенно сужало тематическую модель газеты.
Отдельно следует упомянуть научно-просветительские статьи и литературные произведения, входящие в проблемно-тематический комплекс почти каждого рассмотренного издания. Они призваны просветить читателя, дать возможность автору высказаться на страницах периодики, и в этом случае нет разницы, где и кем они написаны. Конечно, публикация литературных произведений может иметь цель развлечь читателя, но в целом нами не отмечено обилие развлекательного, низкопробного на страницах газет.
Самым сложным в создании местного печатного органа для его издателей было установление связей с местной аудиторией, сотрудничество местных жителей с редакцией, вообще реакция читателя на газету. Естественно, что если газета остается в стороне от внимания обывателя, то о ее значении как местного органа печати говорить не приходится. К сожалению, объективных данных немного. Тираж рязанских изданий был небольшим (по подсчетам Е.В. Ахмадулина, в 1909 г. общий тираж изданий, выходивших на территории Рязанской губернии, составлял 4640 экз.[8] ). Невозможно подсчитать, на какое количество человек был рассчитан один номер – к нему обращались читатели в библиотеках, его читали вслух в волостных правлениях, наконец, его просматривали члены семьи. Интересные свидетельства содержатся в самих статьях. В редакцию «Голоса Рязани» писали из волостного правления в Луховицах: «Получая уже несколько месяцев газету “Голос Рязани”, волостное правление прочитывает ее и ознакомляет крестьян с великим удовольствием»[9] . Л. Федорченко вспоминал о коллеге В. Соколове – преподавателе рисования в Доме трудолюбия: «Вот он подходит к воспитанницам и подает новый номер “Рязанской жизни”. “Почитайте вот это”, говорит он; и так всегда»[10] . Фельетон в «Рязанском листке» описывал ситуацию обычной прогулки: «Машинально взял я газету, кем-то забытую на скамейке и уже на половину обездоленную»[11] . Таким образом, один экземпляр газеты прочитывался подчас не одним десятком человек.
Большое значение для местной газеты с аудиторией уже тогда имели письма читателей. Они способствовали более полному освещению некоторых проблем, позволяли следить за развитием какой-либо ситуации на местах, предоставляли материал для работы корреспондента. По письмам в редакцию сложно судить о роли газеты в общественной жизни, так как, естественно, редакция помещала те отклики читателей, которые носили позитивный характер (такова, например, практика «Голоса Рязани»).
Итак, эталонный образ местного периодического органа определяет цель – служение местным интересам, просвещение населения, сохранение традиций территории. Пути реализации этой цели – создание широкой корреспондентской сети в губернии, публикация произведений местных литераторов, налаживание обратной связи с читателями.
Жители Рязани имели возможность посещать не только соседние провинциальные города, но также Москву и Петербург. Таким образом, они могли сравнивать опыт других городских самоуправлений и общественных организаций. Сотрудники редакции использовали сравнения для повышения градуса общественной активности. Достойный подражания пример деятельности какой-либо организации в другой губернии, по замыслу редакции, должен был в скором времени реализоваться и на территории выхода газеты. Идеи и методы городского благоустройства, разработанные и внедренные в других провинциальных центрах, можно было приспособить и к условиям местного хозяйства. Но такое сравнение могло иметь и обратный эффект. Для создаваемого газетой стереотипа особенно характерно подчеркивание одной из особенностей провинциального города (по наблюдениям филолога А.В. Юдина[12] ), а именно специфической атмосферы и стиля жизни, влияющих на все события в регионе и на отношение жителей региона к общегосударственным проблемам и вопросам. В результате создавался образ отсталого провинциального города, закрепляемый сходными публикациями в течение нескольких лет.
Какими эмоциями был окрашен контекст, в котором употреблялось название губернского центра в изученных периодических изданиях? Анализ его употребления можно провести по трем, наиболее продуктивным направлениям: в отношении истории, в отношении городского благоустройства, в отношении общественной и культурной жизни.
I. Упоминание названия города Рязань в отношении ее исторического прошлого.
- «Рязанские губернские ведомости»: «в многовековой Рязани, которая древнее самой Москвы»; «тысячелетняя древность <Рязани>»; «Не хуже была Рязань Москвы, и постарее ее, и побогаче, и пославнее»[13] .- «Рязанский вестник»: «Это очень старинный город, один из самих древних в России»[15] .
