«Потрясающая выставка. Первый раз задыхаюсь от восторга и скорби – из жизни ушёл гений». Этот отзыв оставил В.Комогоркин в Рязанском государственном областном художественном музее имени И.П.Пожалостина на выставке 2007 года «1937-2004. Альберт Мотин. Живопись, графика», посвященной 70-летию художника Альберта Николаевича Мотина.

А осенью 2004 года в Выставочном зале Рязанского союза художников одна стена была полностью посвящена работам ушедшего из жизни за несколько дней до её открытия Альберта Мотина. На эту выставку он как будто сам позвал меня, и как будто проститься, потому что это был последний день её работы. Одно время я не ходила на выставки в этот зал, а тут что-то заставило пересилить себя, прошла, привычно прикасаясь взглядом к работам знакомых художников и в конце выставки остановилась, как у «стены плача», как вкопанная. Вся стена целиком была посвящена работам Альберта Николаевича Мотина с его «Последним снегом», с автопортретом «К Есенину», изображающим его лицо как посмертную маску и руку как слепок с руки, икону и маску Есенина, с его этюдами ещё и уже без рамок, с его фотографией и кистью рябины. Мне захотелось сюда принести розы, тёмно-красные, с золотыми блёстками, но, как я потом узнала, в этот день выставка закончила свою работу. Был почти конец рабочего дня и меня так поторопили, что почти выгнали. Это была не та ситуация, чтобы отвечать на подобные выходки, потому, уходя, глядя на его фотографию, только и сказала: «Ну вот, Альберт Николаевич, и Вам доставалось, может быть, потому что Вы по-настоящему есть».

А доставалось ему и в этом зале. Однажды я пришла на выставку в разгар бурной перепалки смотрителя с директором выставочного зала: «Ваши художники… Ваши художники….», - в результате которой в руках у директора оказалась тряпка и бутылка с растворителем. А разворачивалась эта мизансцена на фоне громаднейшей, на всю стену, картины Альберта Мотина. Оказалось, что по предложению этого же смотрителя Мотин перекрашивал рамку своей работы и на полу осталось несколько капель краски. Невыносимо было смотреть на Сергея Владимировича, который со свойственной ему подлинной интеллигентностью готов был к непротивлению злу насилием. Тогда я сказала, что ради Мотина я сделаю всё, взяла эти бутылку и тряпку, и как была в шляпе и длинном пальто, стала вытирать пол.

А уж что говорить о том, как ему доставалось преодолевать серьёзные препоны и в жизни и в творчестве. Скажу только, что как ни предлагала, как ни ругалась, как ни убеждала я директора музея составить договор с Мотиным на создание панорамы Константинова для новой литературной экспозиции, кроме «короче говоря, в пять часов встал», ничего вразумительного не услышала. (Когда однажды у меня кончилось терпение на эту оправдывающую его бездействие фразу, я ответила на очередное риторическое заявление: «А что в Рязани можно делать в 5 часов утра? Бегать по маршруту 1-го автобуса?» - 1-й автобус ходит до психбольницы). А в этот раз я не напрягала отношения и снова и снова просила заключить договор с Мотиным, тем более что художник согласился выполнить эту работу и уже приезжал в Константиново, мы на пароме переплывали через Оку, смотрели на эту панораму, и на музейной «Ниве» зам. по науке подвозил к Федякино, чтобы показать живописные холмы, которые «просились» на холст гениального художника. И после того как я составила текст договора по требованию директора, он его не подписал и сам так и не решился сказать, почему он не ставит свою подпись и отослал меня (непонятно зачем, как к «авторитету в законе», что ли) к директору Рязанского художественного музея Степашкину, который стал убеждать меня отказаться от этой затеи и на все аргументы твердил, что Мотин скандалист, что он нарисует неизвестно что и неизвестно что потребует. Вот такое «беспримерное лицемерие» и круговая порука.

В своих записках-воспоминаниях «Это я, Господи!», которые он опубликовал в журнале «Мир музея» в 1995 году, он говорил и о «выставкомах с отбором вкусовым, партийным и экспозицией скандальной с провокацией на драку и вызовом психушки».

Но какие препоны ни ставили те, «кто был никем», тот, кто гением был, «родился в центре России, в городе Спасске, что на Рязанщине, в страду 15 июня» и «делал, что хотел и говорил что думал чаще всего во вред себе», - оттого, наверное, «прослыл … скандалистом». И непредвзятая критика отмечала, что он «не скользит по верхам, не принимает видимость за сущность, желаемое за действительное», потому что является «творческой индивидуальностью со своим неповторимым взглядом на мир», что работы Мотина являют собой «энергию мысли и чувства», что «художник отдавал всё, что знал, любил, берёг, о чём плакала его взыскующая душа».

Он показал миру «победительную красоту и мощь живой природы» и ушёл «к новым формам и краскам»: «Шумный порыв майского ветра треплет на балконе выстиранное заботливой женой бельё, клонит и гнёт тяжелые макушки высоких берёз над лабиринтом серых строений спального микрорайона, выявляя узкую щель, где деревня манит к новым формам и краскам заблудшего… Это я, Господи!».

Галина Иванова.