Св. Евангелие от Иоанна, 15-13.
Стремянный Евпатий Коловрат(Отрывок из повести о юности Евпатия Коловрата)
Одумайтесь, князья, вы что… рать воздвигаете и поганых на братью свою призываете – пока не обличил вас Бог на страшном своем суде!Слово о князьях. XII век.
Оранжево-красное солнце щедро позолотив напоследок кудрявые облака на сереющем небе, величаво скрылось за окаемом. Сумерки по-летнему неспешно окутывали Переяславлъ и его окрестности. Утомлённые июльским зноем и хлопотными трудами люди готовились ко сну. Делу время, но и отдыху свой час!
Разгоняя вечернюю тишину, мостом через Лыбедь к Рязанским воротам галопом подлетела пара всадников одвуконъ. Передний разом выпрыгнул из седла, кинул поводья спутнику и с ходу ударил в приворотное било. Крикнул нетерпеливо:– Не ори, чай, не глухие, – послышался укоризненный голос сверху.
– Кто вы такие? Почто беспокоите в неурочный час?
По исстари заведенному порядку крепостные ворота – безопасности ради – на ночь наглухо закрывались и запирались на все засовы и замки. Поэтому опоздавшим к их закрытию приходилось дожидаться утра, чтобы попасть в город.
Приосанившись, стоявший у била путник представился:– А к нему с пустяками не ходят, – усмехнулся привратник. – Но порядок – он для всех одинаков. Так что завтра утром, как откроем ворота, объявишься дворецкому, он и решит, к кому тебя направить.
Подумал про себя: «Птичка-невеличка прилетела и пустячок в клю¬вике принесла. С подлинно важными вестями думный дворянин, а то и боярин со свитой пожаловал бы... Не хочется сему стременному коротать ночь под открытым небом – вот и набивает себе цену. Ничего, перетерпит – и по-важнее чином под воротами куковали…»
А тот наседал, не жалея горла:– Ты на меня не нукай – не лошадь! – огрызнулся привратник. – Я положенную службу правлю, а не лясничаю с тобой. Знаешь, что мне будет, коль нарушу правило и впущу тебя в неурочный час с пустячком каким? Да с меня не токмо шкуру – голову сымут. Говори без утайки, почто с таким настырством домогаешься нашего господина?
Евпатий унял растущее недовольство: на его месте и он, пожалуй бы, поступил также. Утихомирил голос:– Ступай к калитке! – крикнул стражник и кубарем скатился по башенной лестнице вниз.
Заскрежетал ключ в замке, загремели отдвигаемые засовы – в створке ворот приоткрылась узкая, но толстенная дубовая калитка, окованная железом. Евпатий проворно нырнул внутрь и чуть ли не бегом устремился к княжескому терему. Авось там еще не отошли ко сну и пробиться к князю будет легче!А Ингваръ и вправду бодроствовал: не давала покоя одна недодуманная думка: поехать или остаться дома?
Нежданно-негаданное приглашение Глеба и Константина пожаловать к ним на общекняжеский совет озадачило Ингваря. С чего бы это вдруг Владимировичей потянуло на такое дело, когда давно известно, что они ни во что не ставят любое мнение, кроме своего? Разом собрать у себя всех рязанских Рюриковичей замыслил, конечно, Глебка: Костюшка при нем – тень бледная. А норов у закоперщика и его подгузника таков: хлебом не корми, а прю подай! Не для них мудрый завет разумных и дальновидных предков: худой мир – лучше доброй ссоры. И потому с трудом верится, что всекняжеский съезд затеян ими с благой целью и чистым сердцем...
Но, с другой стороны, рязанским князьям и впрямь давно пора собраться вместе да мирно и чинно, не собачась, обговорить касающиеся всех неотложные дела. Взять, к примеру, размежовку уделов, по которым их рассадил своекорыстно влезший в рязанские дела великий князь Владимиро-Суздальский Всеволод, нисколько не посчитавшийся с законными правами прежних хозяев, чем завязал новые узлы и в без того запутанном клубке их взаимных претензий и обид.
Раньше княжеские усобицы, и распри умерял владыка Арсений – первый епископ на Рязанской земле. Это был умный и деятельный архиерей, горячо радевший о своей пастве. Высокоучёный человек, он привез с собой полный ларь книг и свитков, с которыми охотно знакомил любителей чтения. Он и сам чрезвычайно искусно владел письменной речью. Его проникновенные проповеди и поучения усердно переписывались и читались в до¬мах знатных и богатых горожан. Ходила молва, что, Арсений приложил руку к созданию знаменитого «Слова о полку Игореве».
Обозревая епархию, владыка Арсений посетил и Переяславль-Рязанский – главный город Ингварева удела. Его основал князь черниговский и тмутараканский Олег Святославич, внук великого киевского князя Ярослава Мудрого. Он стал третьим городом на Руси с таким названием: древнейшим был Переяславль-Южный на Трубеже – левом притоке Днепра, вторым – Переяславль-Залесский на Нерли – правом притоке Верхней Волги. Значительную часть первоначального населения Переяславля-Рязанского составили беженцы из Киевского, Переяславского и других южнорусских княжеств, спасавшиеся от опустошительных нашествий степных орд – печенегов и половцев. К этому времени далеко на северо-восток уже переместился и главный центр всей Руси Великой. А в память о вынужденно покинутых местах переселенцы назвали реки, огибающие новый город Переяславль, – Трубежем и Лыбедью, а ручей – Дунайчиком.
Ингварь с приличествующей свитой ожидал первого рязанского архиерея на южной границе своего удела, под Вышгородом. Владычный поезд оказался невелик: крытый возок, пара двуколок с поклажей и несколько всадников с вьючными лошадьми на поводу. Притихнув, встречаюшие увидели, как поддерживаемый служкой из повозки выбрался невысокий седобородый старец в домотканой черной рясе с серебряным крестом на цепочке. Его острый и цепкий взор обежал перяславцев и остановился на князе.
Ингварю тогда исполнилось семнадцать лет, но выглядел он моложе, хотя статью обижен не был: подводили едва начавшиеся пробиваться усы и бородка. Непокорные русые волосы, выбиваясь из-под зеленой княжеской шапки, обрамляли румяное голубоглазое лицо, на котором отражались обуревавшие его чувства: искреннее почтение к третьему по сану в иерархии православной церкви, гордость (в гости пожаловал первый архиерей Рязанской земли!), настороженность (как всё обернётся?).
Обнажив голову, Ингварь шагнул навстречу Арсению:– Удобное для мирной жизни и годное для обороны крепкой!
И в самом деле. Под городом в достатке неплохой земли под пашню, а неоглядные заливные луга способны прокормить множество скота. Вокруг бескрайние лиственные и хвойные леса, кишевшие диким зверьем и пригодные для удовлетворения любых хозяйственных нужд. В Оке, ее многочисленных полноводных притоках, протоках и пойменных озерах полно всякой рыбы. Сама река с удобнейшей пристанью на Трубеже служила важным путем для торговли не только с другими русскими землями, но и заморскими странами.
Переяславлъ-Рязанский располагался на плоском обрывистом холме, с которого хорошо просматривались окрестности, лишая недругов возможности подобраться незаметно. Жители и надворная скотина были в изобилии обеспечены водой – колодезной и озерной. Городские усадьбы стояли довольно просторно и утопали в зелени. Самым высоким строением был стоявший возле озера Быстрого храм во имя Святителя Николая Чудотворца – в просторечии церковь Николы Старого. На ее колокольне при необходимости располагался дозорный.
В ту пору город был окружен сухим рвом и однорядным частоколом с досчатыми воротами и будкой при них для укрытия привратника от непогоды. Врагам, смахивавший на большую канаву ровик и жиденький частокол, конечно, не являлся серьезной преградой.
Слабую защищенность города Арсений заметил сразу. Ведь большинство иноков того времени были весьма сведущими в ратном деле, особенно, фортификации. И не только из-за её близости к строительному делу, не потому, что среди них насчитывалось немало бывших воинов. Православные монастыри с их крепким налаженным хозяйством, богато украшенными храмами являлись первой жертвой при вражеских нападениях. И прихожане, и братия не жалели сил и средств для превращения своей обители в неприступную крепость. Сделать же это можно было лишь при глубоком знании фортификационного дела. А у иноков оно было.
Конечно же, владыка понимал, какой страшный урон терпит пограничная Рязанская земля от опустошительных набегов степняков и междоусобных войн.В отличие от других великих княжеств Руси в ней никогда не велось строительство из камня, этого долговечного и огнестойкого материала. Все города, крепости, княжеские усадьбы, храмы делались из дерева. Лишь в престольной Рязани с помощью черниговских мастеров были воздвигнуты три белокаменные церкви – Спасская, Успенская и Борисоглебская. А все крепостные сооружения в ней, как и всюду на Рязанской земле тоже были дерево-земляными.
Строились также укрепления всем миром, поэтому довольно быстро и относительно дешево. Под началом уличных старост с лопатами и кирками, корзинами и носилками к отведенным местам сходились все горожане – стар и млад. Сотни рук выкопанную землю ссыпали вдоль внутренней стороны рва. Ее тщательно уталкивали тяжеленными пеньками с ручками самые сильные и выносливые мужчины. Сверху вала ставили частокол из толстых бревен или (при возможности) стену из дубовых ряжей.Вот и Переяславлю-Рязанскому, несмотря на недавнее разорение владимиро-суздальцамим и малолюдство, сделать такие укрепления вполне по силам. Нужно лишь решиться на такое нелегкое дело.
– Сподручное место для устроения доброй обороны выбрал твой предок, княже, – сказал владыка после осмотра города и подступов к нему. – И по тогдашнему времени Переяславль был защищен неплохо. По нынешнему же они…Но видел и помнил он, как вздыхали мрачнели его мудрые советники – тысяцкий, ближние бояре и думные дворяне, когда заговаривали об обновлении крепостных сооружений. Общий приговор обычно был единодушен: пока не под силу. А, может, он сам и они просто страшились браться за столь тяжкий труд?
Чуткий и проницательный человек, Арсений прекрасно понял душевный порыв юного князя: старается быть рачительным правителем своего удела. Ободряюще улыбнулся Ингварю:– Хорошо помню.
Еще бы, не помнить... Однажды родитель князь Игорь Глебович, вразумляя своих в очередной раз рассорившихся и передравшихся чад, заставил его и братьев Юрия и Романа на себе проверить глубокую мудрость этой с виду незамысловатой притчи. Конечно, сколько ни пыхтели и ни пыжились они, сломать веник не смогли: такое не под силу даже сказочным бога¬тырям; с раздернутым же на былинки княжата управились в один миг. «Зарубите себе на носу: в единении – сила и слава победы, в разрозненности и распрях – слабость и позор поражения!» – такими словами заключил свой урок князь-отец. А чтоб он запомнился тверже, велел хорошенько поучить их еще и лозинами на конюшне...
Разобиделся тогда Ингварь на отца: наказал скопом, не разбираясь, кто прав, кто виноват, тем более, что виноватым себя не считал. Позже уразумел, насколько верен был преподанный им урок. И, став удельными князьями, Игоревичи сами держались довольно дружно и старались не ввязываться в свары с другими коленами рязанских Рюриковичей. Последнее, правда, получалось не всегда: с волками жить – по-волчьи выть. Так с юношеской горячностью и прямотой Ингварь и заявил владыке в завязавшемся между ними откровенном разговоре.– Эка хватил ты, сын мой! – поморщился Арсений. – Может, у предков нынешних рязанцев-вятичей в бытность их язычниками и было в обы¬чае нечто похожее... Вон в хваставшем своей якобы исключительной мудростью и просвещенностью Риме родилась поговорка куда хлеще нашей: мол, homo homini lupus est– сиречь: человек человеку – волк. Но на Руси православной должно быть и, я верю, будет все иначе. Bот минул уже целый век, как она приняла святое крещение, и мне ли не замечать, что все больше и больше людей проникаются пониманием глубочайшей истинности библейского завета, гласящего: «возлюби ближнего, как самого себя». Конечно, соблюдать его нелегко, как и все другие заветы Священной книги: слаб человек, а бес – рядом. Вот и нарушаются они нередко – по неразумию, из-за душевной скудости, обычной лени и многим другим причинам. Но Господь милостив, а православная церковь указывает верный путь к спасению: усердная молитва и покаяние, воздержание от дурных поступков, вершение богоугодных дел.
«Но ведъ ближний ближнему рознь… – невольно подумалось тогда Ингварю. – Один – друг верный и за тебя готов голову сложить, а другой спит и видит, как бы половчее и поскорее своего ближнего да нелюбого погубить… И вообще – как можно возлюбить, например, презренного клятвопреступника или гнусного братоубийцу? Он, Ингварь, на такой подвиг неспособен при всем старании».
Этот памятный разговор протекал на обращенной к Трубежу стороне кремлевского холма, в открытой летней беседке. Перед ними простирали¬сь неохватные пойменные луга, уходившие к образованному Окой лесистому полуострову, на котором еле угадывался Иоанно-Богословский монастырь.
Справа на обширных белопесчанных дюнах ютилось древнее селение Борки, становившееся островом во время весеннего половодья.
Слева, в полуверсте от Перяславля, на отроге невысокого плоского холма, расположилось укрепленное Борисо-Глебово городище, получившее свое название от стоящего в нем храма в честь святых князей – ростовского Бориса и муромского Глеба. Истовые христиане, они приняли мученическую смерть от рук своего брата туровского князя Святополка, считавшего их помехой в своем стремлении во чтобы то ни стало сесть на великокняжеский престол в Киеве, хотя они оба уже признали его старшинство. Это каиново злодеяние потрясло русских людей, и они навечно пригвоздили память о князе-братойубийце к позорному столбу, заклеймив прозвищем Святополк Окаянный. А его невинные жертвы князья Борис и Глеб, показавшие величайший образец христианского подвига смирения, были причислены к лику святых Русской православной церкви.
И – в который раз! – не без смущения подумалось тогда Ингварю, что сам он, будучи на их месте, вряд ли поступил бы так же, как эти князья-мученики… Да и не оказалась ли – по мирским меркам – их жертвенная смерть напрасной? Ведь она не устыдила и не остановила ни самого Святополка, умертвившего и третьего брата Святослава, ни вразумила многих других Рюриковичей, проливших реки христианской крови в нескончаемых сварах и междоусобицах, расколовших Русь на десятки больших и малых уделов.
Вспомнились Ингварю строки «Слова о полку Игореве», в которых рюриковичи укорялись за пренебрежение общерусских интересов ради корысти и личной выгоды, чем пользовались половцы, литовцы, немцы и другие недруги: «Усобица княземъ на поганыя погыбе; рекоста бо брат брату «се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себе крамолу ковати; а поганые со всех странъ прихождаху с победами на землю Русскую».
Да что там времена оные! Взять, к примеру, нынешних рязанских Владимировичей, клеветой и доносами подстрекавших великого князя Всеволода Владимирского к опустошительным походам на (свою же!) Рязанскую землю, но зато с его помощью воссевших на вожделенный престол в Рязани. Хорошо уж то, что взявшие верх Глеб и Константин Владимировичи не пошли на устранение своих родичей – других рязанских Рюриковичей; скорее всего потому, что страшились гнева тогдашнего государя Северо-Восточной Руси великого князя Всеволода Большое Гнездо, вовсе не желавшего их чрезмерного усиления. Однако неизвестно, чем бы закончились происки Владимировичей при нынешнем правителе ее Константине Всеволодовиче, правителе не столь решительном и властном.
Ингварь, несмотря на свою нелюбовь к Владимировичам, их устремления понимал хорошо. Ведь в мире нет беспощадней и страшнее силы, чем властолюбие. Даже сопряженное с искренним желанием действовать во благо, оно неизменно несет многим людям немало бед и горя. Видно, уж такова природа власти: светлая с лицевой стороны и темная с оборотной.