Приведенная подборка свидетельствует о формировании локального мифа, обусловленного славным прошлым: возрастом, людьми, которые связаны с Рязанью. Особенно важно для обывателя – сравнение с Москвой, более молодой соседкой, оказавшейся более успешной на исторической сцене. В вопросе об историческом наследии рязанцы брали реванш.
II. Упоминание названия города Рязань в отношении ее городского благоустройства.
- «Рязанские губернские ведомости» - не отмечено.- «Рязанская жизнь»: «<…> в качестве села Рязань занимала бы видное место»; «Уместен ли и мыслим ли губернский город с 40 тыс. населения, именуемый Рязанью, с точки зрения требований простой гигиены и санитарии. Не есть ли этот город – плод простого недоразумения?»; «Рязань, как будто окаменевшая глыба прошлого, продолжала зиять своими безднами неустройств, которые здесь как какие-то особенно ценные реликвии передавались от одного пожелания к другому»; «Грязь – необходимая принадлежность Рязани»[18] .
В отличие от исторического прошлого настоящее города было незавидным: на протяжении ряда лет бюджет оставался дефицитным, хозяйство нуждалось к реструктуризации. Особенно часто к проблеме городского благоустройства обращался «Рязанский вестник», весьма резкий в суждениях. Возможно, что здесь сказывалось и личное отношение редактора к Рязани.
III. Упоминание названия города Рязань как центра общественной и культурной жизни.
- «Рязанские губернские ведомости»: «Вообще Рязань не бедна подвигами человеколюбия»; «<…> в [театральном] отношении наша Рязань перещеголяла многое множество губернских городов несравненно более населенных и богатых»; «Несмотря на сравнительную малолюдность и незажиточность жителей Рязань в делах благотворительности занимает видное место между губернскими городами империи»; «Общественность главным образом зиждилась на литературных вечерах и любительских спектаклях»[19] .- «Рязанская жизнь»: «Сей град – не Рязань, а Содом»; «Рязань <…> надела на голову цилиндр, а на ноги <…> - лапти»[22] .
Журналистам казалось, что рязанская общественная жизнь находится в состоянии стагнации. Символом завоевания культуры становился городской театр (ср. публикации в «Рязанских губернских ведомостях» об успехе театрального дела и в «Рязанском вестнике» о его упадке).
Особенно активно о проблемах общественной жизни выступала редакция «Рязанского вестника». Газета Розанова, заявляя о своей преданности прогрессивному развитию, болезненно реагировала на свойственное провинциальному городу медленное движение жизни, на предубежденное отношение со стороны обывателей к разнообразным инновациям. Ивану Нескромному «общественных дел даже с валу не видно»[23] , поскольку «общественное дело сжалось и обесцветилось, тогда как частные владения отдельных купцов-счастливцев разрослись и процвели»[24] . «Рязанский обыватель человек общественный», - признает более поздний автор «Рязанского вестника», К-рон, но общественность эта проявляется по-своему: «клубы, рестораны, пиво, водка – вот главные атрибуты, без которых он не может жить, как рыба без воды»[25] . Это лишь отдельные высказывания корреспондентов. К.Д. Россиянов, описывая время, в которое появился «Рязанский вестник», так отзывается об общественности: «Местная общественная жизнь, окутанная предрассветным туманом, не могла навеять бодрящих впечатлений. Всюду кругом царила нездоровая атмосфера рабского страха…»[26] . Сам Розанов описывает Рязань как «город небольшой, некоммерческий, с плохо развитой общественной жизнью и отсутствием всякой инициативы»[27] .
Таково же описание общественной жизни в уездных городах Рязанской губернии. Зарайск: «наша общественная жизнь не течет, не кипит, а стоит и гниет, коснея в своем однообразии и духоте»[28] ; Касимов: «сплетни, пересуды <…> полный застой в общественной жизни и ограниченность интересов, выходящих за пределы города – вот отличительные черты нашей провинциальщины»[29] ; Сапожок: «дела, имеющие по-видимому широкое общественное значение, здесь не прививаются»[30] ; Пронск – «медвежатник», в котором «жизнь <…> как после продолжительной спячки, стала пробуждаться»[31] , и только наиболее развитый в промышленном отношении Егорьевск представлен так: «город во всем своем целом представляет из себя, по выражению Щедрина, “смешение человечьего образа со звериным”», поскольку «всю жизнь его прорезывает какая-то двуликость Януса <…> Одно “лицо” производит кровавый октябрьский погром, в котором пострадавшие (и русские и евреи) остаются валяться на улице с распоротыми и начиненными пухом животами и это же “лицо” умиляется и одобрительно глядит на макарьевскую расправу [прекращение выборов городским головой Д.В. Макарьевым. – Н.Г.], другое “лицо” считает себя носителем культуры, питается светом трех средне-учебных заведений»[32] .
