МАМОНТЫ ВЕРХНЕГО ПООЧЬЯ: ОСОБЕННОСТИ ПОПУЛЯЦИИ И СВЯЗЬ С ПАЛЕОЛИТИЧЕСКИМ ЧЕЛОВЕКОМ
А.А.ЧубурХоботные рода Mammuthus были одним из важнейших компонентов верхнеплейстоценовых териокомплексов Русской равнины и играли заметную роль в экономике значительной части палеолитического населения. В этой связи нами было предпринято изучение особенностей популяции мамонта в бассейне Верхней Оки.
Осмотрено свыше 60 зубов и ряд костей посткраниального скелета ископаемых хоботных из фондов Орловского и Калужского областных краеведческих музеев. Данные промеров зубов были подвергнуты статистической обработке, позволившей установить следующее.
Все зубы мамонта - как последние коренные, так и две смены, предшествовавшие им по частоте пластин и толщине эмали, четко разделяются на две группы, одна из которых по своим показателям относится к прогрессивной форме Mammuthus trogontherii - хозарскому слону, а вторая -к поздней форме Mammuthus primigenius primigenius Blum. Зубов шерстистого мамонта ранней формы, характерной для конца микулинского и первой половины валдайского времен, не выявлено. Таким образом, мы имеем две популяции разных видов, разделенные значительным хронологическим интервалом.
Хозарскому слону (мамонту) принадлежат 11 зубов, из них 6 -молодым и полувзрослым особям, а 5 - взрослым животным. Один зуб происходит с территории Калужской области, один - из окрестностей г.Чекалин (бЛихвин) Тульской области, остальные - из орловского Поочья, т.е. из южной части региона. Характеристики зубов хозарского мамонта даны в табл. 1.
Хозарский мамонт существовал в среднем и в начале верхнего плейстоцена, верхний хронологический рубеж - конец микулинского межледниковья.
В позднем валдае завершается формирование высокоспециализированной прогрессивной формы шерстистого мамонта, часто именуемой мамонтом позднего типа. Этому животному принадлежит основная часть остатков из Верхнего Поочья.
По истертости и количеству зубов различных смен удалось реконструировать возрастную структуру верхнеокской популяции поздней формы шерстистого мамонта. Зубы мамонтят (старше 2 лет) составляют 5,8%,
Таблица 1 [16]
Зубы Mammuthus trogontherii chosaricus Dubrovo из бассейна Верхней Оки
n - число промеров; lim - пределы промеров; М - среднее значение.
полувзрослых особей - 17,3%, молодых мамонтов (до 20 лет) - 30,7%, взрослых и старых мамонтов - 46,2%. Структура популяции весьма сходна с наблюдавшимися в Мезине [1], на Берелехе [2], в Хотылеве 2 и резко отличается от севской, фиксирующей время "мозаичного" ареала, когда разобщенные небольшие популяции находились в стрессовом состоянии и вымирали [3]. Общая характеристика зубов мамонта верхнеокской популяции дана в табл.2.
Толщина эмали последних коренных зубов варьируется от 0,92 до 1,6 мм, однако более чем у 80% зубов этот показатель лежит в рамках 1-1,4 мм, то есть средние значения заметно ниже, чем у мамонтов из Костенок 1 (Верхний Дон), где оно составляло 1,8 мм [4], из Авдеева (Верхний Сейм) 1,75-1,8 мм [5], из Хотылева (верхняя Десна) - 1,8 мм.
Это говорит о том, что в данном случае мы имеем дело с более прогрессивной формой. На вариационной кривой присутствует вершина, отклоненная в сторону уменьшения толщины эмали на 0,05 мм от среднего значения, что, видимо, фиксирует внутривидовые изменения за срок
Таблица 2 [17]
Зубы Mammuthus primigenius primigenius Blum из бассейна Оки
п - число промеров; lim - пределы промеров; М - среднее значение.
существования верхнеокской популяции, вероятно, достаточно кратковременный.
Вариационная кривая частоты пластин последнего коренного зуба (М-3) ведет себя иначе: наблюдается ее двухверпшнность, не связанная с положением зуба в челюстях. При этом частота пластин имеет слабый отрицательный коэффициент корреляции (-0,21) с толщиной эмали, что прямо противоположно закономерности, наблюдающейся в эволюционном ряду хоботных. Вероятно, в данной ситуации мы имеем дело с проявлением полового диморфизма (рис.4).
Рис.1. Взаимосвязь толщины эмали и частоты пластин последнего коренного зуба верхнеокского мамонта
Как и костенковский, верхнеокский мамонт достаточно узкозуб. Отношение длины зуба к ширине приближается к 3:1.
Особый вопрос - время обитания различных видов мамонта в Верхнем Поочье и возможная его связь с расселением палеолитического человека. Первая волна заселения региона хоботными и человеком, видимо, относится к микулинскому межледниковью. С этим временем связаны хозар-
Рис.2. Взаимосвязь толщины эмали и частоты пластин предпоследнего коренного зуба верхнеокского мамонта
ский мамонт, а также, очевидно, и совместное нахождение мустьерских изделий и остатков мамонта в урочище Золотариха близ г. Белев Тульской области [6]. Позже (Валдай 1) находок остатков мамонта не фиксируется. При этом не исключается обитание человека в регионе в данный период, в случае если его экономика специализировалась на добыче иных видов животных или не имела специализации.
Учитывая характеристики зубов, можно говорить о более позднем времени существования верхнеокской популяции мамонта по сравнению с хотылевской, авдеевской, костенковской. Последние датируются первой половиной осташковского времени. Соответственно мамонт позднего типа с Верхней Оки, более продвинутый эволюционно, видимо, относится ко второй половине осташковского времени - периоду 18-12 тысяч лет назад. Отсутствие радиокарбонных дат не позволяет уточнить эти временные рамки.
Рис.3. Взаимосвязь толщины эмали и частоты пластин первого коренного зуба верхнеокского мамонта
В осташковское время экономика населения центральных областей Русской равнины была жестко связана с мамонтом. Следовательно, проникновение верхнепалеолитического человека в Верхнее Поочье могло осуществиться не ранее второй половины осташковского времени вслед за стадами мамонта, мигрировавшими как из бассейна Дона по долине Быстрой Сосны, так и из верхнедеснянского бассейна. В первой половине осташковского времени Верхнее Поочье, скорее всего, не было заселено человеком, так как в сопредельных регионах обитали лишь "восточноевропейские охотники на мамонта", иные хозяйственно-культурные типы отсутствовали.
Рис.4. Вариационные ряды толщины эмали (а) и частоты пластин (б) последних коренных зубов верхнеокских мамонтов
ЛИТЕРАТУРА
1.Корниец Н.Л. Про прiчiни вимiранiя мамонта на террiторii Украiни // Викопнi фауни Украiни i сумiжних террiторiй. - Киев, 1962.
2. Жерехова И.Е. Описание и измерение зубов мамонтов Берелеха // Мамонтовая фауна Русской равнины и Восточной Сибири: Тр. Зоологического института АН СССР. - Л., 1977. - Т. 72. - С. 50-58.
3. Мащенко Е.Н. Состав и морфологические особенности популяции мамонтов Севского местонахождения //Материалы VI координационного совещания по изучению мамонтов и мамонтовой фауны. - Л., 1991.
4. Урбанас Е.В. Зубы мамонта из позднепалеолитических стоянок села Костенки Воронежской области // Млекопитающие Восточной Европы в антропогене: Тр. Зоологического института АН СССР. - Л., 1980.-Т. 93.-С. 81-90.
5. Вангенгейм Э.А. Тр. Комиссии по изучению четвертичного периода. - М., 1961. - Вып. 18. - С. 228-231.
6. Любин В.П., Петраков И.И. Мустьерское местонахождение Золотариха близ г.Белев Тульской области // Бюл. комиссии по изучению четвертичного периода. - М., 1964. - Вып. 29. - С. 171-174.
О СВЯЗЯХ НАСЕЛЕНИЯ БАССЕЙНА РЕКИ ОКИ В РАННЕМ МЕЗОЛИТЕ
А.Н.Сорокин (г.Москва)
Введение
Бассейн реки Оки расположен в центральной части России и привязан к территории десяти центрально-русских областей. Интерес к мезолиту Окского бассейна вызван, однако, не столько центральным географическим положением региона, сколько разнообразием и сложностью проблем, с ним связанных. Немаловажен и тот факт, что рассматриваемая территория по сравнению с другими областями России в источниковедческом отношении является одной из наиболее полно изученных [1]. Достаточно сказать, что к настоящему моменту уже не менее сотни памятников Окского бассейна подверглись стационарным раскопкам.
Было бы излишне, между тем, рассматривать окские памятники изолированно от территории Волго-Окского междуречья, поскольку они не просто связаны с ним географически, но и составляют культурное единство. Мезолитические памятники реки Оки, являющиеся предметом изучения данной статьи, даже сосредоточены по преимуществу в Волго-Окском междуречье - вот почему их невозможно рассматривать в отрыве от проблематики волго-окского мезолита как таковой.
В целом предпринятое исследование призвано не просто заполнить лакуну в изучении начального этапа мезолита в регионе, но и представить его историю в динамичной взаимосвязи археологических культур.
История изучения мезолита Волго-Окского бассейна насчитывает свыше 100 лет и связана с именами В.А.Городцова, А.Я.Брюсова, П.Н.Третьякова, М.В.Воеводского, Д.А.Крайнова, А.А.Формозова, Л.В.Кольцова, В.В.Сидорова и других археологов. Впервые идея присутствия в регионе следов мезолита была сформулирована в 30-е годы М.В.Воеводским и развита им же в 40-е годы [2-4]. Гипотеза о существовании волго-окской мезолитической культуры разрабатывалась в 50-60-е годы АА.Формозовым [5, 6], а затем в 60-70-е годы получила свое окончательное выражение в работах Л.В.Кольцова [7, 8]. Дальнейшие исследования показали предварительный характер такого выделения: в 1976 г. Л.В.Кольцов разделяет волго-окскую мезолитическую культуру на две, а годом позднее -на три самостоятельные, генетически чуждые друг другу культуры [9, 10]. Если появление елиноборской культуры можно считать, в лучшем случае археологическим курьезом, то правомерность выделения бутовской и иеневской культур, напротив, подтверждена последующими исследованиями, хотя характеристики этих культур значительно изменились по сравнению с первоначальными.