О неизменности и вечности такого положения Ингварь услышал еще юнцом, будучи в гостях в Чернигове. «Так было, есть и будет всегда!» – со ссылкой на величайшего ученого и мудреца древности Аристотеля Стагирита утверждал прижившийся там грамотей – грек Цамадос, сбежавший на Русь из Константинополя-Царьграда, спасаясь от неописуемых зверств и бесчинств католиков-крестоносцев (вместо освобождения земли обетованной и Гроба Господнего от владычества мусульман) напавших в 1204 году на христианскую Византию и подвергших ее страшному кровопролитию и грабежу.Это преступное деяние со всей очевидностью выявило ту неприглядую истину, что большинством крестоносцев двигали не только якобы богоугод-ные, но и откровенно низменные цели: поживиться за счёт цивилизованных народов Востока. Вот почему туда рьяно устремилась всеевропейская голь перекатная, не имевшие феодов младшие члены знатных родов, венценосные любители приключений вроде английского короля Ричарда Львиное Сердце, толпы праздно шатавшихся по Европе рыцарей-нахлебников и наёмников вечно грызшихся между собой сеньоров: королей, герцогов, маркграфов и просто графов, баронов и прочих голубокровных.
Конечно, внешне шли они вроде бы с благой целью – по призыву и с благословением местных клириков и самого папы Римского. Но, спрашивается, какая же благость заключалась в вероломном захвате и разорении Константинополя, а потом и расчленении самой Византийской империи, первой по времени христианской державы, оплота христианства на Востоке? И ведь это мерзопакостное деяние было сотворено людьми, носившими кресты и называвшими себя христианами…
Да таким варварством себя не запятнали даже язычники. Например, восточные славяне, несмотря на весьма сложные отношения с Византийской империей.... В 907 году стремительный морской поход на Византию совершил русский князь Олег. Во главе армады из 2 тысяч парусно-гребных судов, каждое из которых вмещало до 40 воинов (и гребцов одновременно), он пересек Черное море, вошёл в Мраморное. Затем суда были вытащены на сушу и поставлены на колеса. Дождавшись попутного ветра, русские воины подняли паруса и покатили к византийской столице, доведя греков до крайнего изумления этим невиданным действом.
Огромное (по тем временам) русское войско окружило город и стало готовиться к штурму. Одновременно Олег направил в город послов с мир-ными предложениями. В целом они были необременительными и сводились к заключению выгодного для Руси торгового договора, а также – по обычаю того времени – контрибуции за отказ от осады. Императоры Леон и Александр, отчаянно поторговавшись, согласились на выдвинутые условия: они и византийские военачальники хорошо осознавали, что против такого войска не устоять. И русичи отказались от штурма, хотя понимали, что при захвате богатой столицы Византии их добыча была бы куда больше той, что пришлась на долю каждого при мирном исходе. Но зато сами потерь не имели и в сохранности остался один из прекраснейших городов мира, которые русские люди уважительно величали Царь-городом (Царьградом). В знак победы прибив свои щиты к городским воротам, воины-мореходы покинули Византию. Главная цель похода – заключение выгодного для Руси торгового договора быта достигнута. А князь Олег остался в народном сознании как мудрый правитель и удачливый воитель.
Да, были времена: за три моря – Русское, Сурожское, Хвалынское – ходили некогда водой и сушей русичи – купеческими караванами и ратями, перед которыми трепетали царства. Так, под сокрушительными ударами стремительных дружин князя-витязя Святослава пал, казалось, непобедимый Хазарский каганат – и в самой глубине степей, за Сурожским морем, на Таманском полуострове, возникло русское Тмутараканское княжество, многими узами связанное с Рязанским. Русские селения появились в Тавриде, на Нижнем Дону, а половчанки даже за Яиком стращали именем русского кагана Владимира Мономаха своих расшалившихся детей.А нынче?
Половцы, почитай, начисто отрезали Русские земли от богатых заморских стран, порушив столь необходимую для повседневной жизни и весьма выгодную торговлю с ними. В последние годы они усилили напор на погрязшую в бесконечных княжеских междоусобицах и на глазах слабеющую Киевскую Русь, и поэтому почти обезлюдели ее южные волости: их жители переселились в более безопасные северо-восточные княжества.
Впрочем, они тоже, особенно пограничное Рязанское, стали все чаще подвергаться их опустошительным набегам. Однако не всегда обнаглевшие ордынцы получали должный отпор. Более того, враждующие князья наперебой вовлекали их к участию в кровавых, разборках, к ограблению и избиению своих же русских православных людей, что, пожалуй, гаже бесчинств крестоносцев в Византии.
А ведь если б русские великие и удельные князья – потомки общего предка преславного Рюрика, последовав Божьим заповедям, отложили в сторону старые обиды и, уняв гордыню и явив истинное братолюбие, объединилсь в дружную и крепкую семью, то разом бы присмирели завидущие, зубами клацающие недруги-соседи: тюрки на юге и востоке, ляхи и литовцы –на западе, свеи- на севере. Но, видно, без промысла Божьего раздирающую Русь междоусобицу не одолеть.…Досадно горькие мысли Ингваря прервал дежурный кмет:
– Господине князь! Не глядя на неурочный час к тебе просится прискакавший из Рязани стремянной твоего брата перевитского князя Юрия Игоревича. Баит: «Прибыл с неотложным делом, с половчанами связанным».
«Так уж ж с половчанами... – усмехнулся про себя Ингварь. – Коли что грозило от них, так Юрий сам бы прискочил сюда. Гонца же прислал, скорее всего, с извещением: братья уже собрались у Глеба и ждут его, переяславского князя Ингваря. Что ж, завтра утром тронусь в путь – может, и выйдет что-нибудь путное из этого съезда». Кивнул застывшему у двери кмету:– Зови!
Через порог стремительно перешагнул юный, ещё безбородый, здоровяк. Его круглое голубоглазое лицо лоснилось от пота, доспехи покрывала серая дорожная пыль. «Старается молодец в службе!» – одобрительной улыбкой встретил вошедшего Ингварь. А тот, перекрестившись на образа в красном углу и низко поклонившись, срывающимся голосом выдавил такое, что Ингварь помертвел…
Случилось же вот что…
Притихли, замерли Исады…А за околицей – дым коромыслом!
Владетельный хозяин Исад рязанский князь Глеб Владимирович с братом Константином принимал званых гостей: родного брата Изяслава и двоюродных – удельных князей Романа, Юрия, Ростислава, Святослава, Кир Михаила. Для них на утоптанном лужке, где селяне обычно собирались на сходы и праздничные гуляния, загодя поставили золототканный княжеский шатёр, внесли туда дубовые пиршественные столы, покрытые бухарскими коврами лавки. Уважили и сопровождавших князей бояр: их ожидало щедрое угощение в сшитой из разноцветных тканей полстнице, натянутой напротив входа в шатёр.
С глухой стороны его была установлена еще одна полстница.Хамоватая подначка эта покоробила Изяслава: нашёл время зубаститься…
Удержавшись от попрёка (все равно бесполезно!), бросил на Глеба сожалеющий взгляд. Обделила того природа статью: был малоросл, сутул и худ. Землистое, не по годам морщинистое лицо, белесые глаза с красными прожилками на мутноватых белках, крючковатый нос над тонкогубым ртом, реденькие усы и жидкая бородёнка не красили. Словом, как ни пыжился и ни рядился он, видок у него был далеко не княжеский.По обычаю, Рюриковичам после рождения давалось так называемое княжеское имя – славянское или некогда заимствованное у варягов. При крещении княжата получали христианское – по имени ангелов, апостолов, пpaвославных святых. Первое употреблялось в повседневной жизни, второе – в особо значимых и торжественных случаях. Многие из них имели свои особые, порой диковинные имена. Ведь на Руси в широком ходу были прозвища. Одних людей они возвышали, других клеймили позором, у третьих отмечали какие-либо выделявшиеся черты внешности, характера и т.д.
Навечно сохранились, например, запоминающиеся прозвища киевских князей: Владимир Красное Солнышко, Ярослав Мудрый, Святополк Окаянный… Ве¬ликий князь Владимирский Всеволод Юрьевич снискал за многодетность уважительное прозвище Большое Гнездо.
Глеба же братья еще в детстве за невзрачность прозвали сморчком. Обидная кличка больно уязвляла его – и своим обидчикам он исподтишка жестоко мстил: портил подаренные им игрушки, одежды и обутку, бил их любимых собак и кошек, травил пойманых для забав диких птиц и зверушек. Ловко и убедительно наушничая, он обычно добивался того, что потерпевшие наказывались как виновники случившегося… И вскоре за зловредный и мстительный норов Глеб получил другую кличку: волчонок. Слыша ее, он криво усмехался: в бараньем стаде волк – хозяин!
В сокровенных мыслях княжонок видел себя могучим человеком, могучим не грубой телесной силой (коль таковой обделили родители!), а непререкаемой властью грозного самодержца, перед которым трепещут все – и знатные, и простолюдины. Но эта вожделенная власть, известно, сама не приходит: её добывают жестокой и безжалостной борьбой, в которой побеждают не только самые хитрые и предусмотрительные, но главное, наиболее решительные и беспощадные.
Изяслав догадывался, какие думы обуревали Глеба, всецело подчинившего своему влиянию других братьев – Олега и Константина. Сам Изяслав старался держаться в стороне от его хитроумных затей, хотя это не всегда удавалось: кровное родство обязывало… Несмотря на нелюбовь к нему, Изяслав даже жалел неуемного братца: стоило ли ради великого престола Рязанского пускаться во все тяжкие волком, заставляя волком глядеть на своих родичей и лобызаться с половецкими ханами, оговаривать своих и непристойно лебезить перед Всеволодом Владимирским, чтобы заполучить старшинство среди рязанских Рюриковичей…
Кровавит свой земной путь и губит душу непомерный властолюбец Глеб!А от того не укрылся осуждающий взгляд Изяслава. Эка вон как вскинулся братец на безобидную шуточку! Понятно: дело не в ней, не в словах, хоть и с умыслом им сказанных, чтобы походя отвлечь внимание князей от вроде бы праздно стоящего у полстницы стражника и быстренько, но чинно спровадить их в гостевой шатер, мол, передохните в тенечке, пока расторопные служки не доставят из ледников подготовленные к пиру холодные яства и напитки, особо желанные в такую жарищу. Насупился же Изяславушка, полагал хозяин, от досады, что не он, а Глеб попал в милость к Всеволоду, что не ему, а Глебу передана во владение столица княжества Рязань с богатейшими землями, особенно по рекам Проне, Ранове, Парé и ее притокам – Вёрде и Пожве. Раздражали Глеба и приятельские отношения Изяслава с двоюродными братьями. Не верил он в их взаимное бескорыстие и сердечность: наверняка плетут сети и что-нибудь да замышляют против него… Но ему не впервые своевременно раскрывать козни своих недругов и нананосить жестокие упреждающие удары.
С гревшим душу удовольствием и чувством превосходства над собравшимися припомнил Глеб, как ловко и неожиданно для всех воссел он на рязанский стол, оттеснив других Рюриковичей.…Рязанцы, как известно, не больно благоволили к своим соседям. И было отчего: едва успели они обрести полную независимость от Чер-ниговского княжества, как на них навалились владимирцы и суздальцы, норовя подмять под себя. Гордые и своевольные потомки вятичей отчаянно сопротивлялись. Трижды ходил на Рязань великий князь Владимирский Всеволод Большое Гнездо, чтобы привести ее под свою руку. Но едва он вернулся из последнего похода, как получил от тамошних, доброхотов спешное сообщение: князь Роман опять замутил рязанцев и вступил в сговор тайный с черниговскими князьями, чтобы совместными силами напасть на Владимиро-Суздалъские земли.
Донельзя разъярился Всеволод – и с большим войском снова двинулся на Рязанскую землю – покарать и устрашить строптивцев. И подверглась она, многострадальная такому страшному разорению, какое, пожалуй, не терпела даже от диких ордынцев: встречавшиеся ему на пути города и селения были разграблены и сожжены, а их жители поголовно угнаны в плен. Осенью 1209 года Всеволод подступил к стенам столицы Рязанского княжества, ожидая, что напуганные горожане безропотно исполнят его требование открыть крепостные ворота. Но не тут-то было! Владимирский летописец занёс в свои анналы, что рязанцы в ответ великому князю послали «буюю речь, по своему обычаю и непокорству».
Донельзя взбешенный Всеволод приступом взял Рязань и, выведя оставшихся в живых горожан, сжег её дотла. Князь Роман со всем семейством и боярами, епископ Муромский и Рязанский Арсений были угнаны в плен, а множество рязанцев насильно переселены на земли Владимирского княжества. Уходя, Всеволод по своему усмотрению рассадил рязанских Рюриковичей по волостям. Самый лакомый кусок – стольный град Рязань с густо населёнными окрестными волостями получил Глеб. Удивлялись многие: не по заслугам честь: ведь и подостойнее его князья есть, например, Изяслав Владимирович, прославившийся при обороне Пронска и спасший его от разорения.
Минула малая толика времени и сбылись слова Великой книги: «Нет ничего тайного, что не вышло бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу». Выяснилось, что никакого сговора умершего в плену Романа с черниговскими князьями не существовало вообще, а были обычные житейские сношения с родственниками: ведь его супружница являлась дочерью черниговского князя Святослава Всеволодовича. Оклеветали же рязанского князя его племянники – Глеб и Олег Владимировичи. Последний вскоре умер, а низкий сикофант Глеб был возвышен Всеволодом за радение ему, великому князю Владимирскому.
О содеянном Глеб вспоминал с усмешкой: ловко они сковырнули с рязанского престола стрыя Романа Глебовича. Может, и не до конца поверил Всеволод наветам, но уж больно выигрышный ход подсказали ему рязанские сподручники.Глебу и в голову не приходило не то что пожалеть – хотя бы мельком подумать о черной беде, которую, сподличав, он накликал на родную землю, обагрив кровью по его вине кровью ни в чем не повинных людей, переполненную тяжкими страданиями и неизбывным горем обездоленных и сирот. Наоборот радовался, что его хитроумный умысел удался… И вот сейчас он крепко сидит на рязанском престоле и пока никто не смеет выступить против него. А потом? Потом... Не будет этого и потом!
Еле сдерживая растущую злость, до последнего оттягивал Глеб открытие застолья, поджидая опаздывавшего переяславского князя Ингваря. Его родные братья Роман и Юрий в один голос уверяли, что тот также откликнулся на зов рязанского князя и обещался в назначенный срок быть в Исадах. В последний раз нетерпеливым взглядом зыркнув на дорогу, Глеб с плохо скрытым раздражением бормотнул:– Милости прошу к столу, братаничи-гости дорогие! Не обессудьте, коли что не так: чем богаты, тем и рады!
И, горделиво вздёрнув голову, просеменил к хозяйскому месту. Не преминув напомнить братьям кто есть кто, Глеб облачился в княжеский наряд – синий аксамитовый плащ с ярко-алым подбоем, прихваченный у правого плеча большим диамантовым аграфом, соболью шапку с зеленым верхом, украшенную кроваво-красным самоцветом, парчовые штаны, вправленные в желтые сафьяновые сапоги с загнутыми кверху носками. Была надета и парадная кольчужка с позолоченными стальными полосами на груди.
А упревшие в дороге князья, прибыв в Исады, с облегчением поскидывали тяжеленные боевые панцири и надевавшиеся под ними толстые войлочные безрукавки, сняли пропотевшие – хоть выжимай! – льняные рубахи. Всласть поплескавшись в устроенной на берегу Оки княжеской купальне и смыв с себя дорожную пыль, они надели легкую летнюю одежду; на обтягивавшие рубахи и наборные пояски повесили украшенные резьбой и финифтью парадные кинжальчики. Оставив боевое оружие и броню на попечение своих дружинников, князья отправились на пир налегке. Кого им опасаться тут, под стенами вновь отстроенной и сильно укрепленной Рязани, –на виду у мира и в кругу братском?