Для критического обозрения городской жизни помимо серьезных аналитических статей часто использовался жанр фельетона, в рамках которого можно было приводить непроверенные факты, основываться на слухах и тенденциозных высказываниях, проявлять крайнюю субъективность, использовать афористичные высказывания и окказионализмы. По наблюдениям филолога О.А. Болтуц, основными разновидностями жанра в провинциальной периодике являлись собственно фельетон и «маленький» фельетон[33] . Для написания первого приглашались столичные журналисты, авторами второго были местные авторы, он касался местной жизни. Сразу оговоримся, что в отношении рязанской периодики это наблюдение несправедливо. Жанр «маленького» фельетона активно использовали «Рязанский вестник», «Голос Рязани» и «Рязанская жизнь». Действительно, в газетах Николаева и Дурневой/Радугина «маленький» фельетон принадлежал авторству местных корреспондентов, но в издании Розанова местными силами подготавливался фельетон обычный, а «маленький» часто принадлежал столичным авторам: О.Л. Д’Ору, Аркадию Бухову, Исидору Гуревичу, Зинаиде Сакс – и носил внерегиональный характер, был написан на злобу дня.
Как разновидность «маленького» фельетона 11 июня 1905 г. в «Рязанском вестнике» появилась публикация под названием «Рязанская энциклопедия. Том I». Опыт был продолжен в новых главах «Рязанской земской и городской энциклопедии» 1 и 5 января 1906 г. В 1912 г. «Рязанская энциклопедия» с подзаголовком «Нечто вроде справочника для приезжающих» появилась в «Рязанском обозрении» (24 июня, 1 июля, 22 июля, 29 июля, 5 августа) газеты Дурневой/Радугина. У фельетонов была одинаковая структура – перечень номинаций, расположенных в алфавитном порядке, сопровождающихся юмористическим объяснением. В качестве «словарных терминов» присутствуют слова общего лексикона («Абсентеизм – тяжелая эпидемическая болезнь, поражающая главным образом различных общественных деятелей» (1 января 1906 г.), «Баталия – перебранка гласных во время заседания» (6 января 1906 г.) и т.д.), названия различных городских объектов: улиц (Астраханская, Мало-Мещанская, Затинная), площадей (Вознесенская, Екатерининская, Соборная, Новый базар), мостов и лестниц (лестница на Скоморощинской горе, откос и мост у собора), садов и парков (Пушкинский бульвар, Рюмина роща, городской сад).
Газета «Рязанская жизнь» стала использовать карикатуры и шаржи для освещения городской жизни. Цикл карикатур был назван «Рязанские достопримечательности» (1912 г.): в нем появились изображения моста через Лыбедь (5 августа), плотомойня на Екатерининском пруду (12 августа) и т.д. В карикатурном виде были представлены отношения Рязани – нищенки, надеющейся на хорошую жизнь, и барыни-Москвы (30 сентября 1912 г.).
Наиболее продуктивным в газетной критике особенностей жизни в Рязани являлись проблемы городского благоустройства. Некоторые черты городского пространства приобретали от многократного повторения вневременные черты, становясь символами городского хозяйства и самой Рязани. Таковы рязанские дороги (мостовые, тротуары, пыль, грязь, лужи) и фонари, Рюмина роща и река Лыбедь. Эти символы рождаются в освещении рязанских частных газет «Рязанского листка», «Рязанского вестника», «Рязанской жизни».
Рюмина роща – усадебный комплекс, приобретенный городом и за невниманием пришедший в полнейшее запустение. С конца XIX в. газеты много говорят о рациональном использовании Рюминой рощи как места для увеселений или как будущего дачного поселка – пригорода Рязани. Вторая идея почти не находила поддержку со стороны газет. В подтверждение этой позиции корреспонденты ссылались на анализ общегородского состояния и, признавая недостаточность сделанного в этой области относительного исторического центра, выражали сомнение, что городской администрации удастся наладить сообщение Рязани с новым пригородом и создать там самодостаточную инфраструктуру. Корреспонденты «Рязанского листка» с горечью писали: «О Рюминской роще приходится слышать лишь изредка, когда там догорает городское имущество, находящееся Бог весть под чьим присмотром» (12-16 мая 1902 г.). Но по-настоящему символическое значение Рюминой роще придали публикации «Рязанского вестника».