Гипотеза о культурном многообразии мезолита Волго-Окского бассейна получила свое дальнейшее развитие в начале 80-х годов в работах автора [11, 12]. Отсутствие культурного единства в мезолите региона определяется совокупностью причин, важнейшими из которых являются известная временная протяженность периода и разновременность заселения территории теми или иными группами, поликультурность пришлого населения, его относительная разреженность и сезонная подвижность, отсутствие естественных географических рубежей, отделяющих Поочье от других областей России, и т.д.
Естественно, количественный рост источников и усложнение общих представлений сопровождаются неразработанностью и дискуссионностью большинства ключевых вопросов в изучении окских мезолитических культур - таких, как периодизация и хронология, синхронизация и генезис. Не менее спорной является и проблема возможного взаимодействия населения этих культур друг с другом. К сожалению, число независимых дат по-прежнему остается крайне незначительным, что позволяет соотносить во времени различные культуры достаточно условно. Невелико и количество признаков, указывающих на те или иные культурные заимствования и контакты. Тем не менее такие факты есть, и они требуют своего объяснения.
Учитывая относительно лучшую изученность бутовской культуры среди других волго-окских культур [1, 13], попытаемся определить вопросы взаимоотношений первобытного населения бассейна реки Оки именно на ее примере.
Бутовская культура
Бутовская культура была выделена в 1976 г. Л.В.Кольцовым и отнесена им к кругу памятников свидерской традиции [9, 10]. Позднее ее характеристика была изложена в ряде работ автора [13, 14]. Наиболее выразительными памятниками бутовской культуры являются Суконцево 7, Петрушино, Задне-Пилево 1 и 2, Заборовье 2, Черная 1, Елин Бор, Борисово, Красная 3, Исток 1 (верхний слой) и Соболеве 5.
Все известные к настоящему времени бутовские стоянки располагаются в зандровой зоне Восточной Европы, локализуясь в пределах Волго-Окского бассейна. Судя по палеогеографическим данным, развитие культуры происходило на фоне крупных экологических изменений растительного и животного мира, когда осуществлялась смена лесотундрового пребореального комплекса таежным бореальным. Зандры с их обилием водных и биологических ресурсов в раннеголоценовое время становятся местом, наиболее оптимальным для жизни и привлекательным для заселения, и поэтому начинают активно осваиваться. Население бутовской культуры предпочитало занимать речные и озерные террасы или омываемые
водой песчаные острова. Приуроченность стоянок к рыхлым песчаным отложениям неблагоприятно сказалась на условиях формирования культурных слоев и степени сохранности остатков. В результате почти единственно доступным для анализа оказался каменный инвентарь.
Все это с особой остротой определило необходимость оценки надежности имеющихся материалов. Качественному анализу был подвергнут весь имеющийся массив данных. Сопоставление комплексов друг с другом, их взаимная перепроверка и доказательство "чистоты", отсеивание смешанных, сортированных и очень мелких собраний позволили не просто ограничить число надежных в источниковедческом отношении памятников, но и уловить то общее, что помимо пластинчатости объединяет бутовскую индустрию. Было установлено, что из 94 коллекций, отнесенных разными авторами к бутовской культуре, не более 19 могут быть использованы для культурологических целей [13].
Проведенный источниковедческий анализ дает основание утверждать, что эталонные памятники бутовской культуры обладают единством в первичной и вторичной обработках, а также в типологии инвентаря. Техника первичной обработки основывалась на утилизации нуклеусов параллельного снятия, предназначенных для получения пластин. Во вторичной обработке использовались крутая затупливающая ретушь, резцовая техника, приостряющая и уплощивающая ретушь, двусторонняя оббивка, шлифовка. Эпизодически встречаются двустороннее краевое ретуширование и псевдомикрорезцовая техника.
По нашему мнению, стандартный типологический набор бутовской культуры включает следующие элементы (рис. 1): скребки концевые, двойные, подокруглые, боковые, резцы на сломе заготовки, ножи с при-остряющей краевой ретушью, вкладыши из фрагментированных пластин, косые острия, сверла с невыделенным рабочим концом, скобели с мелкими дугообразными узкими и широкими выемками, постсвидерские наконечники стрел иволистной и черешковой форм, микролиты с затупленным ретушью краем, изделия с поперечно срезанным ретушью концом и комбинированные орудия (резцы-скребки, резцы-ножи, скребки-ножи). Эти типы являются массовыми. На большинстве стоянок встречаются ретушные и двугранные резцы, симметричные острия, плечиковые сверла, трапеции, рубящие орудия, скробачи и предметы со шлифовкой, но число их ограничено. Прочие типы орудий, которые могут встречаться на тех или иных памятниках, как правило, единичны, и в целом не влияют на облик данной культуры.
Приведенный выше набор является поселенческим. Следует подчеркнуть, что бутовская культура не обладает ни одним специфическим, присущим только ей типом орудий. Взятый сам по себе каждый из
Рис.1. Бутовская культура. Каменный инвентарь стоянки Задне-Пилево 1
перечисленных 25 типов может присутствовать в ряде мезолитических культур Восточной Европы, но только в Волго-Окском бассейне они создают устойчивый, повторяющийся набор, определяющий облик названной культуры.
Памятники раннего этапа, являющиеся предметом настоящего исследования, судя по 20 радиоуглеродным датам стоянок Суконцево 7, Черная 1, Малая Ламна 3 и Новошино, существовали приблизительно в диапазоне от 8500 до 9500 лет назад, то есть в пребореальное и бореальное время. При этом стоянки с трапециями (Исток 1, Борисово, Красная 3, Микулино, Новошино и Малая Ламна 3) образуют узкий хронологический пласт, ограниченный, по-видимому, началом VII тысячелетия до н.э.
Формирование бутовской культуры, по мнению Л.В.Кольцова, происходило на базе свидерской [1]. По нашему мнению, этот факт не бесспорен, но если он и имел место, то формирование бутовской культуры происходило никак не на территории Волго-Окского бассейна, о чем свидетельствует отсутствие здесь свидерских памятников. Тогда неясно, где же находится эта территория.
Анализ каменного инвентаря волго-окских и соседних культур показывает, что наибольшее сходство у бутовской культуры прослеживается не со свидерской, а с местной рессетинской. Сопоставление кремневых комплексов бутовской культуры со свидерскими приводит к выводу, что свидерские элементы при этом не были основными. Наличие большинства признаков, составляющих классический бутовский ансамбль, в материальной культуре аборигенного населения Волго-Окского междуречья позволяет говорить о том, что позднее свидерское население (типа Смячка XIV, Тихонове 1), попав на территорию Волго-Окского бассейна, встретилось и, вероятно, вступило в контакт с носителями местной рессетинской культуры, существовавшей здесь в конце палеолита - начале мезолита, откуда новая культура и получила основную массу своих признаков. Только этим и можно объяснить наблюдаемое между бутовской и рессетинской культурами сходство в технике первичной и вторичной обработок и близость в типологии [13,14].
Следует обратить внимание на тот факт, что и стоянки в Смячке XIV [15] и Тихонове 1 [1] уже не являются свидерскими памятниками в чистом виде и могут рассматриваться по отношению к ним лишь как пережиточные. Возможно, правильнее считать, что они образуют заключительный этап свидерской культуры, когда происходит утрата ряда ее основных признаков, например, челновидного нуклеуса, срединного резца и т.д. Появление этих памятников на удаленных от исконно свидерских территорий Полесья и Польской низменности участках совпадает с общими изменениями растительного покрова на рубеже плейстоцена - голоцена. Однако единичность этих памятников и, следовательно, групп населения, их оставивших, заставляет усомниться в решающей роли в сложении новой культуры пришлого населения.
Рессетинская культура
Рессетинская культура выделена автором в 1983 г. [1, 16]. Ее памятники зафиксированы в бассейнах верхней и средней Оки (Рессета 2,3, Таруса 1, Борки, Лужки Е), Клязьмы (Альба 1,3), верхней Волги (Суконцево 8-11, Култино 3, Усть-Тудовка 4, нижний слой, Замостье 5, горизонт IX). Топографически все они приурочены к зандровым равнинам платформенных поднятий. Культурные слои стратиграфически залегают во флювиогляциальных или рыхлых террасовых отложениях.
Техника первичной обработки кремня базируется на утилизации одноплощадочных ядрищ конической или призматической формы. Значительно реже встречаются двухплощадочные подпризматические нуклеусы и одно- или двухплощадочные торцевые.
При вторичной обработке используются затупливающая ретушь, резцовая техника и двусторонняя оббивка, эпизодически присутствуют уплощивающая ретушь и техника транше.
Специфической чертой, выделяющей рессетинские комплексы среди других волго-окских памятников, является микрорезцовая техника. В европейском мезолите острия с микрорезцовыми сколами встречены в культурах, относящихся к маглемозскому кругу памятников [17-23]. Геологические даты и отсутствие в рессетинской культуре геометрических форм позволяют говорить, однако, о более раннем возникновении в ней микрорезцовой техники.
Из западно-европейских финальнопалеолитических культур, таких, как Свидер, Лингби, Федермессер, Аренсбург, Гамбург [17, 24], только гамбургская культура, относимая к аллереду, проявляет черты известного сходства с рессетинской. Среди восточно-европейских культур рессетинская имеет наибольшее сходство с материалами верхнепалеолитических памятников типа Гагарине - Хотылево 2 [25, 26], что позволяет считать населения названных культур генетически родственными.