За столом уселись по исстари заведенному порядку и чтя родство.Во главе – хозяин князь Глеб, рядом с ним родные братья: одесную –Константин, ошую – Изяслав, возле него поместился Кир Михаил Всеволодович. На другом конце стола парами устроились родные братья –Роман и Юрий Игоревичи, Святослав и Ростислав Святославовичи.
Привстав и перекрестившись, Глеб скороговоркой пробубнил положенную перед трапезой молитву: «Глаза всех на Тебя, Господи, с надеждою смотрят, и Ты даешь им пищу, когда нужно, открываешь щедрую руку Твою и наполняешь всех живущих милостью». Устроившись поудобнее, князья дружно – с утра маковой росинки во рту не было! – приступили к братской трапезе.
В своей полстнице их примеру чинно последовали бояре.Копошившиеся у коновязей дружинники, сопровождавшие своих князей, тоже дождались своего часа: разносолов и горячительного на столах, поставленных для них под огороженным плетнём навесом, хватало. Ночевка, как сказали, будет тут – потому еду они обильно сдабривали питьем.
Евпатий, младший дружинник князя Юрия, за пиршественный стол вместе с товарищами не сел. Десятник Сила с доброй усмешкой бросил:– Заступай в сторожевой наряд. 3а нашими конями и повозками гляди в оба, с княжеской и дружинной справы глаз не спускай. И кругом посматривай, чуть что – сразу мне доклад... Словом, бди, стремянной!
Последними словами десятник что называется позолотил пилюлю: всего семнадцатый годок Евпатию, а он уже на службе княжеской и при завидном для кмета чине. Этим он был обязан своему отцу, его ратной славе и богатству: за долгую и верную службу великий князь Рязанский Роман щедро наградил родителя, дав в вотчину обширные угодья в селе Пилево в Перевитском стане и богатое поместье в селе Заполье в Шиловском. В первом Евпатий появился на божий свет, во втором вырос и окреп. А поскольку наследственное село Пилево входило в удел князя Юрия Игоревича, то недоросля Евпатия зачислили в его дружину.
Впрочем, выглядел он старше своих лет. Был высок и кряжист, как дубок, выросший в поле: плечами – широк, в поясе – узок, грудь – колесом. Уже не одна краса-девица заглядывалась на пригожего молодца: лицом – бел, синеглаз, темные брови вразлет, прямой нос и полные губы, голос ясный… Силушкой же родители его наградили сполна – на воинских учениях уже сейчас мало кому уступал в единоборстве. Общий приговор был таков:– Заматереет – настоящим богатырем станет. – Поди нашего десятника Силу пересилит скоро…
Слыша такие речи, Евпатий краснел, как маковый цвет, а десятник поощрительно хлопал его плечу: мол, давай, молодец, старайся... Он так и делал – и потому особых нареканий по службе не имел, а чин стремянного стал наградой старательного новика.Ивестно: пустое брюхо к службе глухо! С верхом наложив жареного мяса в объемистую деревянную мису, прихватив увесистый каравай, пучок зелени и кувшин с холодным пенящимся квасом, Евпатий устроился в тенёчке возле коновязи. Уплетая вкусную снедь, зорко оглядывал окрестности.
Вспомнил, что ныне, двадесятого червеня – день святого Ильи-пророка. Из древних преданий ему было известно, что верховным божеством у древних славян (естественно, у вятичей-рязанцев тоже) считался Перун – всемогущий бог грозы. Верили они, что именно он посылая дождь жаждущей природе, а молнией усмирял злые силы и карал ослушников своей воле. После крещения Руси православные люди – по простоте душевной – прежнего громовержца отождествили со Святым Пророком Иль-ей, который якобы разъезжает в гремящей огненной колеснице и молнией поражает в страхе мечущегося дьявола. Этому поверию способствовало то обстоятельство, что Ильин день приходится на макушку лета, славящуюся обильными грозами со слепящими молниями, оглушительными громами и шумными ливнями-водопадами.
Вот и на этот раз сильно парило с утра, возвещая: быть грозе. И действительно, вскоре после полудня с юго-восточной стороны появилась и стала наползать, быстро набухая, огромная, в полнеба, темная туча, грозя поглотить солнце, по-летнему щедро заливавшее землю теплом и светом.
А жители Исад настороженно прислушивались к долетавшим до них веселым крикам пирующих. Пожаловавшие сюда высокородные гости у них, конечно, вызывали интерес, однако от ихнего гульбища лучше держаться подальше: мало ли что взбредет в головы бражничающих, чем захотят позабавиться…
Конечно, оказал им честь князь Глеб Владимирович, сделав Исады своей летней усадьбой. Но и расплата за неё последовала тоже.Канули в прошлое покой и тишь, царившие в их селе, в незапамя¬тные времена основанном рыбаками. Расчетливый хозяин, Глеб превратил Исады в перевалочную пристань для торговых судов, шедших вверх по Оке из Муромской земли, Волжской Болгарии, прикаспийских стран – Ширвана, Хорезма и др. По воде отсюда до столицы – три десятка вёрст, да еще против сильного течения, сушей же – только семь.
Выгруженные здесь и тщательно охраняемые товары: оружие и доспехи, рос¬кошные одежды и дорогую обувь, женские украшения, обливную и расписную посуду перевозили затем на торжище в Рязань. В обратный путь купеческие суда загружались местными товарами – пушниной, пенькой, хлебом, медом, воском.Вот и сейчас на рязанской дороге показались большие крытые повозки. На козлах восседали дюжие кощéи, рядом – стражники с обнажёнными саблями в руках. Позади трусили всадники с копьями наперевес. «Бдят служивые, видно, опасаются татей. Только откуда им взяться тут, в княжьем селе да средь бела дня! – фыркнул Евпатий. – Поди, соболиные и бобровые меха везут, вот и остерегаются так…»
Обоз между тем, правя к пристани, начал приближаться к коновязям, располагавшимся возле дороги.Пировавшие в полстнице бояре, разгоряченные крепкими, настоенными на разных ягодах и травах, медами успели и поцапаться, и замириться…
В княжеском шатре здравицы следовали одна за другой, пили из турьих рогов, оправленных в серебро. И вскоре начальная сдержанность в застольных разговорах сменилась бурным выяснением явных и зряшных обид, взаимными придирками и попреками. Подлил масла в огонь хозяин.– В самодержцы метишь, Глеб? – привстав, процедил Изяслав. – Всей Рязанской землей один хочешь владеть и править?
Свары на пирах, да еще таких, были на Руси делом обычным. И обычно именно хозяин их и усмирял, урезонивая буянов и взывая к разуму остальных застольников. Но тут получилось иначе. Словно ужаленный Глеб вскочил и, брызгая слюной принялся костерить родного брата самыми непотребными слова¬ми. Изумленный яростной вспышкой обычно сдержанного Глеба, Изяслав от¬качнулся – красное заморское вино из чаши в его руке нечаянно выплеснулось на парчовые штаны хозяина. Перекосившись от злобы, Глеб что есть силы хлестнул брата по лицу. Не устояв, пал Изяслав на колени. Утирая ладонью брызнувшую из разбитых губ и носа кровь, выдавил:– Не по вине ты на меня поднял руку, брат…
Ошеломленные гости, смолкнув, переглянулись: через край хватил не в меру разошедшийся родич, явно перебравший хмельного… А Глеб, резко отскочив в сторону, вдруг зычно свистнул и выхватил меч из ножен. В ответ раздался дикий рёв – и в шатёр ворвались вооруженные половцы, загодя спрятанные хозяевами в полстнице, якобы поставленной для протрезвления и отдохновения отяжелевших застольников.Поняли князья: не для совета и дружеского застолья зазвали их к себе вероломные братья Глеб и Константин, а на пир смертный! Но прозрение оказалось слишком поздним…
Застигнутые врасплох и почти безоружные (что стоили их парадные кинжальцы против боевых топоров и сабель половецких!), удельные рязанские князья Изяслав, Роман, Юрий, Ростислав, Святослав и Кир Михаил в считанные мгновенья были изрублены в куски…
Первыми пролили братскую кровь новоявленные Каины – Константин и Глеб.– Трево-ога! Наших бью-ют!
И, единым махом вскочив на своего находившегося под седлом коня, рванулся, не дожидаясь подмоги, к княжескому шатру, откуда неслись дикие крики и лязг железа.Добраться до княжеского шатра Евпатий не успел. Встреченный конными половцами, он юлой завертелся среди них, ловко закрываясь щитом и умело орудуя длинным тяжёлым мечом. В жестокой схватке ударов всё же наполучал немало. Но добротно изготовленные рязанскими мастерами-оружейниками доспехи – кольчуга и шелом не уступили восточному булату. А вот Евпатий, изловчась, сумел поразить одного степняка и вышибить из седла другого. Улучив момент, он прорвал кольцо окружения и что есть мочи помчался к близлежащему леску.
Памятуя приказ старшего ордынца «в живых никого не оставлять!», враги кинулись в погоню. Хоронясь от возможного обстрела, Евпатий перебросил щит за спину и пригнулся к шее коня. И вовремя: понимая, что быстро догнать беглеца не удастся, а углубляться в лес степняки опасались, они выхватили луки. И пущенные ими стрелы достигли цели: вонзились в щит и кольчугу, захромал раненый конь. Видя это, ордынцы радостно взвыли: конец удальцу-урусу! А тот, отлепившись от гривы, сполз с седла и, застряв ногами в стременах, повис сбоку коня вниз головой. И тут же непроглядная чащоба поглотила обоих…
За други своя
Отцы и дети
Там счастье, где любовь:В. Л. Пушкин
Услышав стук уличной калитки, Ольга глянула в окошко. И её лицо озарила улыбка. Супруг! Но отчего со службы пришёл так рано?И она приникла к груди мужа, обвала его шею тёплыми нежными руками. И так они стояли, молча, сопереживая постигшую их тяжкую утрату и осознавая роковую неизбежность случившегося…
Потом Ольга, стремясь хоть как-то облегчить душевные страдания мужа, попросила его позаниматься с детьми, сама же стажа собирать его в дорогу.
…Почивший в Рязани Степан Константинович Гобято был старшим сыном мелкого чиновника, оставившего после себя девятерых детей. И тогда он взял на себя всю заботу о содержании и воспитания младших братьев и сестер. Человек долга, внимательный и добросердечный родич, Степан Константинович ценой больших усилий и материальных затрат сумел всех их благополучно вырастить и вывести в люди.Николаю, например, он помог закончить юридический факультет Петербургского университета и в 1868 году неплохо устроиться в Таганроге, находившемся на территории Войска Донского.
Основанный царём Петром, казачий город Таганрог был одним из самих оживлённых морских портов на юге России, через который шла бойкая заграничная торговля, особенно хлебом. Ведь область Войска Донского без особого преувеличения тогда являлась главной житницей страны.
В 1829 году, например, 75% всей реализованной на внутреннем российском рынке и 77% проданной за границу пшеницы принадлежало казачьим хозяйствам. С 1822 по 1867 год ежегодный валовой сбор зерновых культур – за счёт повышения урожайности и распашки целинных земель – в области вырос в четыре раза.
Одновременно Таганрог являлся и крупным по тому времени промышленным центром, насчитывавшим десятки предприятий. Особенно было развито мукомольное, макаронное и табачное производство. Богаты и прибыльны были и его ярмарки, на которых продавалось большое количество хлеба, лошадей и крупного рогатого скота, выращенных довитыми и умелыми хозяевами своей благодатной земли – донскими казаками.
Словом, промышленно-портовый Таганрог нисколько не напоминал смаковавшийся либеральной прессой образ сонного провинциального городишка – с его от мира глухими заборами отгороженными домами и свиньями, роющимися в уличных отбросах; наоборот, жизнь в нём что называется била ключом.
Банальная истина: любая экономическая деятельность требует соответствующего юридического сопровождения – брат Степан знал, куда пристроить Николая. Тем более, что после его приезда в Таганроге учредили окружной суд, в который вошли Бердянский, Екатериноградский, Керченско-Таврический и Ростовский суды. Одновременно была организована самоуправляющаяся корпорация присяжных поверенных, надзор за деятельностью которой осуществлял совет присяжных поверенных при Одесской судебной палате. Его членом от таганрогской корпорации стал классный чиновник Николай Константинович Гобято. В этом качестве он проработал около десяти лет.
Многонациональный город-порт Таганрог ему пришёлся по душе. В нем насчитывалось полтора десятка православных храмов, католическая церковь, синагога. Имелись две гимназии – мужская и женская, четырёхклассное городское училище, шесть пансионов, две еврейские школы. В 1858 году в Таганроге открылась частная библиотека – одна из первых в России. Позже на средства местной интеллигенции и просвещённых предпринимателей была создана городская публичная библиотека. Её фонд составили подаренные ими книги, а также купленные на деньги дарителей. Среди них – и рядовые горожане, и знаменитые люди. Например, пи¬сатель Антон Павлович Чехов передал ей около 2000 книг из собствен¬ной библиотеки.
Весомый вклад в создание таганрогской публички сделал и Николай Константинович Гобято. В календаре издателей Фотиева и Рагозина указано, что он передал ей «два шкафа с книгами и 1080 рублей денег» – сумму по тем времена весьма внушительную.Как все истинные интеллигенты, Николай Константинович с величай-шей ответственностью относился к своему делу. Добропорядочность, высокий профессионализм, меткий и образный язык – эти и многие другие положительные качества снискали молодому адвокату широкую популярность и уважение – не только среди сослуживцев, но и всех знающих его людей.
И потому Н.К. Гобято не испытывал недостатка в клиентах, в том числе весьма состоятельных, что, естественно, обеспечивало ему приличные гонорары. Однако, оберегая свою профессиональную и житейскую репутацию, он никогда не брался за сомнительные дела, какие бы материальные выгоды они ни сулили. В то же время он не отказывал, в помощи малоимущим и бедным людям, когда видел проявленную в отношении них явную несправедливость
Напряжённая работа, семейные заботы и хлопоты отнимали у Николая Константиновича много времени. Но говорится же: делу время – и потехе час. Отдыхать же он любил на природе, благо окрестности южного приморского города этому способствовали. Гобято слыл метким стрелком и удачливым охотником, а многочисленные, густо заросшие осокой и тростником протоки, впадавших в Таганрогский залив рек – Дона, Миуса, Кальмиуса, Еи, – кишели пернатой дичью; поэтому он никогда не возвра-щался домой с пустым ягдташем. Не обходились без его участия и кол-лективные рыбалки сослуживцев, увенчивавшиеся, по сравнению с нынешними временами, поистине фантастическими уловами. Ведь Азовское море принадлежало тогда к числу самых «урожайных» водоемов не только России, но и мира, превышая, например, рядом лежащее Чёрное море в 3-4 раза. Об изобилии же овощей и фруктов в Приазовье и говорить не приходится.
Словом, служба и быт у молодого юриста Николая Константиновича Гобято сложилась чрезвычайно удачно. Как говорится, жить бы да жить…
И вот страшный и неотразимый удар судьбы – умер брат Степан, мудрый наставник, добрый и заботливый человек. Бунтовала раненая душа, не желая примиряться с тем, что он ушёл из жизни, но холодный разум в такт вагонным колесам, мчавшегося на север пассажирского экспресса твердил: так есть, так есть…
После похорон Николай Константинович навестил проживавшую в Москве Александру Николаевну Пущину, тётушку и крёстную мать своей супруги Ольги. Это она и её добросердечный муж Иван Фёдорович Пущин приветили и ободрили молодую чету Гобято в самом начале их совместной жизни. И хотя с той поры минуло немало лет, события того счастливейшего и одновременно труднейшего помнились хорошо…– Соберутся не только все Сипягины – будет много приглашённых. Ангажирована холостая молодежь – гвардейские офицеры, юнкера Пажеского корпуса, чиновники не ниже десятого класса. Придут девицы из Смольного и Ксенинского институтов. Повеселимся вволю, отдохнём, друг Николя΄, от наскучивших лекций и зануд-профессоров!