В «Кратком обзоре городского хозяйства», говоря о Рюминой роще, корреспондент писал: «Картина ведения городского хозяйства представляется довольно ярко», если учесть, что «в купленном имении за это время было три пожара, истребивших большую и лучшую часть построек, что с водяной мельницы были украдены даже жернова» (6 июля 1905 г.). Чуть позже был дан более подробный очерк состояния Рюминой рощи (26 июля 1905 г.). Автор вспоминал прежние дни: «Рюмина роща была в цветущем состоянии, вспомнились мне рязанские обширные пруды, где когда-то сжигались фейерверки, посреди самого большого пруда был остров, а на нем беседка». Он с горечью описывал увиденное им во время прогулки: запущенные сады и поля, загаженный пруд, старые дачи и неблагоустроенное здание буфета.
В конце июля 1905 г. в «Рязанском вестнике» было опубликовано письмо И.Ф. Жиркова, бывшего председателя общей подготовительной комиссии по продаже участков. Жирков был против расширения города за счет Рюминой рощи: «Мало что сделав по части городского благоустройства не только на окраинах, но даже в центре г. Рязани, - мы кидаемся в сторону от города, в новый поселок, соединенный с городом пока только одною дорогой через утлую плотину, там хотим насаждать культуру, словно в старом городе ее уже вполне довольно» (29 июля 1905 г.). Его поддержал Обыватель: «Если у нас есть теперь окраины города, которые представляют из себя мертвые городки, как то Старый базар, Вознесенский край, то тогда их будет еще больше» (7 сентября 1905 г.). Обыватель предложил оставить рощу в ведении города для народных гуляний. Неблагоустроенное состояние Рюминой рощи стало важным аргументом в предвыборной борьбе против стародумцев, доведших прекрасный парк до такого состояния.
Во время Первой русской революции вопрос о Рюминой роще незаметно решился сам собой: парк стал местом для праздников, о создании поселка на время забыли. При этом в «Рязанской жизни» роща получает определение: «летний ночлежный дом рязанского “дна”» (22 июля 1912 г.). В «Рязанском обозрении» был создан ее метафорический образ: «Девочка, брошенная родителями, найдена около города. Зовут – “Рюминой рощей”» (14 октября 1912 г.). О том, что ситуация с рощей так и не нашла выгодного решения, свидетельствует заметка «Важный вопрос» в «Рязанском вестнике», в которой о роще говорится так: «ко всему пригодна, но ни к чему не применима» (11 июня 1915 г.).
Другой характерной чертой Рязани выступали в описании корреспондентов рязанские тротуары. Впервые вопрос о мостовых поднял «Рязанский листок» в связи с распространением велосипедного спорта: «езда по рязанским мостовым – это большой риск для ездока. Нужно иметь на всякий случай запасную голову» (6 сентября 1901 г.). Обыватель из «Рязанской жизни» предполагал, что «если бы в свое время потребовалось увеличить число египетских казней, то 11-ой казнью было бы, несомненно, устройство по всему Египту тротуаров на манер рязанских» (6 декабря 1913 г.). Замощение улиц, судя по газетным сообщениям, проходило с большим трудом, с постоянными спорами о том, кто должен за это отвечать – город или домовладельцы. Общей системы замощения не было, в результате чего тротуары получались многоуровневыми.
«Рязанский листок» в 1898 г. иронизировал, что если бы в Рязани упала комета, она бы захлебнулась в грязи[34] . Отношение к борьбе с пылью принимало парадоксальный характер: «Большинству вопрос о борьбе с пылью городских улиц кажется синонимирующим с вопросом об излишней чистоплотности <…> пыль не сало, помыл и отстало» (18 июня 1898 г.). В 1905 г. газета признавала, что «все площади и ряд улиц остаются и по настоящее время еще не замощенными, но зато богатыми пылью, а осенью страшной грязью» (29 мая 1905 г.).
«Рязанский вестник» каждую весну и осень возвращался к вопросам о негодных тротуарах и мостовых. То предлагал вымостить тротуары потонувшими в грязи калошами (12 августа 1908 г.), то использовать для передвижения летательные снаряды (8 октября 1909 г.), а мостовые поместить в археологический музей (29 апреля 1910 г.), называл тротуары «живописным безобразием» (3 сентября 1909 г.) и «нервами города», формирующими тип брюзжащего рязанского обывателя (15 декабря 1910 г.).