Ведущим типом орудий являются резцы (рис.2). Доминируют изделия с неподработанной площадкой скола. На ранних памятниках представительны ретушные резцы, но доля их резко уменьшается к поздней фазе. Двугранные и комбинированные резцы немногочисленны. В скребках преобладают концевые формы, их дополняют боковые, двойные и округлые. По мере омоложения материалов снижается массивность заготовки и усиливается укороченность пропорций. Рубящие сравнительно многочисленны - это топоры и тесла подовальных и подтреугольных очертаний, выполненные на отщепах и из желваков в технике двусторонней оббивки и ретуширования. Скобели с мелкими дугообразными широкими или узкими выемками, перфораторы с выделенным или невыделенным жальцем, косые острия, изделия с поперечно срезанным ретушью концом, комбинированные орудия, пластины с регулярной ретушью, сверла с
Рис.2. Рессетинская культура. Каменный инвентарь стоянок Рессета 3, Суконцево 8 и 9
невыделенными рабочими участками, ланцетовидные орудия и вкладыши из фрагментированных пластин в небольшом числе присутствуют на всех стоянках и не имеют какой-либо специфики по сравнению с другими волго-окскими памятниками. Напротив, микролиты с затупленным ретушью краем образуют .устойчивые серии. Первоначально они ретушировались лишь по спинке или встречной ретушью. Затем появляются микропластины, обработанные по брюшку. На поздних рессетинских памятниках они начинают доминировать над микропластинами, затупленными по спинке, а микролиты, обработанные встречной ретушью, практически исчезают. Острия со сходящимися ретушированными краями часто обработаны подобно микролитам с затупленным краем, а конец скошен более мелкой ретушью.
Своеобразной формой, выделяющей рессетинские памятники, являются наконечники стрел на микропластинах, представленные двумя основными разновидностями: первая - миниатюрный наконечник с боковой выемкой, у которого ретуширована лишь часть одного из краев около основания, вторая - собственно рессетинские острия, т.е. изделия из микропластин с затупленным крутой ретушью по спинке краем и скошенным пером, шиловидным выступом и микрорезцовым сколом. Шиловидный выступ, отличающий рессетинские наконечники от магле-мозских и яниславицких острий, сближает их с верхнепалеолитическими плечиковыми остриями [19, 25]. Прототипы их имеются на стоянках Гагарине и Хотылево 2.
Помимо микрорезцовых наконечников с боковой выемкой на Окских стоянках встречены постаренсбургские и постсвидерские наконечники. Их появление в рессетинских материалах, по-видимому, отражает момент начала контактов аборигенного населения с пришлым свидерским, в результате чего складывается новая (бутовская) культура.
Хронологически рессетинская культура относится к раннему мезолиту. Стоянки Таруса 1, Суконцево 9 и 8 датируются еще концом ледникового времени. Пребореальный возраст Рессеты 3 определяется датами кундской стоянки Пулли, материалы которой весьма близки названным, но имеют по сравнению с ними пережиточный характер. Видимо, верхней границей рессетинской культуры следует считать появление памятников ранней кундской культуры типа Пулли [27]. Представляется очевидным, что типологически и технологически рессетинская, ранняя кундская и бутовская культуры составляют единую хронологическую и генетическую цепочку. Их объединяют последовательность в развитии техники первичного расщепления, постепенное угасание микрорезцовой техники, прогрессирующая микролитизация инвентаря и типологическая преемственность в формах обрабатывающих орудий и предметов охотничьего вооружения. В этой связи идея С.К.Козловского, включавшего территорию Волго-Окского междуречья в ареал кундской культуры [18], получает новое, неожиданное звучание.
Особо следует рассмотреть вопрос, прямо не касающийся территории Окского бассейна, но непосредственно связанный и с бутовской культурой, и с рессетинской, для решения которого окские памятники дают известный материал, - это вопрос о происхождении кундской культуры. В этой дискуссии для нас важен тот факт, что все исследователи единодушны во мнении о пришлом характере индустрии типа Пулли в Прибалтике.
Не останавливаясь на обзоре существующих мнений по данной теме [28, 29], отмечу, что ни одна из ранее существовавших гипотез не объясняет удовлетворительно проблему генезиса кундской культуры [30]. Тому имеются три главные причины: отсутствие до недавнего времени памятников, предшествующих по времени Пулли и похожих на него; попытка решения проблемы генезиса путем единовременного привлечения всех без исключения памятников кундской культуры, а не исключительно стоянок ее раннего этапа; отсутствие строгого доказательства связи кундских памятников раннего этапа (типа Пулли) и развитого этапа (типа Кунда-Ялевере).
Историографический анализ показывает, что доказательство связи раннего и развитого этапов кундской культуры базируется лишь на единственном постсвидерском наконечнике в Кунде-Ламмасмяги, отношение которого к прочему инвентаря памятника далеко не бесспорно. По остальным же признакам наиболее ранняя стоянка кундской культуры, Пулли, совершенно не похожа ни на Кунду-Ламмасмяги, ни на Умбузи, ни на Ялевере, ни на прочие памятники Эстонии и Латвии, кроме небольшого комплекса нижнего слоя стоянки Лепакозе. Однако этот материал стратиграфически отделен от верхнего слоя памятника, и нет оснований для их объединения в единый комплекс.
Бесспорным фактом является то, что охотничье вооружение стоянок Пулли и нижнего слоя Лепакозе, да и весь их обрабатывающий инвентарь не повторяется в прибалтийских памятниках больше нигде и до сих пор стоит по отношению к ним особняком. Мало помогает раскрытию загадки и то, что оба эти комплекса сделаны из импортного, белорусского кремня. В самой Белоруссии аналогом названных материалов является лишь стоянка Крумплево в бассейне Западной Двины [31, 32], коллекция которой при всей похожести на Пулли слишком мала для сравнения и не имеет независимых дат.
Крумплево также стоит как бы особняком в мезолите Белоруссии. В последнее время, правда, В.П.Ксензовым исследована стоянка Замошье 2, материал которой культурно близок Пулли и могильнику Звейниеке 2, но вместе с тем лишен ряда пуллийских признаков, в частности, наконечников с боковой выемкой [33, 34]. Нет никаких оснований считать Замошье 2 и более ранним памятником. Напротив, учитывая его несомненное сходство с бутовскими материалами, а также отсутствие микрорезцовой техники, миниатюрных наконечников с боковой выемкой и наконечников
типа Пулли, можно объяснить утрату пуллийских черт в Замошье 2 только тем, что этот памятник моложе Пулли, а следовательно, раскрывает проблему развития традиций Пулли, а никак не генезис этих признаков.
В любом случае, и здесь можно согласиться с единодушным мнением исследователей, пуллийская индустрия оставлена пришлым, а не прибалтийским населением. Свидерская культура не может быть единственным источником кундской (равно пуллийской) традиции уже хотя бы потому, что в свидере нет наконечников из микропластин с боковой выемкой, микролитов с затупленным ретушью краем, техники микрорезца и т.д.
В свете последних данных представляется, что проблема генезиса индустрии типа Пулли может быть разрешена лишь на фоне волго-окских, а если быть точным, рессетинских материалов. Именно на фоне рессетинской индустрии становятся очевидными истоки каменной индустрии стоянки Пулли и пережиточный характер материалов последней по сравнению с материалами таких стоянок, как Суконцево 8, 9 и Рессета 3. Конечно, изученность рессетинской культуры еще далека от полноты. Тем не менее количество ее памятников исчисляется не одним-двумя, а главное, заметна динамика в изменении форм изделий, имеются даты и лито-логические основания для синхронизации памятников этой культуры с Пулли.
Как известно, на стоянках развитого этапа кундской культуры при изготовлении орудий использовалось только местное низкокачественное сырье. Традиционно этот факт объясняется либо переходом пришлого древнего населения (типа Пулли) на местное сырье, либо его ассимиляцией с населением культуры аскола [28, 29], у которого существовали традиции обработки кварца, сланца и низкокачественного прибалтийского красноватого кремня. Однако возможен и еще один вариант: индустрия типа Пулли по своей исторической судьбе не имеет отношения к памятникам типа Кунда-Ламмасмяги (Умбузи, Мокси, Ялевере и т.д.), а в Лепакозе исследованы два не просто разновозрастных, но и разнокультурных материала. Это предположение вероятно еще и потому, что в каменной индустрии развитого этапа кундской культуры кроме единственного постсвидерского наконечника других форм охотничьего и обрабатывающего вооружения не сохранилось. Вернемся, однако, к генезису пуллийской индустрии.
Инвентарь стоянки Пулли характеризуется микропластинчатой, пластинчатой и отщеповой техниками первичной обработки. Во вторичной обработке используются крутая затупливающая ретушь, резцовая техника, уплощивающая ретушь, двусторонняя оббивка и микрорезцовая техника. Последняя совершенно не характерна для памятников свидерского круга, но является культуроопределяющей для рессетинских памятников. Следует подчеркнуть также, что микрорезцовая техника в Пулли носит пережиточный характер.
Среди орудий преобладают резцы на сломе заготовки, но встречаются ретушные и двугранные. В скребках доминируют концевые, которые дополняются двойными, подокруглыми, боковыми. Скобели - с мелкими дугообразными выемками, сверла - стрельчатые. Рубящие представлены небольшим числом двусторонне оббитых топоров и тесел подтрапециевид-ной и подовальной форм. Ножи и комбинированные орудия немногочисленны и не имеют каких-либо культуроспецифических черт. Охотничье вооружение представлено косыми остриями, вкладышами с поперечно срезанной базой, вкладышами из фрагментированных пластин, микролитами с затупленным краем, обработанными главным образом по брюшку. Их дополняют немногочисленные прямоугольники, микролиты с затупленными ретушью краем и основанием, с небольшой горбинкой или выступом в месте перегиба - формы, производные от шиловидных острий, присутствующих в коллекции и весьма напоминающих рессетинские. Наконечники стрел представлены постсвидерскими обычными и такими, у которых плоской ретушью обработано до половины корпуса. Присутствуют также два варианта наконечников стрел с боковой выемкой - только с ретушированной выемкой и с дополнительно подправленным плоской ретушью брюшком на пере. В коллекции присутствуют и микрорезцы, но микрорезцовые сколы на остриях четко не различимы, возможно, заретушированы.
Уже беглое сравнение материалов Пулли и Рессеты 3 показывает, что первые являются дальнейшим развитием форм вторых и наследием традиций Суконцева 9 и 8. Это касается как техники расщепления, так и вторичной обработки,' как размеров изделий, так и их типологического состава, как форм орудий, так и нюансов вторичной обработки. Сумма фактов свидетельствует, что индустрия Пулли является ничем иным, как развитием рессетинских традиций, и возникновение Пулли связано с моментом проникновения в Прибалтику носителей рессетинской культуры. Вероятность такого продвижения проистекает, во-первых, из .условий хозяйствования первобытного населения, а во-вторых, из геоморфологической ситуации конца ледникового - начала голоценового времени. Судя по всему, система верхневолжских озер вместе с Западной Двиной относилась не к Каспийскому, а к Балтийскому бассейну, и передвижение населения в пределах единой водной системы является более чем вероятным [35].