Понимая, что на великосветском балу, среди золотой молодёжи, будет выглядеть белой вороной, Николай под благовидным предлогом стал отказываться. Но Юлий не отставал. Его не задел отказ однокурсника; знает своё место! Но он хотел, чтоб даровой репетитор был обязан ему такой милостью:И Николай уступил.
Впоследствии он со страхом думал, как бы сложилась его судьба, если б, настояв на своём, не пошёл на тот бал…Зато их юную дочь Ольгу – воспитанницу Смольного института благородных девиц скромный студент Николай Гобято пленил сразу и до самой глубины души. Он тоже влюбился в неё с первого взгляда.
И вскоре молодые люди поклялись друг другу в вечной любви и верности до гроба. Их горячее взаимное чувство не остудила суровая проза жизни: ведь надежды пойти под венец обычным путём у них не было. Оба прекрасно понимали, что Сипягины даже намёк на мезальянс4 встретят в штыки.
И тогда внешне мягкая и покладистая, но душевно сильная Ольга решилась обвенчаться тайно, надеясь на то, что, поначалу рассердившись, родители потом сменят гнев на милость и простят молодоженов за самоуправство.Получилось однако совсем по-другому. В минуту откровенности Николай поделился своей радостью с Юлием, полагая, что университетский това¬рищ поймёт и поддержит душевный порыв своей сестры. Однако тот сразу же помчался к отцу с доносом.
Разразился страшный домашний скандал. Словно гнилая шелуха, слетели с царедворца Сипягина напускная воспитанность и показная демокра¬тичность, вошедшая в моду при императоре Александре II. Топая ногами и брызгая слюной, генерал орал на дочь, как неотесанный унтер в сол¬датской казарме. Потом, устав от собственного крика, принялся вразум-лять её:– Выкинь из головы и забудь этого голодранца! Ему подстать наша кухарка! А ты – великосветская барышня, и жених должен быть достойным тебя, нашего рода и положения. И таковой тебе уже присмотрен: из богатой высокочиновной семьи.
Самому государю императору известен! При таком муже тебе ни в чем отказа не будет, на золоте есть-пить и в золоте купаться станешь. Ещё молод, а при дворе он уже фигура – не то, что твой студент-голодранец из сиволапых малороссийских казаков…Добиваясь своего, Всеволод Мартемьянович натравил на дочь других родственников, включая «тяжёлую артиллерию» – брата Николая Мартемьяновича Сипягина, министра внутренних дел, генерал-адъютанта. Они не сомневались, что неопытная семнадцатилетняя девушка, не выдержит столь массированного давления и пойдёт на попятную.
Однако они недооценили стойкий характер и силу её чистого и искреннего чувства. На все увещевания «доброхотов», перемежавшиеся с угрозами, Ольга твердила одно:– Я люблю Николеньку – и выйду замуж только за него одного!
Между тем по великосветскому Петербургу попозли слухи, будто В.М. Сипягин тиранит юную дочь-красавицу, держит её под замком на хлебе и воде, принуждая, как в тёмные допетровские времена, к замужеству с неведомым ей человеком. А мнением записных «законодателей» великосветских салонов столицы сей придворный генерал дорожил куда больше, чем личным счастьем своей дочери. Он панически боялся, что порочащие его слухи дойдут до императора и оборвут так удачно сложившуюся карьеру. И Всеволод Мартемьянович вынужден был – со скрежетом зубовным! – уступить упрямице.
Но, будучи чёрствым, не восприимчивым, к чувствам и душевным порывам человеком, В.М. Сипягин зло отомстил дочери за, как ему казалось, унижение его в глазах великосветской публики: он лишил её наследства, материальной и любой другой отцовской поддержки.
А Ольга ликовала: исчезло главное препятствие на пути к законному браку с её избранником – горячо любимым и бесконечно дорогим Николенъкой. После венчания в сентябре 1868 года молодожёны выехали в Таганрог: деньги на проезд тайком от В.М. Сипягина дала тетушка Ольги – директриса института благородных девиц.
В Москве сделали остановку и несколько дней гостили у дружной Супружеской четы Пущиных – Александры Николаевны и Ивана Фёдоровича. Александра Николаевна приходилась родной сестрой тёщи Николая и крёстной Ольги. Детей они не имели, по нездоровью свой дом покидали редко – и, не скрывая, радовались приезду молодёжи. Оба с неодобрением отнеслись к поведению В.М. Сипягина, но, щадя дочернее чувство племянницы, разговоров на эту неприятную тему избегали.
Вскоре к ним приехал из Рязани Степан Константинович Гобято – и в доме Пущиных стало ещё оживленнее. Истинно московское радушие хозяев и непоказное внимание к гостям сделали пребывание семейства Гобято приятным. Вместе посетили Третьяковскую галерею, сходили в Петровский театр на оперу А.С. Даргомыжского «Русалка», побывали на Красной площади, осмотрели достопримечательности Кремля. Истинную петербуржку Ольгу Москва покорила своим неповторимым обликом, самобытной культурой и своим стилем жизни. «Тут русский дух… Тут Русью пахнет!» – такими (несколько перефразированными) пушкинскими словами она выразила свой восторг древней столицей.
В избытке снабдив всем необходимым в дороге, а также изрядной суммой денег на обзаведение, Пущины и С.К. Гобято посадили молодожёнов в поезд. Прощание было тёплым и светлым, но всё же грустноватым: ведь расставались любящие и уважающие друг друга милые люди…
И вот Николай Гобято снова в московском доме Пущиных. И, как прежде, был встречен желанным гостем. Только эта встреча была замешена на грусти, вместе погоревали о Степане Константиновиче, самыми уважительными и добрыми словами помянули тремя годами ранее умершего Ивана Фёдоровича…
А потом разговор плавно перетёк к делам текущим. Николай обстоятельно и подробно рассказал о своей житье-бытье в Таганроге, о делах Ольги, с большим успехом занимавшейся воспитанием их пятерых детей. Несомненно, сказывалось её прилежное обучение в Смольном, в котором преподавали выдающиеся учёные и педагоги, например, знаменитый Н.Д. Ушинский. Порадовались за первенца Сашеньку, в прошлом году зачисленную в институт благородных девиц.
В столицу её привозила Ольга. Всеволод Мартемьянович ни дочь, ни внучку видеть не пожелал, но – и то хорошо! – против устройства девочки в Смольный возражать не стал.– Да уж так…
Помявшись, Николай с некоторым смущением продолжил:– Что так? – насторожилась Александра Николаевна.
Из его рассказа она узнала, что некогда богатый и цветущий город-порт Таганрог начал быстро хиреть. Большие торговые суда в его мелководную гавань заходить не могли, к тому же Таганрогский залив зимой, нередко покрываясь торосистым льдом, становился непроходимым для любых плавучих средств. Поэтому экспортно-импортные грузопотоки стали направляться в другие, преимущественно черноморские порты, особенно Одессу. Упадок товарооборота, естественно, привёл к снижению промышленного производства, значительно ухудшил ситуацию в банковской сфере. В та¬ганрогском суде все чаще начали появляться «подмоченные» дела. Блюсти закон, честно и неподкупно работать Николаю Константиновичу и его становились коллегам было всё труднее, а их гонорары становились все меньше…
– Оленьке-то, чтобы её не нервировать, внушаю, что возникшие неурядицы – дело временное, что скоро всё наладится. Сам же вижу – дальше только хуже будет. Как ни крути, а пора подыскивать другое место жительства и службы. Но где и как его искать, ума не приложу, – посетовал со вздохом Николай.
Александра Николаевна внимательно и сочувственно выслушала откровенное признание симпатичного мужа любимой племянницы, понимала и разделяла его горячую обеспокоенность будущностью своих малолетних отпрысков, но видела также, что он всё же несколько сгущает краски: сказывается похоронное настроение… А чтобы побыстрее унять таковое, надо ему поручить некое дело, которое захватит его целиком, не оставляя времени на бесплодные сожаления о безоблачных днях прошедших и самоедских дум о грядущих трудностях и возможных неурядицах… Уж что-что, а она, Александра Николаевна Пущина, владелица нескольких обширных поместий в Центральной России, поможет вырастить, воспитать и вывести в люди детей Ольги и Николая Гобято, да так, чтобы не ущемлять их самолюбия. Это намерение обсуждалось еще с супругом Иваном Федоровичем – и тот теперь, кажется, приспело время приступить к его исполнению.
Спросила:– А тут особо и понимать нечего. Если имение в Морозовых Борках найдёшь потенциально доходным, а тамошние места придутся крестнице по душе, Берите его и хозяйничайте. Да так, чтоб не только на жизнь, но и на то, чтоб свою детвору на ноги поставить. Поди, крестница опять в интересном положении находится, а? – улыбнулась Александра Николаевна.
И придвинула к Николаю внушительный пакет бумаг:– Ознакомься! Здесь все необходимые документы по нашему имению в Морозовых Борках, а также доверенность на твоё имя на право управления таковым.
Земля обетованная
Там русский дух… там Русью пахнет!А.С. Пушкин.
Обревизовав подмосковные владения Александры Николаевны Пущиной, Николай Гобято отправился в самое дальнее – рязанское село Морозовы Борки, расположенное на левом берегу среднего течения Пары΄, впадающей в Оку чуть ниже Шилова. Таких притоков у тысячеверстной Оки – многие десятки.
И всё же Парá по-своему речка примечательная. Взять хотя бы то, что она является зримой границей двух отличающихся природно-ландшафтных зон.
Правый берег её сформирован водноледниковыми белыми песками на глинистой морене. Скудные почвы мало способствовали урожайному земледелию, поэтому селения там были редки и бедны. Зато отсюда начинались дремучие хвойно-лиственные леса, изобиловавшие пушной и пернатой дичью, бортевым мёдом, ягодами и грибами. Но, главное, они в избытке давали великолепную древесину, которая в деревянной Руси – России служила основным строительным и поделочным материалом.
Левый берег Пары΄ – сплошная пашня. Ведь именно отсюда к югу и юго-востоку простиралась великая восточноевропейская степь. Её плодородные чернозёмы, удачно сочетавшиеся с другими угодьями, издревле привлекали сюда земледельцев, в том числе славян-вятичей, городища и дохристианские погребения (курганы), которые встречаются во многих местах здешней округи.
Расположенные всего в 60-70 верстах от первой столицы Великого княжества Рязанского, поселения на берегах Пары΄, её притоках – Верды, Алёшни, Пóжвы, У΄нгора быстро росли и богатели. Об этом свидетельствуют многочисленные археологические данные, например, находка клада – кубышки с 800 серебряными арабскими дирхемами в селе Кривель Саножковского района, которые в безмонетной Древней Руси являлись основой денежного обращения.
Разорительное нашествие Батыевых полчищ на Русь в I237 году привело почти к полному запустению южных волостей Великого княжества Рязанского и гибели его многострадальной столицы города Рязани, от которой остались «токмо дым и земля и пепел». Обезлюдели и некогда оживлённые и цветущие земли бассейна Пары, на многие десятки лет превра¬тившиеся в царство непуганной дичи.
Благоприятствуя основанной благоверным князем Олегом Ивановичем мужской обители в Солотче, наследовавший ему в 1402 году сын Фёдор её права на угодья по среднему течению реки Пары΄. В выписке из окладной книги Солотчинского монастыря говорится: «…Князь великий Фёдор Олгович придал в Дом Пречистия Богородицы на Солотчу Бовыкинскую пустошь с Якушевскою дубровою, с бортными угожьи и с бобровыми ловлями и с рыбною ловлею на Парé реке, поколе отец ево придал в(еликий) кн(язь) Олег Ивановичь… при иг(умене) Мартирии».
Топоним «Бовыкино» дошёл до наших дней: так называется местность в районе впадения реки Вёрды в Парý. Кстати, до октябрьского переворота в 1917 году здесь находился общежительный Николо-Бовыкинекий женский монастырь, обезглавленную колокольню которого, несмотря на пятнадцативерстовое отдаление, автор наблюдал с порога отчего дома.
В названной выписке, где не указано ни одного селения, что было бы не-мыслимо, если б на пожалованных землях имелся хотя бы один жилой двор. Ведь в Древней Руси деревня обычно состояла из одного-трёх дворов, поселение из десятка дворов считалось уже селом. Топоним «Бовыкинская пустошь» прямо указывает, что Солотчинскому монастырю жаловались необрабатываемые незаселённив земли.
Сведущему читателю, конечно, известно, что в Древней Руси мёд и пушнина были нечто вроде свободно конвертируемой валюты, так как своих драгоценных металлов – золота и серебра она не имела. Поэтому вполне понятны особые указания в окладной книге на борти и бобровые ловли в Бовыкинской пустоши и Якушевской дуброви.
А вот упоминание права Солотчинского монастыря на рыбную ловлю довольно любопытно. Ведь он располагался на краю Окской поймы, изобиловавшей богатыми рыбой озёрами, старицами и протоками. Да и сама Ока – даже в наш экологически ущербный век – не бедна рыбкой, в том числе вкуснейшей, такой как судак или стерлядка, а уж полтысячи лет назад…
Выходит, что Парá, её полноводные притоки Пожва, Унгор и Вёрда были столь богаты рыбой, что иноки солотчинской обители считали выгодным ловить и заготавливать её в их водах – за сотни вёрст от своей обители, хотя зарыбленные водоёмы находились у них под боком.
После включения Старорязанского стана в состав Московского государства в 1505 году земли бассейна Пары΄ стали личными владениями государей. А сооружение грандиозных инженерных оборонительных сооружений – Большой и Передовой засечных черт, защищавших их от опустошительных набегов ордынцев, позволили вновь и на этот раз окончательно заселить их. Этот процесс особенно ускорился после основания на левобережье Пары΄ казачьего города-крепости Сапожок в 1605 году, И в первой половине ХVII века возникли многие селения по берегам Пары΄ и её притоков, в том числе царское седо Борки – в двенадцати верстах от Сапожка.
Впрочем, такое название оно носило недолго. Взошедший на престол в 1642 году царь Алексей Михайлович Романов подарил его своему «дядьке» – воспитателю боярину Борису Ивановичу Морозову. Так царское село Борки стали Морозовыми Борками.
Согласно записи в окладной книге 1676 года, состав села был таков: «двор великого Государя, в нём живут воеводы, да крестьянских сто пятьдесят три двора, да бобыльских двадцать пять дворов». Кроме того, имелись дворы причта Покровской церкви; при этом отмечалось, что «церковных земель и сенных покосов и рыбных ловель и иных угодий никаких нет… а владеют они все по даче боярина Бориса Ивановича Морозова … земли шесть четвертей в поле в дву потомуж, сена на шестьдесят копённ.
Впоследствии Морозовыми Борками владели разные люди. Например, императрица Екатерина II подарила село своему юному фавориту графу Платону Зубову.Ко времени приезда Николая Константиновича Гобято Морозовы Борки насчитывали более полутысячи дворов, в которых проживали около трех тысяч лиц обоего пола. В селе были две церкви, богадельня, каменная школа, два кожевенных предприятия, двенадцать маслобоен (как сливочного, так и растительного масел) и шесть лавок. Помимо земледелия, жители занижались производством кирпичей и горшечных изделий. Однако крестьяне с их экстенсивным способом хозяйствования жестоко страдали от малоземелья и бедствовали, что подтачивало и разрушало нравствен¬ные устои их веками сложившейся жизни.