В рязанских лужах можно, по предположению «Вестника», «если не утонуть, то во всяком случае вдосталь наплаваться» (22 мая 1912 г.). В 1908 г. в брошюре «Полицейское право» профессора Петербургского университета В.Ф. Дерюжинского появились данные, по которым выходило, что в России только в двух городах все улицы были замощены: в Риге и в Рязани. «А еще пишут – “лошадь у Введенья в грязи утонула!”» - иронизировала по этому поводу «Рязанская жизнь» (30 марта 1912 г.). Рязанская площадь Введенская после, видимо, реальных случаев гибели лошадей или даже людей в грязи получила название «братская могила» (24 ноября 1912 г.). Корреспондент «Рязанского вестника» Москит вел ироничную статистику 1913 г.: «На веки погибли в грязи 35 479 обывательских калош, на Певческой и некоторых других улицах утонуло 4 полка солдат и 27 извозчиков» (1 января 1914 г.). Фельетонистка «Рязанской жизни» Нелли Доброклонская посвятила рязанской улице такие стихи: «Описать весьма приятно / Эту чудную картину: / Справа – лужа, точно море, / Слева – ямы, грязь и глина!» (2 июня 1913 г.).
Корреспонденты понимали упадок хозяйства с точки зрения застоя в общественной жизни губернии: «Теперь на дворе у нас сентябрь и вообще осень – поздно вводить новые порядки, потом зима – все покроется снегом, затем весна – пора водная, грязь понятна, сама природа смывает грехи минувшего, ну а после весны лето, когда всякая дорожка хороша, разве вот только пыльца бывает, что не проглянешь и не прочихаешься, но это лето, ничего… А потом? потом будет опять сентябрь и осень, такая же как и в прошлом столетии и т.д. до бесконечности» (Рязанский вестник, 14 сентября 1905 г.). В «Рязанском вестнике» корреспондент Обыватель провел анализ рязанской пыли: «1) органические остатки от бумажных проектов городской управы и гласных по благоустройству города – 0,20; 2) высохшие плевки обывателей на эти проекты – 0,20; 3) распылившиеся надежды обывателей на новую думу – 0,10; 4) растаявшие обещания городского головы – 0,10; 5) так называемая думская экономия – 0,05; 6) халатность и небрежность заправил города по равной части – 0,15; 7) обыкновенная обывательщина – 0,19; 8) минеральные вещества – 0,01» (3 июня 1906 г.).
Вот как описывал рязанскую ночь Глеб Асин: «Темна, грязна в Рязани ночь; / Прозрачна грязь, болота блещут. / Своей дремоты превозмочь / Не хочет житель» (Рязанский вестник, 4 августа 1913 г.). По определению «Рязанской энциклопедии» Обывателя: «Грязь – необходимая принадлежность Рязани. Отсутствует на улицах лишь в трескучие морозы и в тропическую жару» (Рязанская жизнь, 17 июня, 1912 г.).
Обилие пыли и грязи использовалось корреспондентами для превращения Рязани во вселенский образ, способный вместить одновременно характерные особенности нескольких географических объектов. В фельетоне «Рязанского листка» «Путешествие Мухи Метаморфозы» обсуждается версия приобрести лодки для передвижения по городу, который тогда превратится в Венецию (1 мая 1902 г.). Екатерининская площадь в описании Обывателя из «Рязанского вестника» «в сухое время <…> сохнет и дает такое количество пыли, что по количеству ея можно разве уступить только Сахаре, в мокрое же время она превращается в “болото Ковемское”» (7 апреля 1909 г.). В «Письме к тетеньке» Москит то описывает Рязань как Венецию из-за залитых лужами улиц, при этом жителей, перебирающихся с кочки на кочку, сравнивает с кенгуру, а рассказывая о заморозках, вспоминает лыжные курорты Норвегии, суммируя: «в климатах у нас недостатка нет. В одну неделю мы побывали чуть ли не во всех полосах земного шара» (1 декабря 1913 г.).Остальные указанные нами символы городского хозяйства тесно связаны с необходимыми условиями усовершенствования города, которых Рязань долго не могла добиться – водопроводом, канализацией и электрическим освещением. О необходимости последнего говорилось на протяжении ряда лет, когда выпадал случай упомянуть о недостаточности керосиновых фонарей: «Свойство наших уличных фонарей совершенно особое: света на улицы они почти не дают, и я лично понимаю их назначение как предупреждение нас, прохожих, о существовании фонарных столбов» (Рязанский вестник, 28 июля 1905 г.); «“Фонарики горят”. Света не дают. Про страх обывателя сломать себе ногу никому не говорят» (Там же, 12 апреля 1909 г.). В связи с неразвитостью городского освещения в «Рязанской жизни» иронизировали: «Недаром всю Рязань полтора с половиной керосиновых фонаря освещают: добродетели освещают ее паче солнца» (22 декабря 1912 г.).