О первичности рессетинских стоянок говорят более ранний возраст Суконцева 9 (не позднее молодого дриаса), сходство Пулли с Рессетой 3 и нижним слоем стоянки Усть-Тудовка 4, датированной, по устному свидетельству М.Г.Жилина, пребореальным временем, факт залегания на стоянке Замостье 5 рессетинских материалов под слоями с ранними бутовскими материалами, постепенная утрата в Пулли рессетинских наконечников с боковой выемкой и шиловидных форм, деградация микрорезцовой
техники, уменьшение форм рубящих орудий и общая микролитизация изделий и т.д. Исходя из условий хозяйствования мезолитического населения, можно предположить, что появление Пулли в Прибалтике связано с сезонной миграцией рессетинского населения из Волго-Окского бассейна по Западной Двине на северо-запад в пределах единого водного бассейна.
Не останавливаясь на судьбе пуллийского населения в Прибалтике, обратим внимание лишь на то, что бутовские материалы как бы продолжают ту же линию развития, но по ряду признаков тяготеют к рессетинским материалам. Последние находки на стоянках Бутово и Прислон прямо свидетельствуют о производном характере некоторых бутовских наконечников от рессетинских и пуллийских. Нет сомнения, что объяснение этому следует искать в геоморфологических катаклизмах на рубеже плейстоцена -голоцена, проявившихся в формировании растительной зональности, когда условия все возрастающей облесенности региона в раннем голоцене привели к складыванию иных условий хозяйствования и разрыву связей между Прибалтикой и Верхним Поволжьем.
Теперь обратимся к не менее интересной проблеме соотношения бутовской и иеневской культур. Вопрос о взаимоотношении населения этих культур впервые был поставлен и рассмотрен Л.В.Кольцовым. Он считает их сугубо враждебными и рисует мрачную картину конкисты и реконкисты в духе дикого раннего средневековья [1, 10]. Имеющиеся данные не подтверждают, однако, этой эпопеи. Разберемся с взаимоотношением названных культур несколько подробнее.
Иеневская культура
Иеневская культура была выделена Л.В.Кольцовым в 1977 г. [10]. К настоящему времени насчитывается не менее сотни иеневских памятников, однако представительные и надежные коллекции составляют едва ли более полутора десятков комплексов. Судя по ним, для данной культуры характерны отщеповая, пластинчатая и микропластинчатая индустрии первичной обработки, основанные на утилизации одно-, двух- и многогою-щадочных ядрищ конической и призматической форм и аморфных. В качестве заготовок для орудий использовались отщепы, пластины и, реже, микропластины. Во вторичной обработке широко использовались затупливающая и приостряющая ретушь, спорадически встречается уплощивающая ретушь, псевдомикрорезцовая техника и транше.
Орудия представлены резцами с ретушированной и неподработанной площадками скола, концевые, скошенные, округлые, боковые и двойные скребки, скобели с широкими и узкими дугообразными выемками, пластины с приостряющей ретушью, комбинированные орудия, перфораторы. Разнообразны рубящие изделия - топоры и тесла с перехватом, подавальной и подтрапециевидной форм, долота (рис.3). Выразительны аренсбургские и постаренсбургские наконечники с боковой выемкой и симметричные черешковые. Изредка встречаются постсвидерские наконечники стрел. Имеются косо- и поперечно-лезвийные наконечники, в том числе трапеции. Присутствуют треугольники, сегментовидные и ланцетовидные острия.
В вопросе генезиса иеневской культуры автор согласен с мнением Л.Л.Зализняка, утверждающего, что она оставлена потомками аренсбург-ского населения [36, 37]. В этой связи следует отметить факт присутствия в Волго-Окском бассейне аренсбургских стоянок: Теплый Ручей [38] и Ла-нино [39] на верхней Волге, а также известное еще в прошлом веке Гремячее на Оке [40].
Первая периодизация иеневской культуры, разделяющая ее развитие на четыре этапа, была предложена Л.В.Кольцовым в 1989 г. [1]. Источниковедческий анализ показал, однако, что такая дробность не имеет достаточных оснований [41]. Нам кажется, что в основу периодизации рассматриваемой культуры должно быть положено развитие форм аренсбургских наконечников и трапеций. Тогда становится очевидным тот факт, что в иеневской культуре есть лишь три группы памятников - с черешковыми наконечниками, но без геометрических форм, с наконечниками и трапециями, только с трапециями.
Для ее раннего этапа характерны аренсбургские и постаренсбургские асимметричные с боковой выемкой и черешковые наконечники. Вероятно, уже в это время появляются косолезвийные наконечники как прототип трапеций или промежуточная форма к ним от асимметричных наконечников с боковой выемкой. Трапеции же и треугольники пока не известны. К этому этапу могут быть отнесены стоянки Усть-Тудовка 1 [42], Умры-шенка (раскоп 2), а также, вероятно, Высокино 6 и Староконстантинов-ская4 [1].
Второй этап знаменуется появлением трапеций при сохранении всех постаренсбургских форм. По мере омоложения возраста памятников асимметричные наконечники с боковой выемкой утрачивают свои вытянутые пропорции, превращаясь в так называемые алтыновские вкладыши. Постепенно исчезают черешковые формы, но сохраняются косолезвийные наконечники и увеличивается количество трапеций. Указанные закономерности хорошо прослеживаются на примере стоянок Староконстанти-новская 2 и 6, Умрышенка (раскопы 1 и 3), Брагино, Шильцева Заводь 5, Ладыжино 3, Журавец, Дмитровское, Богоявление, Пеньково и Сельцо 3.
На заключительном третьем этапе исчезают алтыновские вкладыши, черешковые и асимметричные постаренсбургские наконечники не известны, косолезвийные наконечники немногочисленны. Основную роль в охотничьем вооружении играют трапеции. Представительных памятников
Рис.3. Иеневская культура. Каменный инвентарь стоянки Брагино 1
без асимметричных и черешковых постаренсбургских наконечников всего два - Иенево 2 и Коприно.
Асимметричные наконечники с боковой выемкой, алтыновские вкладыши, косолезвийные наконечники, трапеции и треугольники в иенев-ской и родственной ей деснинской культурах образуют единый типологический ряд. Судя по имеющимся данным, асимметричные наконечники с боковой выемкой относятся по крайней мере к финальному палеолиту, а трапеции и треугольники появляются, по-видимому, уже в пребореале. Таким образом, уменьшение размеров предметов охотничьего вооружения в иеневской и деснинской культурах служит проявлением адаптивной реакции на все большее распространение лесов в раннеголоценовое время.
Каковы основания предложенной периодизации? Для ответа обратимся к хронологии стоянок. Л.В.Кольцов определяет время существования иеневской культуры от конца бореального до начала атлантического периода [1]. Источниковедческий анализ существующих на настоящий момент палинологических и радиокарбонных дат, выполненный А.Е.Кравцовым и А.Н.Сорокиным [41, 43, 44], показывает, что данное утверждение не соответствует действительности и период существования иеневских стоянок должен быть пересмотрен в сторону удревнения. Судя по ревизии дат, использованных Л.В.Кольцовым, и новым датам, полученным в последние годы, хронология иеневской культуры охватывает период примерно от конца молодого дриаса до бореала включительно. В настоящее время нет ни одной независимой даты, свидетельствующей о существовании иеневской культуры в атлантикуме. Наиболее древняя дата - не позднее конца молодого дриаса - получена для иеневской стоянки Усть-Тудовка 1 [42]. Возраст Шильцевой Заводи 5 находится в интервале от Dr-З до конца Рв включительно. Пребореальным временем датированы Ладыжино 3 и Беливо 6В. Культурный слой стоянки Брагино перекрыт погребенной почвой, время формирования которой датировано пыльцевым методом не позднее начала бореального времени. Лишь один памятник - Митино 5 - относится к концу бореального периода, но эта дата, по справедливому замечанию Е.А.Спиридоновой, нуждается в проверке.
Таким образом, вся совокупность имеющихся данных позволяет утверждать, что пока нет серьезных оснований говорить о существовании иеневской культуры позднее бореального времени, и ограничить верхнюю границу ее эволюции именно указанным отрезком. Нельзя исключать, что иеневская культура могла исчезнуть из Волго-Окского бассейна еще раньше, уже в пребореале, однако для установления этого факта необходимо датировать естественными методами представляющиеся наиболее поздними по возрасту стоянки Иенево 2 и Коприно. Критический анализ имеющихся данных и новейшие датировки памятников позволяют не просто удревнить в целом хронологию иеневской культуры, но и говорить лишь о ее ранне-мезолитическом возрасте.
К какому же времени относятся контакты бутовской и иеневской культур и были ли они вообще? На последний вопрос, вероятно, следует ответить положительно. Во всяком случае, выделяется целая группа стоянок с доминантой признаков иеневской и бутовской культур, но с четко выраженной инокультурной примесью. Все они условно объединяются термином "памятники смешанной традиции". Так, например, типично иеневские косолезвийные наконечники на стоянках бутовской культуры имеются в комплексе второго жилища Петрушино и в верхнем слое Исток 1. Серия "иеневских изделий" встречена на бутовской стоянке Беливо 4А. Более многочисленны иеневские комплексы, в которых встречаются постсвидерские наконечники стрел.
Конечно, присутствие постсвидерских наконечников в иеневских материалах можно объяснить по-разному. Оно может быть вызвано и смешанностью комплексов, и их генезисом из стоянок типа Коромка Верхнего Поднепровья (при условии чистоты последних), и стадиальностью явления, и, наконец, влиянием какой-либо из постсвидерских культур. В Волго-Окском междуречье такой культурой, скорее всего, могла быть именно бутовская культура. Эпизодичность постсвидерских наконечников на фоне эволюционного развития постаренсбургских наконечников и трапеций в тех случаях, когда однозначно исключена смешанность коллекций, свидетельствует в пользу спорадического заимствования этой формы. Тем не менее, с учетом равновероятности всех этих вариантов просматривается следующее возможное решение проблемы.