Морозовы Борки были центром волости – административно-территориальной единицы крестьянского самоуправления и мирового суда. Она состояла из нескольких сельских обществ, возглавлявшихся старостами. Как правило, староста одновременно был и управляющим помещичьего имения, если таковое находилось на территории общины.Для оценки состояния дел во А.Н. Пущиной Николаю Константиновичу не понадобилось много времени: два ветхих сарая и полуразвалившийся одноэтажный деревянный дом, унылые неухоженные поля прямо вопили о полной бесхозяйственности. Староста-управляющий, мужичонка средних лет, густо «благоухая» перегаром, все неурядицы сваливал на отсутствие барского глаза: мол, помещица в своём имении не появлялась ни разу, а без крепкой хозяйской руки дела в имении постепенно пришли в упадок…
Стало совершенно ясно, что, по-видимому, никогда не протрезвлявше-гося и ленивого управляющего надо срочно менять. Но поскольку он одновременно являлся и главой общины, сделать это мог только сельский сход, ¬на подготовку и проведение которого у Гобято времени не было. Впрочем, вместо проштрафившегося нового старосту мог назначить волостной старшина, что тот по его просьбе и сделал. По рекомендации уездного начальства старостой-управляющим пущинского имения стал Пётр Варлеев. Выбор оказался весьма удачным: уже на другой день он изложил план превращения его – из убыточного в прибыльное молочно-товарное хозяйство. План был вполне реален: лежащие за Парóй заливные высокоурожайные луга могли в достатке снабжать животноводческую ферму полноценными дешёвыми кормами.
Не откладывая дело в долгий ящик, быстро составили смету первоочередных расходов на организацию молочно-товарной фермы. Предусмотрели и капитальный ремонт усадьбы, благо нужные, притом дешёвые строительные материалы – лес, кирпич, песок и глина были, что называется под боком. А уж умелыми мастерами на все руки Морозовы Борки славились всегда… Отчётность о ходе дел решили представлять дважды в год: весной – по завершении посевной и осенью – после уборки урожая.В хлопотах прошла неделя. Николай Константинович был доволен: у дышавшего на ладан имения наметилась неплохая перспектива, а его дебют в роли хозяина оказался вполне удачным. Может, и поэтому тоже и местоположение усадьбы, и её живописные окрестности пришлись ему по душе.
И вскоре Гобято поймал себя на мысли: «А хорошо бы поселиться здесь навсегда». Усмехнулся: «Ишь размечтался… Для приобретения такой усадьбы нужны немалые деньги. И ему ли, рядовому судейскому чиновнику, да ещё обременённому большой семьёй, думать о таких вещах? И всё же помечтать о собственном уголке на земле притягательно и сладко…»
…Народная пословица недаром гласит: человек полагает, а Бог располагает. Спустя несколько лет наяву случилось именно то, о чём грезил Николай Константинович Гобято, стоя не берегу лесостепной рязан¬ской речки Пары' и любуясь её живописными окрестностями. В 1885 году Александра Николаевна Пущина официально подарила своё имение в селе Морозовы Борки Сапожковского уезда Рязанской губернии любимой племяннице Ольге Всеволодовне Гобято (урождённой Сипягиной).
После этого семейство Гобято решило перебираться на жительство из Таганрога в своё благоприобретённое имение. Около года ушло на оформление перевода Николая Константиновича из Таганрогского суда в Рязанский губернский суд. Наконец, осенью 1886 года семейство Гобято не без сожаления покинула уютный приморский город и переехала в рязанский уездный город Сапожок, где поселилась в казённом доме судебных установлений.
Основанный и заселенный рязанскими казаками по велению царя Бориса Годунова, город-крепость Сапожок, названный по имени рядом текущей речушки Сапожва, предназначался для защиты юго-восточных волостей Рязанской земли от набегов ногайцев и других кочевников. «Дабы смотреть кругом» далеко и без помехи, он располагался на возвышенности – вдали от лесных массивов. После продвижения границ Русского государства далеко на юг и восток, Сапожок потерял своё военное зна¬чение и начал стремительно хиреть. И лишь с 1778 года, став уездным центром Рязанского наместничества, в 1796 году переименованного в Рязанскую губернию, вновь начал развиваться. Однако до отмены крепостного права в 1861 году и последующего демократического преобразования России, в этом он, прямо сказать, не особенно преуспел.
Посеревшие от времени и непогоды деревянные избы под соломенными крышами, утопавшие в непролазной осенней грязи улицы, редкие, сиротливо стоящие на них деревца с оголенными ветвями не впечатляли. Местные жители с хмурыми озабоченными лицам, в большинстве своём в домотканых одеждах, а многие и в лап¬тях, разительно отличались от пёстро одетых, внешне беспечных и шумливых южан.
Словом, уездная столица семейство Гобято – бывших столичных жителей Ольгу Всеволодовну и Николая Константиновича, их детвору, вырос-шую в уютном, утопавшем в зелени городе на берегу тёплого моря, не очаровала. Поэтому было решено всячески ускорить ремонт барского дома в Морозовых Борках и перебраться туда как можно быстрее, что и было сделано.
Между тем исполнилось двадцатилетие деятельности Николая Констан-тиновича Гобято на ниве правосудия. За усердную и добросовестную службу указом императора Александра III он был награждён орденом святого Станислава 3-й степени, покрытый красной эмалью золотой крест которого носился на шее на красной с двумя белыми полосками по краям шёлковой ленте. Как выслуживший к этому времени равный штаб-офицерскому чин коллежского секретаря, Н.К. Гобято в 1886 году был причислен к дворянскому сословию, чем в значительной мере обеспечил неплохую будущность своих многочисленных чад.
Имение Гобято в Морозовых Борках занимало около пятидесяти десятин сельхозугодий – пашни, лугов и леса. Естественным центром его была воистину живописная усадьба, удачно расположенная на стыке земной тверди и водной среды. Организующим началом ее являлся жилой одноэтажный деревянный дом с мезонином, построенный на высоком кирпичном цоколе, в котором размещалась кухня с подсобками, кладовые и различные чуланчики. Он стоял в густом липовом парке, источавшем неописуемый аромат во время цветения деревьев. В этом ему мало в чём уступал росший перед фасадом дома фруктовый сад, благоухавший цветами весной, зрелыми плодами летом и осенью. Балкон дома выходил на реку, где был сооружён деревянный помост и устроены купальни. После весеннего ледохода здесь также швартовались лодки, использовавшиеся для хозяйственных нужд, рыбной ловли, речных походов молодёжи.
Кстати, Парá, хотя по нынешним временам это выглядит странновато, считалась судоходной рекой. Самыми крупными пристанями на ней были Борецкая (ныне Сараевского района) и Шиловская (при впадении Пары΄ в Оку). Для передвижения тяжелых грузовых судов использовалось бурлачество. Как пишет известный сапожковскии краевед И.А. Кузнецов, «на Парé бурлачили не только мужчины, но и женщины, таская баржи от с. Борец до Шилова и обратно». К сожалению, женщины-бурлачки не сподобились кисти не только великого живописца, но и художника средней руки…
Оживление чуть было совсем ни захиревшего бывшего помещичьего имения порадовало и местных крестьян: многим нашлась постоянная или временная работа при его обустройстве, в поле, на скотном дворе.
Отметим, что уютная усадьба Гобято в Морозовых Борках – mon repos, как любили тогда в России называть такие уголки земли обетованной, создавалась с больший прилежанием и уважением к труду на ней; создавалась в течение многих лет на скромные средства служилой семьи и благодаря щедрой помощи добросердечной крёстной Ольги Всеволодовны – Александры Николаевны Пущиной.
Дар Отечеству
Для детей мелкопоместного служилого дворянства пореформенной России многообещающей возможностью выйти в люди являлось получение хорошего образования. Начиналось оно с ранних лет, когда закладывались характеры будущих воинов, педагогов, деятелей науки и культуры, чиновников и др.
Будучи высокообразованными людьми, владея несколькими иностранными языками, Ольга Всеволодовна и Николай Константинович не жалели ни времени, ни сил на занятия с детьми, передавая им свои обширные знания и жизненный опыт. Такое систематическое и разностороннее домашнее образование, органически сочетавшееся с высоконравственным православ-ным воспитанием, приносило благодатные плоды: их дети, сызмала при-ученные к систематическому и прилежному труду, преуспевали и в гимназии, и в вузах.
В этом стремлении обеспечить будущность своих чад Ольге Всеволодовне помогали её влиятельные родственники, включая отца, хотя и не простившего самовольство дочери, но в данном деле проявлявшего благора¬зумие, особенно в отношении внуков.Так, с их содействием были устроены в Смольный Александра и Наталья Гобято. Программа обучения в нём у сестёр была практически одинаковая, но их профессиональные интересы оказались разными. Обладавшая хорошими музыкальными способностями, Александра упорно развивала их, часами упражняясь в игре на фортепьяно. После окончания института она уехала во Францию совершенствовать своё музыкально-педагогическое образование. А вот Наталья, ещё обучаясь в Смольном, твёрдо решила стать врачом. Это сейчас в России большинство врачей и практически весь средний медперсонал – женщины. Но в ту пору это намерение семнадцатилетней девицы воспринималось как экстравагантное. Однако родители поддержали Наталью – и она после выпуска из Смольного поступила в Петербургский женский медицинский институт, успешно его окончила и стала врачом-окулистом. Нужда же в таких специалистах была велика: глаукома и катаракта, например, и ныне входят в число самых распространённых, грозящих слепотой глазных болезней.
По своему желанию выбрали дорогу в жизни и братья Гобято.Борис пошёл по стопам отца. Он успешно окончил юридический факультет Московского университета. Затем в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности его призвали на срочную службу в армии, которую он проходил в 35-й артиллерийской бригаде, дислоцировавшейся в Рязани (в районе современной улицы Каширина). Тогда артиллерия, помимо военно-морского флота, являлась одним из самых интеллектуальных родов войск – и высокообразованных нижних чинов встречали в ней, что называется, с распростёртыми объятиями. После завершения срочной службы Борис Гобято, как имевший высшее образование и прошедший военную подготовку, был произведён офицеры, став прапорщиком запаса. Впоследствии он служил следователем в правоохранительных учреждениях.
Рижский политехнический институт окончил Степан Гобято. Он удачно подвизался на земской службе. Занимал должность земского начальника, имел чин коллежского секретаря, по Табелю о рангах равный армейскому штабс-капитану.Николай, будучи ещё гимназистом, увлёкся точными науками и морем. Как и многие жители Таганрога, семья Гобято имела свою лодку. И он под парусом и на вёслах избороздил досягаемую акваторию Азовского моря, чувствуя себя на воде весьма уверенно и комфортно. С годами тяга к морю окрепла. Поэтому после окончания физико-математического факультета Московского университета для прохождения срочной службы он попросился на Балтийский флот. Как и следовало ожидать, его определили в самую сложную боевую часть корабля – артиллерию, Довольно скоро в знании её устройства, эксплуатации и боевого применения он стал на равных с кадровыми офицерами – выпускниками Морского кадетского корпуса.
Военно-морская служба Николаю Гобято пришлась по душе – и он решил посвятить ей всю свою жизнь. Идя навстречу его желанию, командование направило новоиспеченного мичмана на учёбу в Офицерскую артиллерийскую школу (нечто вроде Высших академических курсов в советских Вооружённых силах). После её окончания он стал высококвалифицирован¬ным корабельным артиллеристом – весьма авторитетным в глазах сослуживцев.
Николай Гобято любил море и подолгу бывал в дальних походах. Так, под командованием капитана II ранга графа Толстого на крейсере «Джигит» он совершил длившееся четыреста дней заграничное плавание. Во время китайской кампании (1900-1901 гг.), находясь на крейсере «Москва», участвовал во взятии китайской крепости Шанхайгуань, за что получил свою первую боевую награду – серебряную медаль, носившуюся на комбинированной Андреевско-Владимирской ленте. На лицевой стороне её помещён вензель императора Николая II, на оборотной – вертикально стоящий якорь и скрещённы винтовки и шашка, над ними дата: «1900-1901».Начало нового XX века морской офицер Николай Гобято встретил младшим артиллерийским начальником только что спущенного на воду броненосного крейсера I ранга «Громобой». Построенный Балтийским судостроительным заводом, корабль имел следующие тактико-технические данные: водоизмещение – 12455 тонн, скорость до 20,1 узла, дальность плавания с десятиузловой скоростью – 8100 миль. Был вооружён четырьмя 203-мм, шестнадцатью 152-мм, двадцатью четырьмя 75-мм, тридцатью ору-диями малого калибра, а также четырьмя торпедными аппаратами. Корабль имел достаточно хорошее бронирование жизненно важных мест. Экипаж насчитывал 28 офицеров и 846 нижних чинов. Командиром «Громобоя» был назначен опытный и храбрый капитан I ранга Н.Д. Дабич. Словом, крейсер являлся грозной боевой единицей, потенциально способной потягаться с любым вражеским кораблём подобного класса.
В 1901 году «Громобой» с целью усиления военно-морских сил России в Азиатско-тихоокеанском регионе был переброшен на Дальний Восток и вошёл в состав Владивостокского отряда крейсеров, которым командовал талантливый военный моряк контр-адмирал К.П. Иессен.
Во время войны с Японией Владивостокский отряд выполнял важную боевую задачу: отвлекал на себя часть сил вражеского флота с главного направления (от Ляодунского полуострова). Решая её, он совершал дерзкие рейды вдоль берегов Японии, нарушая морские коммуникации противника. При этом были потоплены три транспорта, семь пароходов и восемь грузовых шхун, захвачены четыре парохода и шхуна. В частности, вместе с названными вражескими транспортами к Порт-Артуру не дошли 18 осадных орудий крупного калибра и батальон императорской гвардии.
Результативные боевые рейды крейсеров Владивостокского отряда вызвали тревогу у владельцев крупных пароходных компаний и вынудили их сократить морские перевозки. Поэтому перед эскадрой японских броненосных кораблей, базировавшейся на порты Корейского пролива, была поставлена задача: перехватать и уничтожить русские корабли. Решающая встреча состоялась 1 августа 1904 года.
Тогда в Корейском проливе эскадра новейших японских кораблей, построенных и вооружённых лучшими западными фирмами, подстерегла крейсера «Рюрик», «Россия» и «Громобой». Японцы предвкушали лёгкую и скорую победу: ведь по мощи своего артиллерийского огня они в начале боя превосходили российские корабли в 20 раз!Например, в критический момент сражения на «Громобое» были подбиты два 152-мм орудия. Невзирая на смертельную опасность и будучи раненым, проявив высокий профессионализм и флотскую смекалку, их с помощью матросов быстро ввёл в строй младший артиллерийский офицер корабля лейтенант Николай Гобято. Он получил ещё несколько ран, но своего боевого поста не оставил и до конца выполнил свой воинский долг.
От меткого огня русских комендоров получили серьёзные повреждения многие японские корабли. Так, на флагманском броненосном крейсере «Идзумо» была повреждена машина, упали на палубу стволы орудий носовой башни, неоднократно возникали сильные пожары.
Но и российский крейсер «Рюрик» тоже сильно пострадал: он потерял управление, почти все офицеры, включая командира корабля, были убиты или ранены, все артиллерийские установки вышли из строя. Ввиду угрозы захвата обезоруженного крейсера японцами, исполнявший обязанности командира корабля младший артиллерийский офицер лейтенант К.С. Иванов приказал оставшимся в живых морякам покинуть корабль и затопить его. Непобеждённый «Рюрик» ушёл под воду с гордо поднятым Андреевским флагом.
Меткий огонь русских артиллеристов, воинская доблесть и холодная решимость команд российских крейсеров стоять до конца убедили командующего японской эскадрой адмирала Камимуру, что окончательной победы ему не добиться – и он вышел из боя.А русских моряков-героев торжественно встретил весь Владивосток! Уже не раз награждавшиеся по результатам прежних боевых походов офицеры и матросы крейсеров получили новые знаки отличия. Лейтенант Николай Гобято за мужество и образцовое исполнение служебных обязанностей в бою к имевшемуся у него ордену Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом добавил орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. За исключением ордена Святого Георгия 4-й степени, это была самая высокая награда, которую он мог получить в своём обер-офицерском чине.
После окончания японской кампании Николай Гобято совершил на «Громобое» обратный переход на Балтику, где продолжил морскую службу. Некоторое время он был старшим офицером крейсера, затем сам командовал различными кораблями. Последним стал эсминец «Послушный»: ослабевшее здоровье вынудило его расстаться с морской стихией. Началась береговая служба – в должности наблюдающего по артиллерии на строящихся линейных кораблях типа «Севастополь», считавшимися тогда лучшими в мире. Их проект был разработан под руководством профессоров Военно-морской академии И.Г. Бубнова и А.Н. Крылова.