Наиболее мощный образ в местной печати представляла речка Лыбедь. Обусловлено это и географическим положением реки, разделявшей город, и общим состоянием санитарии, и отсутствием водопровода и канализации – их роль одновременно Лыбедь исполняла для нескольких районов. Еще в 1897 г. «Рязанский листок» предлагал пустить реку по трубе, по примеру Неглинки. В 1902-1903 гг. газета Малашкина рисовала в фельетоне «Путешествие Мухи Метаморфозы» сценку на берегу: «Я видела, как собака подошла к Лыбеди, чтобы напиться, но понюхала ее и отошла прочь», в то время как люди не только купались, но и пили воду из реки (18 декабря 1902 г.). Автор фельетона, представив реку в женском образе, цитировал ее исповедь: «Кто я теперь! Мерзость одна!» (17 апреля 1903 г.). В «Переписке между Рязанью и Спас-Клепиками» губернский город слышал такой упрек от уездного соседа: «Твоя Лыбедка – гадость, хотя ты, кажется, гордишься ею <…> Лыбедку уничтожить нельзя <…> некуда сливать навоз да дохлых кошек» (3 ноября 1902 г.).«Рязанский вестник» подошел к вопросу об упорядочении реки с описания проблемы: «Наша злосчастная речка Лыбедь, опозоренная и загаженная до невозможности, <...> продолжает отравлять своими миазмами наше существование бесконечное число лет». От лица газеты Жирков предлагал спустить запруды по Лыбеди в верхнем течении, превратив тем самым реку в небольшой ручей, с которым будет легко справиться (24 августа 1906 г.). Спустя некоторое время редакция поняла, что все подобные проекты не смогут осуществиться[35] . Зато появился новый проект, вызвавший возмущение «Рязанского вестника»: навести над Лыбедью деревянный помост, на котором разместить базар.
Знаковые, определяющие функции образ Лыбеди принимает в «Рязанском вестнике», когда с его помощью становится возможным опознать в станции Косопузовке (намек на устойчивое словосочетание «косопузые рязанцы») губернский город Рязань: «протекающая по городу реченка (“Лебедь белая”)» (22 сентября 1906 г.), - и в «Рязанской жизни», когда само название реки становится частью афористической фразы: «как мы не прыгай, дальше как носом в Лыбедь не прыгнем» (27 сентября 1912 г.).
Местные фельетонисты создавали альтернативную карту города, обозначая на ней «гиблые» места: грязная, истощающая вредные миазмы река Лыбедь, разделяющая город на две половины, на ней – Екатерининский пруд с гнилой ветряной мельницей, лягушками и свиньями; Введенская площадь, по которой невозможно проехать, улицы Почтовая и Астраханская как образчик цивилизации; запущенное усадебное хозяйство на окраине города и нищие Ямская и Троицкая слободы, которые тесно примыкали к городу, но официально еще не входили в городскую черту.
Стремясь стать по-настоящему местным органом печати, рязанские издания освещали общественную жизнь города и губернии, обращали особое внимание на городское благоустройство, в котором видимо воплощалось развитие края. Вынужденно возвращаясь к одним и тем же проблемам, корреспонденты способствовали формированию и закреплению в массовом сознании географического образа губернского центра. Рязань как провинциальный город со спокойной общественной жизнью и неразвитым городским хозяйством приобрела в освещении местных корреспондентов явно утрированные черты, действительно сближающие ее образ с Содомом и Гоморрой. Это вечная грязь, непроходимые улицы с незажженными фонарями, география «гиблых мест» – только лишь маленькая толика всего городского хозяйства, а над ними фоново прорисованы образы «отцов города», пустивших дела на самотек, думающих только о своем кошельке, не способных стоять во главе городского самоуправления. Не изменяясь в течение 26 рассмотренных лет, на протяжении которых выходила рязанская частная периодика, эти образы приобретают вневременной характер, и в восприятии обывателя их уже не способны поколебать реальные изменения в городском хозяйстве.