Очевидно, наиболее простое объяснение наличия тех или иных типов одной культуры в комплексах другой заключается в механическом смешении материалов. Подобную ситуацию мы имеем довольно часто, например, в памятниках типа Нобель 1 (Украина) механически смешаны свидерские и яниславицкие материалы, в памятниках днепро-деснинской культуры - свидерские и аренсбургские, в ряде скоплений на стоянке Мирное - гребениковские и кукрекские и т.д.
Иногда памятники бассейнов крупных рек сплошь состоят из смешанных коллекций и "чистыми" остаются лишь единичные комплексы. Такую картину мы имеем, вероятно, в Посожье. Разными исследователями здесь выделены днепро-деснинская и гренская культуры, памятники типа Красновка 1 и Латки [45-47]. Можно, однако, посмотреть на культурную схему этого региона и с другой стороны, если подойти к имеющимся здесь коллекциям по преимуществу как к смешанным.
Все известные на настоящее время памятники Посожья распадаются на четыре группы. Первая, наиболее многочисленная, включает стоянки свидерского облика без асимметричных наконечников с боковой выемкой -это Яново, Дальнее Лядо, Журавель, Баркулабово и Лудчица. Стоянка Яново отнесена Л.Л.Зализняком к памятникам типа Смячка XIV, которые либо представляют финальный этап свидёрской культуры и, следовательно,
относятся к финальному палеолиту, либо символизируют переход к мезолиту и, соответственно, должны датироваться пребореальным временем. Однако в любом случае эти памятники сравнительно "чисты", без ино-культурной примеси. Видимо, их правомернее связывать со свидерской культурой и датировать не позднее конца плейстоцена. При этом отсутствие нормального свидерского нуклеуса объяснимо характером сырья - очень малым размером гальки в Посожье, что и стало непреодолимой преградой для челновидного ядрища. Все остальные типы изделий свидерской культуры присутствуют в памятниках типа Яново-Баркулабово.
Вторая группа представлена стоянками типа Боровка, где нет никаких свидерских или постсвидерских признаков, а имеются лишь асимметричные наконечники с боковой выемкой или их производные. Прохождение этой группы связано с аренсбургской культурой, а ближайшие аналогии, по справедливому замечанию Л.Л.Зализняка, имеются в памятниках типа Песочный Ров [15]. Вероятно, справедливее их считать восточным вариантом аренсбургской культуры и помещать, как и свидерские, в конец плейстоцена - начало голоцена. За этой группой можно сохранить название гренской культуры. Не возражая в целом против мнения ЛЛ.Зализняка о генезисе данной культуры от аренсбургской, отметим, что конкретное связующее звено выбрано Л.Л.Зализняком неудачно, так как в Боровке имеется высокая трапеция и, следовательно, этот памятник не может быть наиболее ранним в ряду других гренских.
В третью группу входят памятники типа Коромка-Гренск, Пече-неж (?) и, вероятно, Горки, для которых характерно сочетание аренсбург-ских и свидерских признаков. Если коллекция Гренской стоянки, безусловно, смешанная, то об остальных памятниках однозначно этого не скажешь, хотя их смешанность очень вероятна. Объясняется это тем, что памятники находятся у "живой" воды и, следовательно, очень высока вероятность неоднократных посещений одного и того же места в разное время. Идею механической смешанности материалов этих памятников подтверждает и отсутствие гибридных форм, содержащих бикультурные признаки. Таким образом, днепро-деснинскую культуру, в которую традиционно объединяются эти памятники, следует считать источниковедчески несостоятельной и рассматривать лишь как момент историографии, а не объективной реальности.
Наконец, четвертую группу образуют немногочисленные, не вписывающиеся в названные выше группы коллекции - такие, как Красновка 1, Замошье 2 и Латки. Все они явно разнокультурны и непохожи на материалы свидерской, днепро-деснинской и гренской культур. Если подойти к памятникам этой группы также как к источниковедчески ненадежным, то в каждом из них можно вычленить не менее двух компонентов.
Таким образом, представляется очевидным, что финальный палеолит и мезолит белорусского Посожья не выходят в культурном отношении из
европейской схемы и соответствуют картине, наблюдаемой на сопредельных с Белоруссией территориях Польши и Украины: здесь были свидерская, аренсбургская, коморницкая и яниславицкая культуры. Все прочие синкретические культуры есть не что иное как результат источниковедческой ненадежности материала. В самом деле, смесь Свидера и Аренсбурга дает днепро-деснинскую культуру, смесь Свидера и Яниславицы - памятники типа Красновка и т.д. Если подойти к синкретическим материалам как к механически смешанным, то станет ясной причина возникновения наблюдаемого повсеместно в Поднепровье "культурного разнообразия". Повторяемость коллекций, в свою очередь, объяснима тем, что материалы четырех названных выше культур были механически смешаны на одних и тех же удобных для заселения участках, что и определило их незначительную вариабельность.
Вполне допустимо предположить, что масса памятников в Волго-Окском междуречье также являются смешанными. Очевидно, и здесь наличие "чистых" памятников - не рядовое явление, а исключение, и главная задача источниковедческой критики заключается как раз в доказательстве "чистоты" любого материала.
Следует при этом помнить, что критерии разделения смешанных комплексов в ряде случаев отсутствуют в силу объективных причин: массовые материалы по большей части встречаются в любой из мезолитических культур и, следовательно, не имеют своего культурноспецифического лица, единичные же изделия, придающие комплексам культурное своеобразие, могут оказаться в них и случайно. Очевидно, помочь разобраться в заимствованиях тех или иных форм можно лишь в том случае, если на классической форме одной из культур встречен технологический прием другой культуры. При этом мы будем иметь "чистое" свидетельство контакта разнокультурного населения.
Возвращаясь к проблеме взаимоотношений населения бутовской и иеневской культур, можно предположить, что присутствие плоской свидерской ретуши, характерной для бутовской культуры, на наконечнике с боковой выемкой - "символе" иеневской культуры - как раз и может служить таким индикатором.
К сожалению, подобных фактов "прямого действия" не так уж и много. Из 12 представительных иеневских стоянок, где найдены бутовские (?) постсвидерские наконечники стрел, лишь в Дмитровской 1 плоская ретушь оформляет на брюшке черешок постаренсбургского наконечника. Однако независимая дата для этого памятника отсутствует. По аналогии стоянка может быть отнесена ко второму этапу иеневской культуры, причем не к самому его концу, т.е. она может быть датирована не позднее рубежа Рв-Во периодов. Присутствует плоская ретушь и на асимметричных наконечниках с боковой выемкой в Беливо 4А [44]. Аналогичный прием использован также и при оформлении насадов косолезвийных наконечников в Пенькове и в Сельце 3 [1].
Таким образом, на основе названных, хоть и немногочисленных, фактов можно говорить о взаимодействии бутовской и иеневской культур. При этом время начала возможных контактов их носителей, судя по датам Беливо 4А, относится не позднее чем к концу пребореального времени [43], т.е. уже к началу существования бутовской культуры.
Сказанное исключает тезис Л.В.Кольцова об агрессивности населения иеневской культуры, его вторжении в бассейн и вытеснении бутовского населения на восток региона. Не подтверждает крупных перемещений и картографирование надежных в источниковедческом отношении бутовских и иеневских стоянок. О вторжении иеневской культуры в Волго-Окское междуречье и вытеснении ею бутовской культуры не может быть речи еще и потому, что иеневские стоянки, судя по дате Усть-Тудовки 1, появились здесь не позднее молодого дриаса, то есть значительно раньше бутовских.
Следовательно, изученные материалы позволяют не просто выяснить отдельные факты, указывающие на контакты бутовского и иеневского населения, но и оценить их. По нашему мнению, в настоящее время нет данных, свидетельствующих о враждебных отношениях между населением бутовской и иеневской культур, напротив, скорее можно говорить об их мирном сосуществовании на определенном отрезке времени. Эпизоды таких контактов относятся к пребореальному и бореальному (?) времени.
Следует признать, однако, что вопрос о судьбе иеневского населения остается до сих пор открытым. Нельзя исключать, что иеневская культура на своем заключительном этапе (Сельцо 3 и Иенево 2) трансформируется в памятники типа Кирицы 1, весьма сходные со средневолжскими, относящимися к камской и усть-камской культурам, между которыми, по нашему мнению, нет непроходимых различий и которые, видимо, являются лишь разными хронологическими этапами единой культуры [41]. Во всяком случае, сходство Кириц 1 с Сюкеевским Взвозом [48] очень велико. Нельзя лишь согласиться с палеолитическим возрастом Сюке-евского Взвоза, скорее всего, он пребореальный или раннебореальный. Тогда хронологически все очень хорошо увязывается.
В свою очередь, от усть-камских материалов легко "перекинуть мостик" к ранненеолитическим коллекциям, собранным Л.Косинской, где все те же, но сильно измельчавшие иеневские трапеции идут уже с наколь-чатой керамикой.
Теперь остановимся на пургасовских материалах.
Пургасовская культура
Пургасовская культура выделена автором в 1985 г. [12]. Эпонимный памятник - стоянка Пургасово 3 - располагается на правобережье р.Мокши на востоке Рязанской области. Индустрия памятника характеризуется развитой пластинчатой и отщеповой техникой. Нуклеусы представлены
одноплощадочными коническими, карандашевидными или призматическими экземплярами, предназначенными для снятия пластин и микропластин (рис.4).
Среди орудий доминируют резцы, а в них преобладают изделия с неподработанной площадкой скола, более трети из которых - нуклевидные. Двугранных и ретушных резцов содержится поровну, присутствуют комбинированные, однако в совокупности число их невелико. Весьма характерны плоские сколы. На втором месте по численности стоят вкладыши из фрагментированных пластин, на третьем - скребки. Среди скребков превалируют концевые. Их дополняют двойные концевые, боковые, концевые-боковые, подокруглые, скробачи и стрельчатые. Скобели, как правило, имеют дугообразные узкие мелкие выемки. Сверла бывают с невыделенным концом или плечиковые. Разнообразны комбинированные орудия, наиболее часты сочетания резцов с ножами или скребками. Встречены пластины с регулярной приостряющей или, реже, притупляющей ретушью, тесла подтреугольной или подтрапециевидной формы, выполненные из отщепов либо желваков в технике оббивки, двустороннего ретуширования, шлифовки. Многочисленны косые острия, а также микролиты с поперечно срезанным ретушью концом и микролиты с выемкой на конце. Последние часто имеют подтеску плоской ретушью на брюшке. Этот прием является культуроопределяющим для пургасовских памятников. Симметричные острия, напротив, устойчивых серий не образуют. Выразительными сериями представлены абразивы, "выпрямители древков стрел" и каменные грузила с пазами для подвешивания или круглыми сверлинами. Среди наконечников стрел помимо традиционных пост-свидерских весьма характерны изделия с выемкой на конце двух разновидностей - массивные поперечно-лезвийные черешковые наконечники, боевой конец которых оформлен двусторонней крутой или пологой в сочетании с плоской ретушью прямо или в виде выемки, и крупные острия с пильчатой ретушью на боевом конце и выемкой в основании. Специфику пургасовской культуры составляют предметы охотничьего вооружения, а также серия каменных грузил.