Основные технические характеристики новых линкоров были таковы: водоизмещение – 23 000 тонн, скорость до 23 узлов (42,6 км/час), дальность плавания с максимальным запасом топлива – 1625 морских миль (3000 км). Они имели хорошев бронирование и мощное вооружение: 32 пушки и 4 торпедных аппарата. Экипаж насчитывал 1126 человек. Строящиеся линкоры назвали в честь героически сражавшихся и погибших во время русско-японской войны эскадренныхброненосцев «Севастополь», «Петропавловск», «Полтава» и «Гангут».
Николай Николаевич Гобято отвечал за оснащение их качественным артиллерийским вооружением, поэтому ему приходилось вникать во многие стороны его производства, сложного и изобиловавшего многими техно-логическими тонкостями. Взять, например, главный калибр новых линкоров – двенадцать 305-мм орудий в четырёх башнях, которые с системой подачи и хранения боеприпасов представляли собой сложные инженерные сооружения. Наиболее ответственной частью их был ствол. Его изготовление являлось длительным и по тому времени высокотехнологичным процессом, требовавшим, как говорится, глаз да глаз…
Сначала металлурги готовили слиток специальной высоколегированной стали весом до ста тонн. Затем его подвергали ковке на мощных прессах и термической закалке в масляных печах. После этого заготовка попадала на механическую обработку. Сперва производили наружную обточку до нужного размера. Потом приступали к самым ответственным операциям: сверлению на всю длину ствола, чистовой расточке, шлифовке, нарезке нарезов канала ствола. Об особой сложности и затратности этих операций говорит хотя бы тот факт, что они осуществлялись при помощи дорогостоящего специального инструмента и на уникальных станках, длина которых больше двух длин обрабатываемых заготовок ствола, достигавшего у 305-мм корабельного орудия почти 16 метров.
После того, как ствол и другие основные детали артиллерийской установки были изготовлены, они монтировались вместе на специальном заводском стенде, где самым тщательным образом проверялась работа всех её частей и механизмов. Затем она разбиралась на части, со всеми предосторожностями переправлялась на строящийся корабль. Там её собирали вновь и отлаживали окончательно. Во время ходовых испытаний все орудия отстреливались на морском полигоне, и лишь после этого – при положительном результате – они признавались годными к эксплуатации, что удостоверялось соответствующими подписями и печатями.
Названные линейные корабли вступили в строй во время Первой мировой войны и внесли свой вклад в нейтрализацию активности германских военно-морских сил в Восточной Балтике, причём в ходе боевых действий наши моряки понесли относительно небольшие потери.
И не ведали – не знали они, что главные испытания их ожидают впереди…Развал России после февральской революции и большевистского переворота в октябре 1917 года застал основные силы Балтийского флота в Гельсингфорсе (Хельсинки) и других портах отделившейся Финляндии. Чтобы российские корабли не попали в чужие руки, командующий Балтфлотом А.М. Щастный организовал их переход в Кронштадт по покрытому тяжёлыми льдами морю. 12 марта 1918 года из Гельсингфорса вышел первый отряд в составе линкоров «Севастополь», «Гангут», «Полтава» и «Петропавловск», крейсеров – «Рюрик», «Богатырь» и «Адмирал Макаров». Их проводку осуществляли ледоколы «Ермак» и «Волынец». За ним последовали другие. Всего из баз и портов враждебной Финляндии весной 1918 года было переведено 236 российских кораблей и судов. Ледовой эпопеей назвали позже эту хорошо спланированную и блестяще проведённую под руководством А.М. Щастного масштабную операцию.
Большевистская власть по-своему «отблагодарила» его за спасение Балтийского флота. По приказу наркома по военным и морским делам, председателя высшего военного совета республики Л.Д. Троцкого А.М. Щастный был предан суду Ревтрибунала и расстрелян как злостный враг советской власти и саботажник. В глазах яро ненавидевшего и в конце концов развалившего российский флот Троцкого патриотическая деятельность талантливого молодого военачальника, стремившегося: сохранить Балтфлот, являлась как бы вызовом ему – и это решило участь бывшего контр-адмирала. Автору доводилось читать, что и шемякина суда-то не было, а Щастный был застрелен прямо в кремлевском кабинете Троцкого и тут же закопан под его полом. Команде балтийцев, приехавшим ходатайствовать за пользовавшегося у них большим авторитетом командующего было заявлено, что тот уже освобождён из-под стражи и выехал на Балтику для прохождения службы. Таких примеров расстрельной активности Л.Д. Троцкого несть числа.
Разрушительная деятельность Троцкого на высшем военно-политическом посту – чрезвычайно дорого обошлась нашему флоту – и без того истерзанному революциями, гражданской войной, иностранной военной интервенцией, – усугублялась стараниями его подпевал и невежественных в морском деле, но облеченных большой властью партчиновников. Например, начальник политуправления Красной Армии С.И. Гусев в одной из докладных записок Троцкому пред¬ложил вообще, ликвидировать тяжелые корабли – линкоры и крейсера, составлявшие основу боевой мощи тогдашних флотов (См.: и»Как Троцкий и К° разваливали флот» / Военно-исторический журнале 1990 г., № 3).
Итог руководства таких военных «специалистов», непревзойдённых в политической трескотне и расстелъных делах, был губителен. Сменивший Троцкого на посту наркома по военным и морским делам и председателя РBCP М.В. Фрунзе в 1925 году вынужден был констатировать «Флота у нас нет» .
В указанный период отечественный флот потерял свыше 700 кораблей и судов. А уцелевшие, прежде всего линкоры и крейсера, составили ядро советских надводных сил. Ведь, несмотря на амбициозность кремлёвского руководства, в Советском Союзе так и не был построен ни один новый линейный корабль, и оно вынужденно удовольствовалось добротно построенными дореволюционными линкорами «Севастополь», «Гангут» и «Петропавловск» (наградив их новыми идеологически выдержанными именами «Парижская коммуна», «Марат», «Октябрьская революция»), а также временно позаимствованным у Великобритании в счёт репараций устаревши, линкором «Ройал Соверен» (у нас – «Архангельск») и трофейным итальянским линкором «Джулио Чезаре» («Новороссийск»). В годы Великой Отечественной войны российские линкоры внесли свой вклад в разгром врага: «Севастополь» – на Чёрном море, «Гангут» и «Петропавловск» – на Балтике.
…Автору настоящих строк довелось не один год прослужить в главной базе Черноморского флота городе-герое Севастополе. Почти до основания разрушенный германо-румынскими оккупантами, он был к середине 50-х годов восстановлен (с реставрацией исторической части города) и, по словам старожилов, стал краше прежнего.
Восхищали виды, открывавшиеся со скалистых возвышений, окаймлявших Южную, Северную и другие бухты. Приковывали взгляд сгрудившиеся у причалов эсминцы, сторожевики, подводные лодки и, конечно же, стоявшие на внутреннем рейде линкоры «Новороссийск» и «Севастополь» с характерно изогнутой передней дымовой трубой. Даже издали впечатляли огромные стволы орудий его главного калибра, в установке которых на этот корабль принимал, деятельное участие представитель Морского министерства – наблюдающий по артиллерии капитан I ранга Николай Николаевич Гобято.
Прославленным воином-артиллеристом был Леонид Николаевич Гобято. Десятилетним мальчуганом он одел военную униформу, будучи зачислен в 1885 году в 1-й Московский кадетский корпус. Военно-учебные заведения такого типа предназначались для подготовки кандидатов в офицерские училища. Они давали хорошее общее образование и первоначальную военную подготовку, необходимую для будущей службы в армии. Особое внимание уделялось духовно-нравственному воспитанию кадет. Перед офицерами-воспитателями стояла задача: «вселять в молодые сердца своих питомцев те чувства преданности и любви к армии, которые оставляют силу и славу её, а также сроднить их смолоду с теми порядками, с которыми они будут встречаться и поддерживать в рядах войск» .
Юного Леонида, сызмальства приученного родителями к порядку и соблюдению правил хорошего тона, строгая воинская дисциплина не тяготила, а природная одарённость и трудолюбие обеспечивали ему прочное место среди первых отличников. Поэтому после окончания кадетского корпуса его направили в Михайловское артиллерийское училище – одно из самых самых престижных военных учебных заведений России.
Это училище было основано в 1820 году в Петербурге братом императора Николая I великим князем Михаилом Павловичем и почти до конца XIX века было единственным военно-учебным заведением такого профиля. Оно обеспечивало артиллерийские части Русской армии офицерским составом, а также кандидатов для поступления в Михайловскую артиллерийскую академию. Училище состояло из трёх классов (курсов), в которых в течение трёх лет изучались как общеобразовательные, так и специальные дисциплины: закон Божий, русский и иностранные языки, математика, физика, химия, статистика, законоведение, артиллерия, тактика, фортификация, военная топография, военная администрация. Их преподавали высококвалифицированные, в совершенстве знавшие свой предмет специалисты. Артиллерийские стрельбы проводились во время нахождения юнкеров в летних лагерях.
Учился юнкер Леонид Гобято отлично. Своим пытливым умом, истовым стремлением вникнуть в тонкости артиллерийского дела он заметно выделялся среда сверстников. Во время одной из церемоний в числе лучших воспитанников училища его представили начальнику гвардейского артиллерийского корпуса генерал-лейтенанту Канищеву: в Русской армии широко практиковался подобный вид поощрения воинов. Однако это офи-циальное знакомство вскоре перешло в искреннюю дружбу юного юнкера Леонида Гобято с маститым военачальником. Он стал бывать у генерала дома, где общался с боевыми офицерами, что расширяло его кругозор как будущего артиллериста.В августе 1896 года Леонид Гобято, окончив училище по первому разряду, был произведён в подпоручики и получил почётное направление в лейб-гвардии Первую артиллерийскую бригаду. После месячного отпуска, который он провёл у родителей в Морозовых Борках, началась его офицерская служба. Занимая должность помощника заведующего бригадной учебной команды, подпоручик Гобято одновременно – при поддержке своего непосредственного начальника подполковника Демидова – упорно готовился к поступлению в Михайловскую артиллерийскую академию. И, как только истёк положенный для этого трёхгодичный срок строевой службы, получив превосходную аттестацию командования и блестяще выдержав приёмные экзамены, он был зачислен в число её штатных слушателей.
Михайловская артиллерийская академия была создана в 1855 году на базе офицерских классов Михайловского артиллерийского училища. Она имела два отделения: строевое с двухлетним сроком обучения и техническое со сроком обучения в три года. Основу всей программы обучения составляли физико-математические и общетехнические циклы. По этим дисциплинам академия имела выдающихся профессоров, и их преподавание велось на весьма высоком уровне. С огромным вниманием слушатель по-ручик Леонид Гобято слушал блестящие лекции выдающихся учёных генералов Н. А. Забудского, С. С. Семёнова, Г. А. Забудского. Р. А. Дурляхова и др.
Программа обучения в академии была чрезвычайно плотной. Например, только по артиллерийской дисциплине слушатели изучали: теорию вероятности и её применение к стрельбе, внешнюю баллистику с практическими занятиями по составлению таблиц стрельбы, внутреннюю баллистику и проектирование орудий, лафетов и повозок (теория и проектирование), стале- и чугунолитейное дело, технологию обработки металлов, взрывчатые вещества и боеприпасы, тактику и правила стрельбы и др.Михайловская артиллерийская академия располагала хорошей учебно-материальной базой. Её многочисленные хорошо оборудованные лаборатории и мастерские помогали на практике закреплять теоретические знания и производить эксперименты по различным вопросам. Для ознакомления с технологическими процессами военного производства ежегодно устраивались летние поездки на Ижорский, Путиловский, Обуховские и другие известные машиностроительные заводы.
Немногое, свободное от занятий время, Леонид посвящал своему любимому увлечению – военному моделированию. С дотошным знанием дела и скрупулёзностью он изготавливал предметы вооружения – от холодного и стрелкового оружия до артиллерийских установок. Свою комнату в общежитии академии, заставленную ими, он шутливо называл маленьким арсеналом. Его своеобразным филиалом являлся отчий дом в Морозовых Борках, куда он отсылал накопившиеся «излишки». Сельская учительница Е. Ф. Петрова-Матиаш рассказывала:Несомненно, это увлечение сыграло свою роль в будущей конструкторско-технической деятельности Л.Н. Гобято, увенчавшейся созданием нового вида артиллерийского вооружения – миномёта.
Любопытна служебная характеристика слушателя академии поручика Л. Н. Гобято: «Способности хорошие… впечатлительный… отзывчивый, мягкий, с большой сердечной добротой. Очень исполнителен и организован… Дисциплинирован хорошо, к начальству вежлив, почтителен и внимателен, обладает воинским тактом. Пользуется любовью товарищей. По службе очень исполнителен. Поведения прекрасного. К требованиям учеб-ного заведения относится со строгою исполнительностью».Насыщенные теретическими и практическими занятия три года обучения для слушателя Леонида Гобято пролетели довольно быстро – в прошлом вдумчивый и знающий артиллерийский строевой офицер превратился также и в отличного, способного к самостоятельному поиску и нестандартным решениям военного инженера. Ему не хватало только боевого опыта, но вскоре пришёл и он…
Торжества по случаю очередного выпуска из Михайловской артиллерийской академии состоялись 19 мая 1902 года в личном дворце шефа российской артиллерии великого князя генерал-фельдцейхмейстера Михаила Николаевича Романова, дяди царя Николая II. На них присутствовали 27 выпускников (23 русских и 4 болгарских офицера), командование и ведущие профессора академии, сановные гости. Был оглашён приказ об окончании этими выпускниками Михайловской артиллерийской академии, а также о досрочном производстве в очередной чин «за отличные успехи в науках» трёх самых лучших из них. Первым в счастливой тройке назван теперь уже штабс-капитан Леонид Николаевич Гобято. Обрадовало его и то, что для прохождения дальнейшей службы он был направлен в родную для него лейб-гвардии Первую артиллерийскую бригаду.Однако его почётная служба в гвардии и мирная жизнь в столице продлились недолго. 26 января 1904 года вероломным «пиратским нападением японского флота на корабли русской 1-й Тихоокеанской эскадры в Порт-Артуре и Чемульпо» и высадкой японских войск в Корее началась русско-японская война. Этими агрессивными действиями Японии Россия была поставлена в положение законно оборонявшейся стороны. Это важное обстоятельство, а также традиционное для российских воинов безукоризненное исполнение своего служебного долга обусловили массовый героизм в армии и на флоте, патриотический подъём в тылу.
Понятно, как на этом фоне выглядели антинациональные происки подрывных элементов, вроде одесских большевиков, выступивших в роли адвокатов японских милитаристов и утверждавших в своих подпольных листовках, будто бы Япония ведёт справедливую и оборонительную войну против угрожающей ей России. При этом ими попирались самые элементарные факты. Например, изумивший весь мир героический подвиг моряков русских кораблей – крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», вступивших в жертвенный бой с целым японским флотом, был совершён днём 27 января 1904 года, тогда как Япония официально объявила войну России лишь на следующий день!
Движимый высокими патриотическими чувствами и глубоким осознанием своего воинского долга, блестящий гвардейский офицер Леонид Николаевич Гобято подал рапорт о переводе его в действующую армию. Командование удовлетворило эту просьбу. Одновременно ему было поручено сопроводить в Порт-Артур эшелон с боеприпасами.
Л.Н. Гобято (1875–1915), один из создателей первых в мире миномётов
К уже воевавшему брату Николаю и отправившемуся на фронт Леониду решила присоединиться и Наталья Гобято. За содействием она обратилась к жившему в Таганроге влиятельному дяде Михаилу Константиновичу Гобято.