На развитие прессы в регионе оказывает влияние несколько факторов: во-первых, это закономерная эволюция всей системы печати, вызванная усовершенствованием материальной базы, повышением уровня грамотности населения, демократизацией и коммерциализацией информационного процесса. Главное следствие этих тенденций – выработка у обывателя привычки ежедневно получать оперативную информацию. На развитие системы печати оказывала влияния законодательная деятельность правительства, как реально направленная на создание системы печати или регулирование ее жизнедеятельности (создание сети губернских ведомостей, цензурные уставы, Манифест 17 октября 1905 г., даровавший свободу слова), так и косвенно влиявшая на политическую и общественную жизнь Российской Империи. Так, реформы 1860-х годов привели к развитию российской экономики, а также к расширению гласности в обществе. Манифест о Государственной думе привел к разделению общества по политическим пристрастиям, дифференциации системы печати по партийному признаку.
Во-вторых, условия конкретного региона. На примере Рязани мы показали, что развитие местной печати во многом зависело от близкого расположения к Москве. Это условие оказывало влияние и косвенно – в результате близости к крупному торговому и культурному центру формировался менталитет рязанцев. Отношение местных жителей к появлению всего нового сопровождалось прежде всего скепсисом, который можно выразить следующими словами: «С Москвой все равно не сравниться, незачем и пытаться». Поэтому расширение сети местных изданий многими воспринималось излишним. По крайней мере, дореволюционные газеты склонны были подчеркивать равнодушие обывателей к печатному слову. На фоне всеобщего индифферентизма деятельность провинциального редактора и/или издателя воспринималась как подвиг. Также журналисты подмечали тесные связи между общественными умонастроениями и ситуацией в городском хозяйстве: равнодушие людей, по их мнению, привело и к дефициту городского бюджета, и к долгому внедрению в жизнь необходимых преобразований (проведение водопровода, канализации, электрического освещения, использование городского имущества и проч.).
В-третьих, личностный фактор. Энтузиазм и трудолюбие отдельных людей помогал развиваться системе местной печати. Для Рязани такими лидерами журналистики справедливо можно назвать редактора неофициальной части губернских ведомостей Ф.Т. Смирнова, впервые поставившему в публикациях важные вопросы современности, несмотря на узкую программу официального издания; его коллегу А.В. Селиванова, которому удалось превратить неофициальную часть в самостоятельную газету; педагога Н.Д. Малашкина, начавшего издавать первую в губернии частную газету; чиновника В.Н. Розанова, впервые заговорившего на страницах газеты о реформировании всех сторон общественной жизни, пытавшегося создать газетный комплекс, состоящий из типографии и двух ежедневных газет, включая первую рязанскую «вечерку» - газету «Приокская правда», а также журналистов Л.Я. Аврамова, И.Ф. Жиркова, Л.С. Федорченко, Ф.Е. Кутехова. Во многом благодаря им рязанская пресса находила новые формы выражения и сотрудничества с читателем.
Историю рязанской периодики из-за указанных особенностей региона невозможно периодизировать по предложенной Л.Е. Кройчиком схеме. Те процессы, которые по мнению воронежского исследователя, активно разворачивались в 1860-1870-е гг., в Рязанской губернии проходили в 1890-х гг. Становление рязанской печати проходило вплоть до 1905 г., когда активное внедрение наработок предшественников из других губерний совпало с изменением системы печати и контента изданий в связи с объявлением свободы печати и зарождением парламентаризма в стране.
В системе рязанской печати выделяется большой пласт светских периодических изданий (как газет, так и журналов) и несколько церковных: «Рязанские епархиальные ведомости» - официальное местное издание Русской православной церкви и «Миссионерский сборник» - периодическое издание православного Братства св. Василия, святителя Рязанского. Оба издания носили характер официальный, поскольку «Миссионерский сборник» выходил как прибавление к епархиальным ведомостям, которые, в свою очередь, печатались в типографии Братства св. Василия, занимавшегося всей печатной продукцией Рязанской епархии. По типу среди 25 наименования выходивших в Рязани до революции 1917 г. легальных периодических изданий 12 принадлежало журналам, 1 – газете-журналу, 12 – газетам. В систему печатной периодики Рязанской губернии также входят памятные книжки (издание губернского статистического комитета), Труды Рязанской ученой архивной комиссии и медицинского общества.
В ходе эволюции рязанской печати сложилась целостная система рязанских легальных печатных изданий газетного типа, которые дифференцировалась:- по партийности (с 1905 г.): пропартийные («Голос Рязани»), внепартийные («Рязанский вестник» 1907-1916, «Рязанская жизнь», «Рязанское утро»). Партийных газет в губернии не было.