До последнего времени отражением взаимодействия бутовской и пургасовской культур служили находки микролитов с выемкой на конце и наконечников на стоянке Борисово 1, датируемой палинологическим методом не позднее начала бореала. В 1987 г. была исследована стоянка Шагара 4, комплекс которой имеет признаки бутовской и пургасовской культур, причем здесь используется типично пургасовский прием подтески на бутовских микролитах с затупленным краем и основанием, что служит прямым свидетельством взаимодействия населения названных культур. Поскольку для стоянки Шагара 4 получена радиоуглеродная дата 9350+200 (ГИН 5417), помещающая этот памятник в конец пребореального - начало бореального времени, то именно она может быть принята за отправную точку отсчета их контактов.
Рис.4. Пургасовская культура. Каменный инвентарь стоянки Пургасово 3
Наличие коллекции с бикультурными признаками, если исключить механическое смешение разнокультурных материалов, можно объяснить следующим образом. Во-первых, взаимодействием их носителей, причем, учитывая размеры жилища, скорее следует говорить об ассимиляции бутовского населения, для которого нехарактерны крупные подквадратные постройки. В таком случае финал бутовских древностей в Мещере определяется временем проникновения сюда пургасовского населения. Во-вторых, генезисом пургасовских комплексов на бутовской основе с последующей миграцией этой группы в бассейн р.Мокши. В этом случае речь идет либо о трансформации бутовской культуры в пургасовскую, либо о появлении варианта бутовской культуры. Наконец, нельзя исключать, что мигрировавшая из Примокшанья в Мещеру в пребореале группа пургасовского населения оказалась ассимилированной, и отражением финала этого процесса служат находки в Борисове, где пургасовские черты фиксируются уже как рудиментарные. Однако в любом случае открытие Шагары 4 заставляет по-новому взглянуть на историю бутовского населения и, бесспорно, заслуживает последующей детальной разработки.
Барашево 1 и Красная 1 "Вася"
Некоторые новые факты к проблеме культурного взаимодействия в мезолите р.Оки появились в последнее время в связи с исследованием стоянки Барашево 1. Стоянка располагается в 1 км к ССЗ от одноименной деревни в Сасовском районе Рязанской области на дюне высотой до 2 м левого берега р.Мокши в зоне Окско-Мокшинской низины. В настоящее время дюна почти полностью развеяна и значительная ее часть разрушена карьером. Каменные изделия образовывали компактное скопление площадью около 50 кв. м в южной части дюны и занимали наиболее углубленную часть котловины выдувания.
Памятник открыт в 1986 г. В.П.Челяповым и дополнительно обследован автором в 1987-1989 гг. Собранная нами коллекция включает около 7000 предметов. Орудия и отходы их производства составляют в ней около 15%.
Сопоставление этой коллекции с мещерскими стоянками показывает, что в Барашеве 1 содержание орудий и отходов их производства примерно в 2,5 раза ниже. Если же рассматривать лишь морфологически четкие формы, то разница будет еще выше [13, 41, 49, 50]. Нуклеусы малочисленны и невыразительны, сильно сработаны. Их форма подконическая или подпризматическая. Служили для скалывания отщепов и реже пластин. Снятие круговое или торцевое. Общий индекс пластинчатости комплекса довольно низок (0,17), также низок и индекс пластинчатости орудий (0,32). Морфологически выраженные формы имеют лишь 33% пластин.
Орудийный набор памятника довольно беден (рис.5). Наиболее многочисленны резцы - 27%. Среди них доминируют экземпляры на сломе отщепа, их дополняют ретушные (12,5%), двугранные (12,5%) и комбинированные (5,8%). Весьма характерны широкие кромки, но доля нуклевидных невелика. Все скребки (4,7%) изготовлены из отщепов, многие фрагментированы. Скребки отличаются известным разнообразием, достигаемым в основном за счет единичных форм. Превалируют концевые экземпляры, их дополняют подокруглые, скробачи, двойной концевой, боковой и раклет. Особенностью коллекции является отсутствие концевых скребков на пластинах. Скобели (1,4%) все одинарные, выемки мелкие узкие дугообразные, изредка глубокие. Сверла, комбинированные орудия и ножи малочисленны. Рубящие орудия (0,6%) представлены лишь обломками двусторонне обработанных тесел, в том числе с намечающимся желобком. Выразительны микролиты с поперечно срезанным ретушью концом (1,2%) и косые острия (2,2%). Без сомнения, косые острия с усеченными крутой ретушью бугорковыми частями использовались в качестве наконечников стрел как основные или боковые вкладыши в составном охотничьем метательном вооружении.
Использование косых острий в качестве наконечников стрел присуще и памятникам типа Красново 1, однако в Барашеве имеются экземпляр с зубчатым краем и экземпляр с псевдомикрорезцовым сколом, неизвестные там. Кроме того, в Барашеве обнаружен и наконечник из микро-'пластины с краевой выемкой, подобный найденному в Шильцевой Заводи 5 или наконечникам типа А рессетинской культуры [51]. Однако наибольшее сходство эти наконечники имеют с материалами стоянки Красная 1 "Вася", расположенной в зоне Жиздринского полесья, примерно в 700 км к западу от стоянки Барашево 1, и исследованной автором в 1982 г. [52].
Коллекцию дополняют вкладыши из фрагментированных пластин (9,3%), пластины и отщепы со следами сработанности (4,5 и 4,8% соответственно), многочисленные резцовые сколы, обломки орудий и отщепы со следами шлифовки.
Таким образом, своеобразными чертами комплекса Барашево 1 следует считать отсутствие традиционных для бассейна постсвидерских наконечников, необычный состав охотничьего вооружения, малочисленность резцов на пластинах, высокий удельный вес широких кромок, наличие выразительной серии ретушных и двугранных резцов, низкую пластинча-тость, бедный типологический набор орудий, неразвитость вкладышевой техники, присутствие предметов со следами шлифовки. Обращает на себя внимание факт полного несходства Барашева 1 со стоянкой Пургасово 3, расположенной в 50 км выше против течения р.Мокши.
Все сказанное позволяет говорить об известном своеобразии Барашева 1 в ряду других волго-окских памятников и выделить эти материалы в особый культурный тип. Следует при этом отметить, что наибольшее
Рис.5. Каменный инвентарь стоянки Барашево 1
сходство Барашево 1 проявляет с памятниками типа Краснове 1, пока еще крайне слабо изученными [53], и стоянками Волго-Камского междуречья [1, 54]. Однако, если взглянуть из бассейна р.Мокша на запад Окского бассейна, можно увидеть, что все без исключения формы Барашева 1 присутствуют на стоянке Красная 1 "Вася", но здесь они "растворены" другими материалами: аренсбургскими и свидерскими наконечниками стрел, низкими трапециями, остриями, резцами, скребками и т.д. (рис.6), аналогии которым по большей части имеются в посожских материалах [46]. Можно предположить, что низкие трапеции Красной 1 "Васи" являются всего лишь вариантом наконечника типа Барашево 1. Если это так, то Барашево 1 по времени немного предшествует аналогичному комплексу Красная 1 "Вася".
Наличие барашевских типов охотничьего вооружения в Красной 1 "Васе", где помимо них широко представлены свидерские и аренсбургские наконечники, а также аналогии обрабатывающим орудиям Барашева 1, позволяют высказать два равновозможньгх предположения о причинах такого сходства. Первое: тип Красной 1 "Васи" сложился в результате взаимодействия населения, известного по памятникам типа Барашево 1, с населением, пришедшим из Белоруссии и известным по стоянкам бассейна р.Сож [44, 47]. Вероятность этого взаимодействия весьма велика, так как Жиздринское полесье является всего лишь северной оконечностью Деснинского полесья и морфологически непосредственно с ним связано. В свою очередь, была достаточно простой и связь по р.Оке между Жиздрин-ским полесьем и Окско-Мокшинской низиной, по которой население типа Барашево 1 могло в течение одного сезона добраться до верховьев Оки и достичь Жиздринского полесья.
Второе предположение гораздо более прозаично: в Красной 1 "Васе" имеет место механическое смешение разнокультурных (а возможно, и разновозрастных) материалов. К сожалению, подтвердить или опровергнуть этот факт в настоящее время не представляется возможным. Несомненно лишь одно: тождество материалов Барашева 1 и известной части комплекса Красная 1 "Вася" присутствует, хотя причина его пока однозначно не установлена. Не исключено (как высказывалось мной ранее), что какая-то группа средневолжского населения в раннем мезолите проникла в Волго-Окский бассейн. Это событие отмечено появлением здесь стоянок Кул-тино 1, Велетьминская 9, Барашево 1 и, наконец, Красная 1 "Вася". При этом индустрии сохраняются в "чистом" виде, как в Барашеве 1 или Кул-тине 1, или, как в Красной 1 "Васе", носят следы взаимодействия с иными культурными традициями. Как бы то ни было, соотношение этих культурных групп получает новое звучание.
Рис.6. Каменный инвентарь стоянки Красное 1 "Вася"
Заключение
Волго-Окский бассейн был заселен в раннем мезолите разнокультурным населением. Часть этого населения были потомками верхнепалеолитического населения типа Хотылево 2 - Гагарине. Эта группа известна нам по памятникам рессетинской культуры. Другая часть населения была пришлой из Западной Европы - она известна по памятникам культур Федермессер (Заозерье) и Аренсбург (Подол III, Гремячее). Каменная индустрия первой группы получила свое развитие в кундской и бутовской культурах, второй - в иеневской культуре.