Следует отметить, что помощь женщин своим воюющим мужьям и братьям было на Руси обычным делом. Ранее уже отмечалось их активное участие в героической обороне городов Рязани, Пронска, Переяславля-Рязанского от ордынцев и польско-литовских интервентов. С появлением массовой регулярной армии они всё чаще участвуют и в её наступательных действиях. При этом скоро выяснилось, что в решении некоторых важных задач, например, медико-санитарного характера, женщины без преувеличения оказались незаменимы. Многие из них вписали свои имена в военную ле¬топись нашего Отечества.
Так, будучи ещё юной воспитанницей института благородных девиц, Наталья Гобято восхищалась жертвенным подвигом Ольги Николаевны Скобелевой (урожденной Полтавцевой) – матери прославленного русского полководца М.Д. Скобелева. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов, похоронив в рязанском имении Спасское, Заборовские Гаи скоропостижно скончавшегося в действующей армии мужа генерала Д.И. Скобелева, она отправилась в Болгарию, одновременно войдя в комитет по сбору средств на постройку православного храма в память российских воинов, отдавших свою жизнь за освобождение единоверцев от турецкого ига. Она также, не жалея личных средств, времени и сил, организовывала местные комитеты общества Красного Креста, устраивала больницы и лазареты, инвалидные и сиротские дома. Во время поездки для осмотра медпункта в селе Чирпан (под Пловдивом), её экипаж под¬вергся нападению гнусной банды албанцев, и Ольга Николаевна была зверски убита. Но её светлая мечта всё же осуществилась: возле бол¬гарского селения Шейново, где отважные русские воины под началом М.Д. Скобелева нанесли туркам сокрушительный удар, решивший исход освободительной войны на Балканах, был воздвигнут православный храм в древнерусском стиле – в память о павших за правое дело наших соотечественниках.С ужасом и восторгом одновременно читала Наталья Гобято воспоминания участников русско-турецкой войны 1877-1878 годов о поистине героической деятельности сестёр милосердия, в основном, принадлежав¬шие, как Ольга Николаевна Скобелева, к высшим кругам и патриотически настроенной интеллигенции. Например, в ожесточенных боях на Шипке было «огромное количество раненых и больных, при этом всего 4 сестры приходилось на 3000 раненых. Медикаментов, перевязочных материалов не хватало. Сестры рвали на бинты свои платья, бельё, отдавали сапоги, оставаясь босыми, пищу, не жалели ничего для выздоровления больных и раненых. Не может оставить равнодушием, например, поступок сестры милосердия Лебедевой, которая добровольно позволила вырезать у себя 18 кусочков кожи для заживления ран генерала Комарова» .
Из рассказов братьев-артиллеристов Наталья знала, насколько с тех пор возросли поражающие свойства стрелкового и артиллерийского огня. И ей страстно хотелось попасть в действующую армию, чтобы облегчать страдания раненых соотечественников и помогать их выздоровлению.
Однако судьба распорядилась иначе. Из Морозовых Борок пришло тревожное письмо от старшей сестры Александры, в котором сообщалось, что стало заметно ухудшаться здоровье родителей и за ними требуется постоянный квалифицированный уход. Повинуясь семейному долгу, Наталья покинула Петербург и вернулась в отчий дом, где вместе с другими родственниками, с нетерпением ожидая, весточки от воюющих братьев, внимательно следила за событиями войны.
А она вопреки первоначальным предположениям складывалась для нас неудачно. Главная причина этого была такая. К началу войны вооружённые силы Японии превосходили русские силы на Дальнем Востоке в людях более чем в 3 раза, в артиллерии – почти в 8 раз, по пулемётам – в 18 раз, по количеству кораблей – в 1,3 раза. Военные возможности России серьёзно снижали огромная отдалённость и слабое оборудование Дальневосточного театра военных действий, а также недостаточная пропускная способность единственной, ещё недостроенной Сибирской железной дороги. Наш Тихоокеанский флот отставал от японского по артиллерийскому вооружению, боевым качествам боеприпасов и приборам управления стрельбой. Строительство его главной базы Порт-Артура не было ещё завершено, она была слабо укреплена с суши.
Словом, Россия войны с Японией не хотела и к войне не готовилась.А вот Япония, поддерживая ведущими странами Запада, стремившихся ослабить Россию, жаждала её, потому и напала первой. Японские милитаристы рассчитывали внезапным ударом уничтожить русский флот, захватить господство на море и, обеспечив свои морские коммуникации, быстро перебросить на материк все сухопутные силы, захватить Порт-Артур и разгромить русскую армию в районе Ляояна. Планировался также захват Сахалина, а в дальнейшем Маньчжурии, Уссурийского и Приморского краёв.
Однако эти далеко идущие замыслы были реализованы лишь частично: помешали непревзойдённое мужество и массовый героизм русских воинов, стойко защищавших национальные интересы России в Азиатско-тихоокеанском регионе. В их боевой строй и встал артиллерийский капитан Леонид Николаевич Гобято в конце апреля 1904 года. Приказом командующего артиллерией русской Квантунской армии генерала В.Ф. Белого он был назначен старшим офицером 3-й батареи 4-й Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригады. Она состояла из 8 батарей по 8 орудий в каждой. Была вооружена новейшими полевыми 76-мм пушками образца 1902 года, являвшимися тогда одними из лучших в мире. По основным тактико-техническим показателям они значительно превосходили японские орудия аналогичного калибра: по дальности стрельбы – 8, 5 км против 6,2 км; по скорострельности – 10 выстрелов в минуту против 3; по массе снаряда – 6,5 кг против 6 кг и т. д. Особенно эффективен был огонь этих русских трёхдюймовое шрапнельными снарядами по пехоте и кавалерии, когда они пытались наступать густыми массами.
Наблюдательный пункт артбригады в период русско-японской войны (1905 г.)
Вот один из эпизодов Цзяньчжоусского сражения в описании самого Л.Н. Гобято: «Против люнета 4-й роты шло около полка. Часть наступающих японцев добежала до фугасов, два фугаса взорвались, человек двадцать японцев были выброшены вверх шагов на двадцать. По окопу прошёл гул удовлетворения. Цепи повернули назад, но шедшие сзади офицеры и солдаты шашками и штыками заставили их опять идти в атаку. Около двух рот добежало до двухрядного проволочного заграждения. Японские офицеры стали рубить проволоку шашками, а солдаты рвать её штыками, но через заграждение им перейти не удалось, многие повисли на проволоке и кольях, и ни один не вернулся назад. Стрельбу вели не торопясь, стреляли на выбор. А когда дошедшие до проволоки были перебиты, то русские солдаты, перескочив заграждение по трупам японцев, бросились в штыки на оставшуюся часть полка противника. Разгром не-приятеля был полный».
Героически сражались и артиллеристы 4-й Восточно-Сибирской артбригады. Например, в бою 13 мая 1904 года был ранен наводчик Коваль. Для безопасности его поместили в укрытие. Но когда вся орудийная прислуга была перебита, он нашёл в себе силы подняться, встать к орудию и стрелять до тех пор, пока не потерял сознание… Придя в себя в лазарет, Коваль узнал, что за свой подвиг удостоен Знака отличия Военного ордена Св. Георгия 3-й степени. С этой почетнейшей солдатской наградой его поздравили все офицеры бригады, Л.Н. Гобято, естественно, тоже.
Сам капитан Гобято в боях на Цзяньчжоусском перешейке показал себя храбрым и отважным офицером, находчивым и распорядительным командиром. Он был дважды ранен, но остался в строю. И лишь после третьего ранения вынужденно согласился на отправку в госпиталь. Тогда же он прославился как искусный мастер меткого и сокрушающего огня. В фундаментальном труде «0течественная артиллерия» говорится: «В этих боях искусно действовала 3-я батарея капитана Л.Н. Гобято, занявшая закрытую огневую позицию у деревни Лиудятунь. Гобято впервые в боевой обстановке применил стрельбу с закрытой огневой позиции при помощи угломера. Результаты обстрела оказались весьма эффективными. Японская батарея на горе Самсон была подавлена сосредоточенным огнём, при этом 3-я батарея потерь не имела» .
В осаждённом Порт-Артуре капитан Гобято возглавлял артиллерийскую мастерскую, роль которой в условиях полной блокады неизмеримо возросла. Ведь артиллерийские части перестали пополняться новой материальной частью из арсеналов, и все надежды возлагались на возвращение в строй реставрированных или отремонтированных орудий. И умельцы артиллерийской мастерской делали для этого всё возможное.Тогда в условиях позиционной борьбы с взаимным сближением сторон возникла острая необходимость в орудиях ближнего боя, способных мощными снарядами с навесной траекторией поражать противника в траншеях и за укрытиями, поскольку обычные артиллерийские системы, включая мортиры, этого не обеспечивали. «Идея была подана лейтенантом Е. Подгурским, который предложил использовать морские мины для стрельбы с помощью морских метательных аппаратов.
Идея нового типа орудия – миномёта была развита группой офицеров во главе с Л.Н. Гобято. По предложению мичмана С.Н. Власьева для ме¬тания сконструированных надкалиберных шестовых мин использовались стволы 47-мм морских орудий, установленных на колёсный лафет. В августе 1904 года в артиллерийской мастерской Порт-Артура были изготовлены первые образцы орудий… для метания шестовых мин» .Так на поле боя впервые появился новый вид артиллерийского вооружения – миномёт, который стал успешно использоваться защитниками Порт-Артура. Например, во время отражения третьего штурма крепости, начавшегося 17 октября 1904 года, выпускаемые ими мины большой разрушительной силы мешали японцам проводить подземно-минные работы. Так, 9 ноября по вражеским минным галереям в районе горы Высокой было произведено шесть выстрелов минами системы Л.Н. Гобято. Их взрывы оказались настолько впечатляющими, что японцы, покинув подземные ходы, в панике бежали.
В последующие годы миномёты получили широкое развитие и стали обычным видом вооружения в любой армии мира. Диапазон их боевого применения чрезвычайно широк, и это обусловило разнообразие их типоразмеров и конструкторского исполнения. Они бывают дульно- и казнозарядные, переносные, буксируемые и самоходные. Своеобразным подвидом их являются реактивные минометы, начало которым положила знаменитая советская «катюша».
Наглядной иллюстрацией к сказанному может послужить такой пример. Современный американский ротный миномёт М-224 со стандартной опорной плитой и двуногой-лафетом весит немногим более пуда, мина – 2,26 кг; минимальная дальность стрельбы 45 м, максимальная – 1500 м . А вот российский буксируемый казнозарядньш миномёт М-240 в походном положе¬нии весит более 4-х тонн, полутораметровая мина – почти 131 кг, дальность стрельбы – от 800 до 8000 метров . Об огромных масштабах производства миномётов говорит хотя бы такой факт: за время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов наша промышленность выпустила около 348 тысяч миномётов (Германия вместе с военпромом окуппированных ею стран, вроде работавшей на полную мощь Чехословакии, – около 68 тысяч миномётов в 1941-1944 годах). По главным боевым свойствам советские миномёты конструкторов Б.Н. Шавырина, Н.А. Доровлева, В.Н. Шамарина, И.Г. Теверовского превосходили аналогичные иностранные образцы. Но они всегда считали, и подчеркивали, что их предшествен¬ником является создатель первого в мире миномёта Л.Н. Гобято.
После окончания японской кампании подполковник Л.Н. Гобято ушёл в долгосрочный отпуск и поселился в имении родителей в Морозовых Борках. Преодолев временную депрессию, вызванную неудачным исходом войны и разразившейся в стране смутой, охватившей и Рязанскую землю, он взялся за перо. И вскоре в «Артиллерийском журнале» (№ 8 за 1906 год) появилась его статья о новом виде оборонительно-наступательного орудия – миномёте. В следующем году вышла его книга «Боевые принципы и нормы полевой артиллерии» и была опубликована обстоятельная аналитическая работа «Бой под Цзяньчжоу 13 мая 1904 года».
Особенно результативным в творческом плане и службе выдался 1908 год. Он стал одним из руководителей Офицерской артиллерийской школы и артиллерийского полигона. На 1908-1909 учебный год его пригласили вести курс тактики артиллерии в Академии Генерального Штаба. Тогда же увидела свет его книга «Свойство огня и боевая служба артиллерийского дивизиона" – фактически учебник и практическое пособие под одной обложкой.Словом, служба и творческая работа сложились и протекали вполне благополучно – в отличие от личной жизни.
В 1907 году скончалась тяжело болевшая мать Ольга Всеволодовна и безвременно умерла шестнадцатилетняя сестрёнка Софья. В 1910 году почил разбитый параличом отец Николай Константинович. На следующий год стала жертвой эпидемии тифа всеобщая любимица Наташа, так и не успевшая обзавестись собственной семьей,Удивительно долго был холостяком и Леонид Николаевич: так глубоко ранила и не забывалась его юношеская любовь к княжне Голицыной. И только обворожительной Олимпиаде – дочери профессора Петербургского университета Сергея Павловича Глазенапа – удалось растопить и покорить сердце полковника Гобято. В соответствии с существовавшими тогда правилами он обратился с рапортом к начальнику Николаевской Академии Генерального Штаба. Его приказ гласил: «Прикомандированному к вверенной мне академии полковнику Леониду Николаевичу Гобято – православного вероисповедания, 38 лет от роду, холостому, разрешено вступить в первый законный брак с дочерью действительного статского советника фон Глазенапа, девицею Олимпиадой Сергевной, православного вероисповедания, родившейся 9 мая 1892 года, если к этому браку не встретится препятствий со стороны духовного ведомства».
Таковых не последовало – и 3 февраля 1914 года в Александро-Невской церкви при Михайловской артиллерийской академии прошёл торжественный обряд бракосочетания. Как и положено, полковник Леонид Николаевич Гобято был в полной парадной форме со всеми наградами: орденами – св. Георгия 4-й степени, св. Анны 2-й степени с мечами, св. Владимира 4-й степени, св. Анны и св. Станислава 3-й степени с мечами и бантами, серебряным крестом за оборону Порт-Артура, серебрянной медалью «В память русско-японской войны» и другими знаками отличия.Медовый месяц счастливые молодожёны провели в Таганроге – у дяди Михаила Константиновича. А после окончания учебного года в Николаевской академии Генерального штаба, получив как её преподаватель очередной отпуск с 12 мая по 25 августа 1914 года, Леонид Николаевич вместе с супругой приехал на отдых в Морозовы Борки. Тут и застала их мировая война …
* * *
Зачинщиками Первой мировой войны 1914-1918 годов – войны за передел территориальных владений и сфер влияния – являлись считавшие себя обделенными Германия и Австро-Венгрия. Воспользовавшись в качестве предлога убийством сербскими националистами наследника престола эрцгерцога Франца-Фердинанда, Австро-Венгрия, поддерживаемая Германией, начала боевые действия против Сербии. Россия, Фран¬ция предложили Австро-Венгрии уладить конфликт мирным путём, на что последовал категорический отказ. Подчеркивая свою решимость под-держивать подвегнувшуюся агрессии Сербию, Россия 17 июля начала всеобщую мобилизацию. В ответ Германия 19 июля 1914 года объявила войну России (поставив её в положение обороняющейся стороны), а 21 июля – Франции и Бельгии, хотя последняя заявила о своём нейтралитете. Выполняя союзнические обязательства, Великобритания 22 июля объявила войну Германии. Впоследствии на стороне Германии и Австро-Венгрии выступили Турция и Болгария.
Сразу же после объявления царского манифеста о всеобщей мобилизации, не дожидаясь официального уведомления из Сапожковского уезд¬ного воинского присутствия, полковник Л.Н. Гобято, как мог утешая и успокаивая находившуюся в интересном положении жену, засобирался в дорогу.
А у их дома стихийно собрались разом помрачневшие крестьяне, жаждавшие услышать, что скажет образованнейший, повидавший виды и понюхавший пороху человек. И Гобято произнёс приличествующие моменту и своему положению слова. На шапкозакидательство в них не было и намёка…
Перед отъездом из Морозовых Борок Леонид Николаевич заявил в волостном правлении, что поддерживает организующийся в селе общественный лазарет для раненых и содержание всех четырнадцати его коек берёт на себя до конца войны. Организация и управление лазаретом были возложены на управляющего имением Гобято, участника русско-японской войны Фёдора Максимовича Брысина, человека честного и рассудительного.