У рязанских газет были похожие тематические модели. Ядром их проблемно-тематического комплекса являлась местная информация: большое внимание корреспонденты уделяли проблемам городского благоустройства, общественной жизни (народное образование, благотворительные организации, театр), литературной жизни губернии. Для каждого издания по-разному строилось взаимодействие общего и местного материалов: «Рязанский вестник», начав сотрудничество со столичными авторами, переключил внимание на события государственного масштаба, «Рязанская жизнь» полностью сосредоточилась на местной информации, предоставив даже важные для страны события освещать рязанским авторам.
В реализованной модели издания редакции стремились соответствовать определенному идеалу местного издания, для которого характерны некоторые общие черты: просветительская функция, активная гражданская позиция, широкая сеть местных корреспондентов, внимание к событиям местной жизни, участие в них. Однако редакторы сами по-разному понимали требования местной жизни: для А.В. Селиванова (неофициальная часть «Рязанских губернских ведомостей») это было восстановление исторических сведений, для Н.Д. Малашкина («Рязанский листок») – образование читателя, для В.Н. Розанова («Рязанский вестник» и «Приокская жизнь») – включение обывателя в политическую жизнь, для В.Н. Николаева («Голос Рязани») – отказ от революционных реформ на уровне местного самоуправления. В соответствии через свое видение проблем современной ему жизни каждый редактор стремился воплотить в реальность свой идеал местного органа печати. Наиболее близко к обозначенному образу подошла газета «Рязанская жизнь» за счет взвешенной и объективной реакции на происходящее в губернии.
Обращаясь к проблемам местной жизни, газеты принимали активное участие в формировании локального мифа, в котором подчеркивалось две стороны – славное историческое прошлое (древность города, пережившего монголо-татарское нашествие; то, что губерния была родиной многих известных российский деятелей) и «жалкое» настоящее (дефицитный городской бюджет, отсутствие необходимых усовершенствований городского хозяйства, постоянная грязь, непроходимые улицы). В рамках этого мифа появлялись образы-символы (река Лыбедь, Рюмина роща). В результате формировалось негативное отношение жителей Рязани к родному городу.
Создание локального мифа о «нищей» Рязани соответствовало обозначенным выше особенностям регионального менталитета рязанцев, поскольку сравнение постоянно проходило с ближайшим соседом – Москвой. Таким образом, местная печать косвенно влияла на закрепление порицаемых ею качеств обывателей.
Представленная в данном исследовании история рязанской журналистики далеко не полна. Кратко мы коснулись структурных особенностей изданий, в стороне остались многие темы, к которым обращалась рязанская пресса. На сегодняшний день нам известны не все имена рязанских журналистов, принимавших участие в становлении местной печатной периодики. В нашей работе раскрыта часть псевдонимов. Источником для их дешифровки послужили (в основном) сами газетные публикации. Так были открыты имена Л.Я. Аврамова (Люди-Аз), О.Н. Малашкиной (Аникшалам Агьло, Агьло), К.Д. Россиянова (Москвич), Ф.Е. Кутехова (Обыватель), Е. Доброклонской (Нелли). С помощью данных, собранных И.Ф. Масановым, были установлены личности И.Ф. Жиркова (Иван Нескромный), Л.С. Федорченко (Н. Чаров, Л. Днепрович), М.В. Самыгина (Марк Криницкий), столичных корреспондентов «Рязанского вестника». Был раскрыт ряд криптонимов, которыми пользовались журналисты Ф.Т. Смирнов (Ф.С.), Л.Я. Аврамов (Л.А., Л.Я.А.), В.А. Бернацкий (В.Б.), В.Н. Розанов (В. Ни-ч), Ф.Е. Кутехов (Ф.К.) и др. Представляется продуктивным дальнейшее изучение особенностей стиля ряда рязанских журналистов, не известных ранее истории журналистики, их жанровой палитры, наравне с изучением жанровой системы местных изданий в общем и в частности. Взаимодействие журналистики и власти, функционирование местной печати в рамках капитализации производства, расширение материальной базы, развитие типографского производства и появление первых фотолабораторий, деятельность художников и фотографов, публиковавшихся в газетах – вопросы, которые на данный момент изучены недостаточно. Данное исследование, являясь первым в истории рязанской журналистики, представило целостную картину развития местной печатной периодики газетного типа: очертило круг проблем, требующих решения: наметило возможные направления для изучения журналистики Рязанского региона.Печать Рязанской губернии (1838-1917 гг.): Становление и типология (Часть 1) [2]
Ссылки:
[1] http://www.strana-oz.ru/?numid=32&article=1332
[2] https://62info.ru/node/7289