На генезис бутовской культуры известное влияние оказало пришлое позднесвидерское население, известное на Десне по памятникам типа Смячка XIV. В Волго-Окском бассейне к памятникам типа Смячка XIV относятся стоянки Тихонове и Красное 10. Бутовская культура возникает в результате слияния коренного населения рессетинской культуры с пришлым свидерским. Судя по имеющимся разрозненным и пока немногочисленным фактам, группы разнокультурного населения не были изолированы друг от друга и эпизодически контактировали. Свидетельства таких контактов фиксируются по присутствию синкретических черт в каменном инвентаре. Материалы окских стоянок, рассмотренные в статье, позволяют в наибольшей мере выяснить факты, указывающие на контакты бутовского населения с населением других культур, и наметить их взаимное влияние.
Предпринятое исследование позволяет оценить роль рессетинской культуры в генезисе бутовской, поставить вопрос о взаимодействии бутовской и пургасовской культур, а также отказаться от отдельных привычных стереотипов, как, например, представление о враждебных отношениях между населением бутовской и иеневской культур. Все это позволяет точнее раскрыть культурно-исторические процессы, протекавшие в Волго-Окском бассейне в мезолитическое время. Однако факты взаимодействия древнего населения пока немногочисленны и отрывочны, поэтому более детальное определение динамики взаимоотношений древнего населения является задачей будущих поисков и в любом случае требует накопления новых фактов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Археология СССР. Мезолит СССР. - М., 1989.
2. Воеводский М.В. К вопросу о ранней (свидерской) стадии эпипалеолита на территории Восточной Европы // Тр. 2 международной конференции АИЧПЕ. - М., 1935. - Вып.5.
3. Воеводский М.В., Борисковский П.И. Стоянка Елин Бор // Советская археология. - 1947. - Вып.З.
4. Воеводский М.В. Мезолитические культуры Восточной Европы // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. - 1952. -Вып.ХХХ!.
5. Формозов А.А. Периодизация мезолитических стоянок Европейской части СССР // Советская археология. - 1965. - № 4.
6. Формозов А.А. Этнокультурные области на территории Европейской части СССР в каменном веке. - М., 1959.
7. Кольцов Л.В. Новые раскопки стоянки Елин Бор // Материалы и исследования по археологии СССР. - М.-Л., 1966. - Вып. 126. - С.178-184.
8. Кольцов Л.В. Некоторые итоги изучения мезолита Волго-Окского междуречья // Советская археология. - 1965. - № 4.
9. Кольцов Л.В. Культурные различия в раннем мезолите Волго-Окского бассейна // Восточная Европа в эпоху камня и бронзы. - М., 1976.-С.21-26.
10. Крайнев Д.А., Кольцов Л.В. Проблемы первобытной археологии Волго-Окского междуречья (по результатам работ Верхневолжской экспедиции ИА АН СССР) // Советская археология в X пятилетке: Тез. пленарн. докл. Всесоюзной конференции. - Л., 1979. - С.22-26.
11. Сорокин А.Н. Культурные различия в мезолите бассейна р.Оки// Краткие сообщения о полевых исследованиях Института археологии АН СССР. - 1987. - Вып.189. - С.41-46.
12. Смирнов А.С., Сорокин А.Н. Деснинская экспедиция в 1984-1985 гг. // Краткие сообщения о полевых исследованиях Института археологии АН СССР. - 1989. - Вып.196. - С.12-19.
13. Сорокин А.Н. Бутовская мезолитическая культура. - М., 1990.
14. Сорокин А.Н. К проблеме происхождения бутовской культуры // Советская археология. - 1989. - № 2. - С.24-34.
15. Нейрина В.И., Зализняк Л.Л., Кротова А.А. Памятники каменного века Левобережной Украины. - Киев, 1978.
16. Сорокин А.Н. Рессетинская культура // Хозяйство и культура доклассовых и раннеклассовых обществ. - М., 1986.
17. Taute W. Die Stielspitzen - Gruppen in Nordlischen Mitteleuropa. -Koln, 1968.
18. Kodowski S.K. Pradzije ziem polskich od IX do V tysiaclecia p. n. e. -Warszawa, 1972.
19. Kodowski J.K., Kozlowski S.K. Pradzieje Europy od XL do IV tysiaclecia p. n .e. - Wareawa, 1975.
20. Зализняк Л.Л. Рудоостр1вска мезолггична культура // Археолопя. -1978. - Вып.25.
21. Телегин Д.Я. Мезолитичш пам"ятки Украши (IX-VI тысячолптя до н.е.). - Кшв, 1982. - С.179-185.
22. Орудия каменного века. - Киев, 1978.
23. Римантене Р.К. Палеолит и мезолит Литвы. - Вильнюс, 1971.
24. Крижевская Л.Я. Новые данные о хронологии позднепалеолити-ческих и мезолитических памятников севера ГДР и ФРГ // У истоков древних культур: Материалы и исследования по археологии СССР. - 1966. -№ 126. - С.47-63.
25. Тарасов Л.М. Гагаринская стоянка и ее место в палеолите Европы. -Л., 1979.
26. Заверняев Ф.М. Новая верхнепалеолитическая стоянка на р.Дес-не // Советская археология. - 1974. - № 4.
27. Jaanits L., Jaanits К. Ausgrabungen der fruhmesolithishen Siedlung von Pulli // Изв. АН Эстонской ССР. - Таллин. - 1978. - № 27/1. - C.56-63.
28. Кольцов Л.В. Финальный палеолит и мезолит Южной и Восточной Прибалтики. - М., 1977.
29. Яанитс К.Л. Кундская культура: Автореферат дис. ... канд. ист. наук.-М., 1991.
30. Сорокин А.Н. О происхождении кундской культуры // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья. Вып.2. - Калуга, 1987.
31. Турина Н.Н. Новые данные о каменном веке Северо-Западной Белоруссии // Материалы и исследования по археологии СССР. - М.-Л., 1965.-№ 131.
32. Турина Н.Н. Из истории древнейших племен западных областей СССР // Материалы и исследования по археологии СССР. - М.-Л., 1967. -№ 144.
33. Ксензов В.П. Мезолитические культуры Белорусского Подвинья и Поднепровья: Автореферат дис.... докт. ист. наук. - Минск, 1993.
34. Ксензов В.П. Мезолит Белорусского Подвинья // Российская археология. - 1996. - № 3. - С.5-22.
35. Квасов Д.Д. Приледниковые озера и внутренние моря Восточной Европы.-Л., 1974.
36. Зализняк Л.Л. Население Полесья в мезолите. - Киев, 1991.
37. Зализняк Л.Л. Раннш мезолгг Украши // Археолопя. - 1995. -№ 3. - С.3-15.
38. Мирецкий А.В. Отчет о раскопках стоянки-мастерской Теплый Ручей 1 в Селижаровском районе Калининской области в 1988 г. // Архив ИАРАН. Р-1.№ 12678.
39. Синицина Г.В. Исследование финальнопалеолитических памятников в Тверской и Смоленской областях. - С.-Пб., 1996.
40. Воеводский М.В. Стоянка Гремячее // Материалы и исследования по археологии СССР. - М.-Л., 1941. - № 2.
41. Кравцов А. Е., Сорокин А.Н. Актуальные вопросы Волге-Окского мезолита. - М., 1991.
42. Жилин М..Г., Кравцов А.Е. Ранний комплекс стоянки Усть-Тудовка 1 //Археология Верхнего Поволжья. - Н.Новгород, 1991. - С.3-18.
43. Кравцов А.Е. Спорные вопросы иеневской мезолитической культуры // Вопросы археологии и истории верхнего Поочья. - Калуга, 1989. -С.8-10.
44. Кравцов А.Е. О хронологии мезолитических и ранненеолитичес-ких памятников Мещерской низменности // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья: Тез. докл. конф. - Калуга, 1987. - С.14-17.
45. Ксензов В.П. Палеолит и мезолит Белорусского Поднепровья. -Минск, 1988.
46. Копытин В.Ф. Памятники финального палеолита и мезолита Верхнего Поднепровья. - Могилев, 1992.
47. Гiстарычна-археалагiчны зборнiк. - Мшск, 1994. - Вып.5.
48. Галимова М.Ш. Исследования на Сюкеевском Взвозе в 1989-1990 гг. // Археологические памятники зоны водохранилищ Волго-Кам-ского каскада. - Казань, 1992.
49. Фролов А.С., Сорокин А.Н., Жилин М.Г. Первые памятники мезолита в Мещере // Советская археология. - 1977. - № 2. - С.142-151.
50. Сорокин А.Н. Мезолит Великих Мещерских озер // Советская археология. - 1984. - № 1. - С.46-65.
51. Сорокин А.Н. Рессетинская культура // Археология СССР. Мезолит СССР. - М., 1989. - С.84-86.
52. Сорокин А.Н. Культурные различия в мезолите бассейна р.Ока // Краткие сообщения о полевых исследованиях Института археологии АН СССР. - 1987. - № 189. - С.41-46.
53. Жилин М.Г. Памятники типа Краснове 1 в Волго-Окском бассейне // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья. - Калуга, 1987. -С.17-18.
54. Гусенцова Т.М. Новые мезолитические поселения в междуречье Камы и Вятки // Советская археология. - 1981. - № 3. - С.130-147.
ПОСЕЛЕНИЕ ШАМОРГА К НА НИЖНЕЙ ЦНЕ
В.П.Челяпов (г.Рязань), В.В.Ставицкий (г.Пенза)
Памятник Шаморга IX был открыт в результате разведочных исследований 1989 г. в Шацком районе Рязанской области В.П.Челяповым. Поселение расположено на правом берегу реки Цны в 0,3 км к востоку от машинного зала Борковской ГЭС, в 2,5 км к юго-востоку от с.Борки, на юго-западной окраине Шаморгского леса (рис.1) и занимает небольшое песчаное всхолмление высотой 6-10 м над уровнем воды в реке. С севера и юга от памятника находятся небольшие, сильно заросшие старицы Цны. Поселение вытянуто вдоль берега одной из стариц на 250 м. Ширина памятника 25-80 м. Его центральная часть разрушена карьером для добычи песка, по краям которого был заложен раскоп площадью 170 кв.м. Территория памятника слабо задернована. В центральной и восточной частях раскопа под слоем дерна 0-10 см располагался слой серого перевеянного песка толщиной 10-20 см, который выклинивался в южном и северном направлениях. Ниже залегали слои серого и серо-желтого песка мощностью от 20 до 30 см, подстилавшиеся желтым материковым песком (рис.2).