На железнодорожной станции Вёрда, где чета Гобято села на проходящий пассажирский поезд, толпились мобилизованные запасники, следовавшие на сборные пункты. Среди них и тот день мог находиться призывник из близ лежащего села Кривское Андрей Гаврилович Илюкин, тогда молодой отец моей матушки Александры. Он воевал в составе войск Юго-Западного фронта и, возможно, что и там могли пересечься пути-дороги прославленного генерала и рядового участника войны, объединенных общим делом служением Отечеству – великой России.
Много лет спустя, дед Андрей однажды поведал мне, школьнику, свое видение Первой мировой войны:– Мало ли что в таких книжонках щелкоперы намолотят, – пренебрежительно отмахнулся дед. – Только никто из нас, фронтовиков, ни офицеры, ни солдаты не помышляли о каких-то захватах чужих владений: свои бы уберечь от загребущих соседей. Знали ведь, какие кусищи уже потеряла Россия. Вон американцы за сущие гроши прикарманили нашу Аляску, японцы оттяпали Курилы, Манчжурию и пол-Сахалина. Немцы только и ду-мали, как Украину и Прибалтику, а турки – Крым и Закавказье загра¬бастать.
Помолчав, раздумчиво промолвил:Моя вера в печатное слово тогда была велика, но и деду-фронтовику не мог не верить. Мысли раздваивались… и так хотелось полной ясности. Лишь многие годы спустя понял: она, как любой идеал, недостижима. Но стремление к ней – необходимо: это естественные шаги перехода от детской наивности и всеверия к взвешенной взрослой мудрости. Однако уже в глубокой древности подметили: в мудрости этой – много печали… Возмущаясь щелкоперами, мой дедушка, как оказалось, был глубоко прав. Ведь ни одна война не была так извращена официальной советской историографией, как участие России в Первой мировой войне. Лишь после устранения компартии от монопольной власти стало возможным без прежней идеологической зашоренности дать истинную оценку программно-тактическим установкам большевиков, которые вызывали внутренний протест своим антипатриотизмом, откровенным пренебрежением к национальным интересам России, полным нежеланием считаться с возможными трагическими последствиями своих разрушительных действий.
Возьмём, например, лозунги большевиков: всячески способствовать поражению своего правительства (значит, своей страны) в войне, превратить межгосударственный конфликт в братоубийственную гражданскую войну, брататься (так и хочется написать «якшаться») с вражескими солдатами на фронте и др.
Выдвинутые Лениным, отсиживавшимся от военных невзгод в сытой и уютной нейтральной Швейцарии, шумно поддержанные большевиками-эмигрантами, они отвечали настроениям люмпенской и непатриотической части российского общества, перекрашивая уклонявшихся от тягот и опасностей окопной жизни трусов и дезертиров в неких политических фигурантов-революционеров…Истинных же сынов России, сражавшихся с её вековыми врагами –Германией, Турцией, Австро-Венгрией, – подрывная большевистская пропаганда презрительно н глумливо обзывала пушечным мясом.
Мне, внуку ветерана Первой мировой войны, за деда Андрея и его боевых товарищей – солдат, как он сам, за офицеров, как лётчик штабс-капитан П.Н. Нестеров, генералов, как Л.Н. Гобято, – было досадно и обидно…
* * *
Начальный период Первой мировой войны для Россия ознаменовался наступлениями русских войск на всех трёх фронтах – Северо-Западном, Юго-Западном и Кавказском.Буквально с первых дней Галицииского наступления русская полевая артиллерия практически не выходила из боя, естественно, дивизион Л.Н. Гобято тоже. Более того, вскоре он, помимо выполнения штатных обязанностей артиллерийского начальника, стал командовать авангардом дивизии, состоявшим из двух батальонов 140-го Зарайского пехотного полка. Дебют оказался удачным: именно его умелая распорядительность во время ожесточенных встречных боев 15-20 августа в районе деревни Терношин, мужество и стойкость солдат и офицеров, особенно артиллеристов, в значительной мере предотвратили разгром попавших под внезапный удар частей нашей 35-й пехотной дивизии. И 27 августа начальнику авангарда полковнику Л.Н. Гобято был дополнительно подчинён 139-й Моршанский пехотный полк.
Так талантливый артиллерийский офицер стал превращаться в общевойскового командира, обнаружив при этом незаурядные качества хорошего военачальника. И высочайшим указом от 31 августа 1914 года за отличия, оказанные в боях против австро-венгров, Леонид Николаевич Гобято был произведён в чин генерал-майора. А уже 5 сентября его поставили во главе специального отряда, состоявшего из двух пехотных полков и артиллерийского подразделения из 24 орудий. Он предназначался для участия в наступлении ваших войск на варшавском и ивангородском направлениях. Оно началось 5 октября и длилось около месяца. Русские войска создали угрозу вторжения в Венгрию и Силезию. Однако на дальнейшее продвижение им не хватило сил.Тем белее, что в тылу остался блокированный город-крепость Перемышль.
Предпринятая генералом А.А. Брусиловым попытка взять его с ходу не увенчалась успехом. Ведь Перемышль относился к числу сильнейших крепостей Европы. Лежащий на сильно пересеченной местности, город был защищен двумя кольцами фортов и противопехотных укреплений. По воспоминаниям участника его штурма, это была «не крепость, а ад кромешный. Идёшь – проволочные заграждения, изгороди, канавы, дно которых завалено битым стеклом в цементе, рвы с водою, бетонные стенки с электропроводкой, а совсем близко – бруствер со стальной сеткой». Гарнизон Перемышля насчитывал около 130 тысяч человек и свыше 1000 орудий, упрятанных в скалы, закованных в бетон, защищённых валами и бронеколпаками. Запасы боеприпасов и продовольствия позволяли ему выдержать долгую осаду, тем более, что и Вена, и Берлин обе¬щали скорую помощь, однако таковой он так и не дождался – и 9 марта 1915 года вынужден был сдаться.
Во время осады Перемышля генерал-майор Л.Н. Гобято командовал 32-й и 35-й артбригадами соответственно. А 6 мая 1915 года его назначили начальником юго-западного сектора павшей крепости. И если несколько недель назад он, как и другие русские, ломал голову над тем, как скорее и с меньшими потерями её взять, то теперь с не меньшие старанием и усилием лихорадочно готовил свой участок к обороне.И было отчего. Воспользовавшись пассивным поведением англо-французских войск на Западном фронте, немцы спешно перебросили резервы на восток – и 1 мая 1915 года прорвали русский фронт в районе города Горлице. Совокупные германские и австро-венгерские войска значительно превосходили русские, особенно в оснащении тяжелой артиллерией, которая была особенно эффективна при штурме долговременных укреплений. И их воздействие скоро в полной мере испытали на себе защитники Перемышля: непрерывнй вражеский огонь продолжался целых 5 дней. В результате все укрепления юго-западного сектора были практически смешаны с землей. Но генералу Л.Н. Гобято и его воинам надо было держаться во чтобы то ни стало: необходимо было дать возможность русским частям оторваться от противника и занять новые укреплённые позиции. Поэтому они оборонялись по-старинному: уцелевшие пушки выкатывались на «картечь», с прорвавшимися вражескими солдатами сходились в рукопашную…
Как это было всегда, Леонид Николаевич находился на самих ответственных и потому самих опасных участках боя. Своим присутствием, выдержкой и умелым командованием он не раз выправлял, казалось бы, безвыходное положение.Но в последние минуты этой страшной схватки случилось непоправимое: Леонид Николаевич Гобято был смертельно ранен в живот. Через сутки, в ночь на 21 мая 1915 года, он скончался. И было ему всего 40 лет.
Указом императора Николая II Леонид Николаевич Гобято был посмертно произведен в чин генерал-лейтенанта и награжден орденом Святого Станислава I степени с мечами.Ученый и изобретатель, герой двух войн Георгиевский кавалер генерал-лейтенант Леонид Николаевич Гобято похоронен на Рязанской земле – в селе Морозовы Борки Сапожковского района.
…В полевой записной книжке генерала Гобято имеется такие слова: «Каждый человек должен принести дань Отечеству; одна отдают ему свой талант, другие свой труд; одни отдает свои бессонные ночи, другие – свою кровь».Сам Леонид Николаевич Гобято отдал горячо любимому им Отечеству – России всё, включая самое дорогое – свою жизнь.
След на земле
Недолго прожил род Гобято на Рязанской земле, но сумел оставить после себя добрый след.
Глубоко интеллигентные люди, Ольга Всеволодовна и Николай Константинович Гобято вырастили и воспитали детей, оставшихся не только в памяти знавших их людей, но, как Леонид и Николай, вписавших свои имена в боевую летопись Отечества. Чрезвычайно показателен в этом отношении такой отрывок из родительского письма сыну Борису, после окончания Московского университета проходившего срочную службу канониром в 35-й артиллерийской бригаде в Рязани: «Учение и труд – вот лучная награда, которую дарует природа человеку за его короткое появление на земле. Этим бескорыстным даром природы надо умело пользоваться и благодарить за него… Этот чудный дар выше всех званий и сословий, ибо истинное счастье человека – в познании им окружающего».
Будучи влиятельным членом Сапожковской земской управы, Николай Константинович Гобято сделал немало доброго и полезного для жителей Морозовых Борок. Так, он устроил в селе почтовое отделение. Как попечитель местной школы, настойчиво привлекал к работе в ней лучших учителей. Лично участвуя в переводных и выпускных экзаменах, он выявлял самих способных учеников и потом помогал им продолжить образование за казенный счёт. По инициативе Николая Константиновича была построена грунтовая дорога, связавшая Морозовы Борки, Собчаково, Можары и другие крупные сёла юго-восточной части Сапожковского уезда с железнодорожной станцией Вёрда. Ныне заасфальтированная и обустроенная, эта дорога и сейчас играет важную роль в социально-экономической жизни прилегающих к ней селений.
До обидного мало прожила одна из первых на Рязанской земле женщина-врач Наталья Гобято. И всё же она успела совершить свой гражданский и врачебный подвиг. После переезда в 1905 году в Морозовы Борки она открыла медпункт в имении родителей, наследницей которого потом стала, и принялась лечить крестьян из окрестных сёл и деревень. Фактически она в одиночку, не жалея времени и сил, не щадя себя, сражалась с разразившимися в округе эпидемиями сыпняка и брюшного тифа.К несчастью, её опасения вскоре оправдались: Наталья Николаевна заразилась от больных сама – и горько оплакиваемая безутешными родственниками и спасёнными ею пациентами, ушла из жизни, в мужестве и верности долгу встав вровень со своими братьями-воинами.
Не на много пережил родителей, и младших сестёр Леонид Николаевич Гобято, ещё при жизни удостоившийся чести быть помещённым в русскую «Военную энциклопедию», в которой характеризуется как «выдающийся строевой офицер и военный писатель по артиллерийским вопросам, один из доблестных защитников Порт-Артура».К великому сожалению, на протяжении многих лет их имена и боевые заслуги замалчивались. Неве роятно, но факт: выросли целые поколения морозовоборкоцев, которые о них даже не слышали, не говоря уж о других членах семьи Гобято. Вот горькое признание одного из них –архитектора Василия Васильевича Старова: «Это было в 50-е годы. Тёплым летним вечером к подъезду школьного здания подъехал «газик». Вышли двое, экипированные по-охотничьи. Их встретил директор школы Сергей Васильевич Аношин.
– Шавырин Борис Иванович, – представился тот, что пониже ростом, и отрекомендовал своего спутника: – Доровлев Николай Александрович, продолжатель дела, начатого ещё в Порт-Артуре человеком, захороненным в вашем селе.– Вот что, Сергей Васильевич, – сказал Доровлев. – Мы не просто по пути заехали к вам. Это, – он кивнул на свои болотные сапоги, – так, на всякий случай. Мы приехали именно на могилу Леонида Николаевича Гобято. Поклониться праху своего учителя. Проводите нас, пожалуйста…
Позже Сергей Васильевич вспоминал, как стыдно ему было стоять средь бурьяна и ломаных кустов сирени и, показав рукой вниз, выдавить из себя: «Тут он…» И так же стыдно было признаться: «Мы здесь о нём ничего не знаем…»
Услышанное заставило задуматься. Мне, как и Алешину, тоже стало не по себе. Я родился в этом селе. Видел семейное надгробие из зеркального стекла с поимёнными беломраморными плитами. Позже видел это стекло на столе предсовета. Видел, но ничего не знал о семье Гобято. Было, оказывается, и проникновение в склеп, и надругательство: искали ордена…
И я дал себе зарок – собрать все сведения о Гобято и донести собраннее до людей» .Но истинно говорится: всё возвращается на круги своя…
Ныне в селе Морозовы Борки восстановлена некогда разорённая богоборцами Покровская церковь. Облагорожена территория находящегося при ней старинного кладбища. Положены надгробные плиты с именами похороненных тут членов семейства Гобято. Поставлен бронзовый памятник Георгиевскому кавалеру генерал-лейтенанту Леониду Николаевичу Гобято, и славное имя героя русско-японской и Первой мировой войн воссоединилось со светлыми именами 227 односельчан, отдавших жизнь за Родину во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.Вечная им слава!
Ледовая эпопея Николая Коняева
Мать сердцем услышала этот стуж; радостный и торопливый. Метнулась к двери.Через порог шагнул статный парень. Русоволосый, в солдатской форме. Бережно обнял старушку. Ее мокрое от слез, счастливое лицо уткнулось ему в грудь. Сын радостно щурил глаза: «Дома!»
Улеглась сумятица первых дней. Мать благодарно ухаживала за сынам. Ведь нынешняя молодежь все норовит куда-то уехать: кто на целину, кто на сибирские стройки... Говорит: «Наше место там, где труднее да интереснее». Хорошо вот Нико¬лая домой потянуло. С родителями жить легче, и им в старости утеха. Глядя на сына, тихонько мечтала: «Будет работать в колхозе. Обсмотрится – свадьбу справим. Так и заживем».– Ты, Николай, в правление б заглянул что ли…
В правлении его встретили приветливо,Храните Родины привет!
Диплом Нептуна
Это было 1 января 1957 года. На родине Николая, в ряжском селе Поплевино, во всю трещали морозы.
А здесь. На экваторе. Было нестерпимо душно.Среди задач, которые решали полярники, самой трудной был ледовый поход в район южного геомагнитного полюса. Здесь предполагалось открыть полярную станцию «Восток». Понятно, что львиная доля трудностей марша ложилась на транспортников.
По плану Коняев на первом этапе похода – закладке промежуточных баз – не должен участвовать. Но происходит иначе. Зимовщики с удивлением обнаружили, что трактор С-80 во льдах ведет себя так, словно его специально сконструировали для работы в Антарктике.А погода была не просто нелетная. Был шторм. Но летчик не колебался ни одной секунды. Сам погибай, а товарища выручай – таков суровый закон полярников. И самолет поднялся в воздух.
Заботливый уход и крепкое здоровье взяли свое. И снова Николай ведет свой тягач по заснеженной пустыне.
Последние переходы к месту станции «Восток». Постоянно штормит. Заструги то и дело преграждают путь. Видимость – минимальная. Машины движутся почти наощупь. Через каждые полкилометра штурманский тягач делает остановки, поджидая отставших. Невероятно тяжелый путь!
Как-то незаметно сжился Николай с суровой природой угрюмой Антарктики. Мороз в сорок пять градусов? Ничего, работать можно. Шторм – тридцать метров в секунду? Тоже выдюжим.
Думал ли Николай, что его труд в сердце ледяной пустыни – подвиг? Скорее всего – нет. Привычная, хотя очень отягощенная суровейшей природой, но зато хорошо оплачиваемая работа – только и всего.– Договорились!
Пётр Каданцев, 2008г.