В раскопе было обнаружено 47 ям различных конфигураций и глубины. В северо-западной части раскопа были выявлены котлованы двух построек (рис.3). Первая постройка сильно разрушена песчаным карьером, уничтожившим ее южную часть. В плане это сооружение имело подтрапециевидную форму. Длина сохранившейся северной стенки 5,7 м, восточной - 4,6 м. Западная стенка сохранилась на протяжении 2,6 м. Пол постройки углублен в материк на 0,3-0,4 м. Заполнение котлована - темно-коричневый песок.
В северной стенке постройки находился вход размером 1,1x0,5 м, глубиной 0,3 м, ориентированный на старицу, протекающую у подножия останца. Рядом с входом выявлены две столбовые ямки, оставшиеся от конструкции тамбура. Столбовые ямы были обнаружены также в северовосточном углу постройки и в центре. В северо-восточной части котлована в 1 м к юго-востоку от входа прослежены остатки очага размером 0,6x0,48 м. В заполнении жилищного сооружения преобладали фрагменты керамики с примесью в тесте песка и незначительного количества растительных остатков, украшенные наколами и оттисками зубчатого штампа (рис.4-6).
Вторая постройка обнаружена в северо-западном углу раскопа. Вскрыта частично. Южная стена, вскрытая полностью, имела длину 6,2 м. Котлован углублен в материк на 0,2-0,3 м, причем его западная стенка была более полога. В восточном углу постройки находилась яма от столба значительных размеров. В центре жилого сооружения обнаружена еще одна яма, вошедшая в раскоп своей южной частью. Вероятно, эти ямы служили для
Рис.4. Шаморга IX. Неолитическая керамика
Рис.5. Шаморга IX. Неолитическая керамика
Рис.6. Шаморга IX. Неолитическая керамика
опорных столбов деревянной конструкции. В западной части котлована его заполнение состояло из желто-серого песка мощностью до 0,2 м. В восточной части заполнение было представлено темно-коричневым песком тол-шиной 0,1-0,3 м, который сверху был перекрыт песком желто-серого цвета. В заполнении котлована преобладали находки фрагментов керамики поздняковского облика.
Каменный инвентарь
Скребки - 23 экз. (рис.7.7-21). Преобладают концевые орудия с округлым лезвием. Имеются также экземпляры со смежными рабочими краями, как с прямыми, так и с округлыми лезвиями (рис.7.11,12,17). Единичны округлые орудия, обработанные ретушью по всему периметру (рис.7.14). и скребки подчетырехугольной формы (рис.7.7,18). К разряду комбинированных орудий относятся нож-скребок (рис.7.31) и скребок-скобель (рис.7.7). Все скребки изготовлены на отщепах и обработаны краевой ретушью, лишь у единичных орудий плоская ретушь заходит на спинку.
Скобели - 4 экз. Три орудия имеют широкие и одно - узкие скоблевидные выемки (рис.7.23-25).
Ножи - 3 экз. (рис.7.30-33), изготовлены на широких отщепах. Одно из орудий имеет двусторонне обработанное лезвие (рис.7.33).
Сверла (3 экз.) имеют слабовыраженное треугольное острие, причем у двух орудий жало подработано как со спинки, так и с брюшка (рис.7.26,29), у третьего - только со спинки (рис.7.27).
Долота представлены обломком обушковой части и целым орудием, обработанным широкими сколами (рис.7.1). Обломком обушка также представлено шлифованное тесло (рис.7.34).
Наконечники стрел - 5 экз. (рис.7.2-6). О форме двух наконечников, представленных обломками, судить трудно. Сплошной струйчатой ретушью обработан наконечник с иволистным пером и выемкой в черешковой части (рис.7.2). Краевой ретушью обработаны два других орудия, имеющих листовидную и треугольно-черешковую формы (рис.7.3,6).
Всего двумя экземплярами представлены ножевидные пластины, одна из которых подработана ретушью со спинки (рис.7.22,35).
Описанный комплекс орудий представляется нам хронологически однородным. Из всей массы предметов выпадает только наконечник стрелы со слабовыемчатым основанием (рис.7.2). Подобные наконечники характерны для абашевских древностей лесостепного Подонья [1]. В целом же по ряду таких параметров, как отщеповый характер индустрии, преобладание орудий, обработанных краевой односторонней ретушью, кремневый инвентарь памятника может быть синхронизирован с набором кремневых орудий развитого и в меньшей степени позднего неолита Волго-Окского междуречья. Тем более что в инвентаре поселения практически отсутствуют
Рис.7. Шаморга IX. Кремневые орудия
ранние типы орудий (резцы, изделия на ножевидных пластинах, скребки со скошенным лезвием и др.), но вместе с тем нет и орудий, характерных для поздних периодов неолита (двусторонне обработанных ножей и проколок с выраженными плечиками, треугольно-черешковых и листовидных наконечников стрел с гранями, отделанными сплошной ретушью).
Керамика
Собранная с поселения керамика по ряду технико-типологических признаков подразделяется на несколько групп. Наиболее древней выглядит керамика с примесью в тесте шамота, украшенная оттисками длинного зубчатого штампа, - 13 фрагментов (рис.8.12,13). Данная керамика сопоставима с посудой позднего этапа верхневолжской культуры [2 (с. 56)]. Несколько фрагментов небольшого размера, украшенных оттисками зубчатого штампа и ямочными вдавлениями, относятся к культуре ямочно-гребенча-той керамики.
Наиболее многочисленную группу представляет керамика с примесью в тесте песка и незначительного количества растительных остатков, о которых можно судить по следам выгоревших волокон. Большинство фрагментов заглажено изнутри зубчатым предметом.
По верхним частям выделяются 20 сосудов, половина которых представлена значительным количеством фрагментов, позволяющим частично восстановить их форму. Сосуды имеют яйцевидное тулово и профилированные в различной степени венчики. По формам венчиков сосуды подразделяются на три основных типа. К первому типу относятся прямые и слабопрофилированные венчики с округлым, реже уплощенным верхним краем (рис.4;5;6.1,2). Для них характерна орнаментация в скорописной, отступающей манере, состоящая из горизонтальных, диагональных, реже вертикальных рядов наколов или оттисков тонкозубчатого штампа, сочетания которых образуют более сложные композиции в виде орнаментальных полос и геометрических фигур, заштрихованных рядами наколов. Преобладают наколы прямоугольной формы, но встречаются также миндалевидные, полулунные, округлые и аморфные. Один венчик украшен пояском ямок, нанесенных полой палочкой (рис.5.2).
Ко второму типу отнесены сосуды с сильно отогнутым наружу венчиком (рис.9). Эти сосуды украшены горизонтальными и диагональными рядами прямоугольных наколов, нанесенных в технике отступающей лопаточки, которые на трех сосудах сочетаются с широкими прочерченными линиями, нанесенными тем же инструментом (рис.9.1,4,5). Один сосуд украшен тремя рядами ямчатых вдавлений (рис.9.2). Характерной особенностью этих сосудов являются следы расчесов от зубчатого предмета на их внешней поверхности.
Рис.8. Шаморга IX. Керамика эпох бронзы (1-10,15,16), энеолита (11,14),неолита (12,13)
Рис.9. Шаморга IX. Неолитическая керамика
К третьему типу отнесены слабопрофилированные и прямые венчики усложненной формы. У четырех венчиков имеется утолщение в верхней части (рис.6.3,4,12), у одного - выраженный наплыв с внутренней стороны (рис. 6.8). В орнаментации сосудов этого типа используются те же элементы орнамента, что и на керамике первого и второго типов (рис. 6.3-- 6,8,12). Среди оригинальных композиций можно отметить геометрические фигуры подпрямоугольной формы, выполненные рядами наколов (рис.6.6).
Заслуживают внимания также отдельные фрагменты, украшенные спаренными вдавлениями прямоугольной формы (рис.6.9,10), горизонтальными зигзагами из оттисков зубчатого штампа или наколов (рис.6.7,13,14). По системе орнаментации, следам расчесов на внешних стенках к данной группе керамики, возможно, надо отнести еще два сосуда, украшенных рядами вдавлений и оттисками зубчатого штампа (рис.8.15,16). Однако в их тесте отсутствуют растительные примеси, и не исключено, что они относятся к эпохе бронзы.
Описанные выше типы сосудов кроме сходной техники изготовления объединяет использование общих элементов орнамента - горизонтальных и диагональных рядов прямоугольных наколов, нанесенных в отступающей манере. Однако каждый тип характеризуется и определенными особенностями. Почти все сосуды второго типа заглажены снаружи зубчатым предметом. Среди сосудов третьего типа заглаженные экземпляры единичны, а среди первого типа их нет вообще. Более половины сосудов второго типа украшены широкими прочерченными линиями, которые отсутствуют на сосудах третьего типа и единичны на сосудах первого. При этом для посуды первого и третьего типов характерно сочетание зубчатого и накольчатого орнаментов, но на сосудах первого типа оттискам гребенки отводится большее место, причем отпечатки штампа в ряде случаев наносились в скорописной, отступающей манере и членение на зубцы на оттисках прослеживается с трудом. Таким образом, хотя внутреннее единство описанного комплекса керамики не вызывает сомнений, в его материалах наблюдается сочетание двух различных традиций.
Форма венчиков первого типа характерна для поздненеолитических древностей: Верхнего Поднепровья [3 (табл.47:10,18)], бассейна Десны [4 (табл.49:37)], Среднего Поволжья [5 (с.44, рис.16:2; с.57, рис.24)], а также ряда других территорий - и ее можно считать одним из стадиальных признаков позднего неолита. Достаточно развитой облик имеют и орнаментальные композиции, состоящие из наколов, нанесенных в технике отступающей лопаточки, и оттисков зубчатого штампа. Подобная система орнаментации ближайшие территориальные аналогии находит в поздней керамике среднедонской культуры [6 (с.84, рис.12, с.138)]. Следует только отметить, что для среднедонской керамики характерен стандартный набор наколов треугольной, скобковидной и трапециевидной форм, кото-
рых нет в керамике поселения Шаморга. Отличия также наблюдаются в формах венчиков, в ином составе керамического теста, в использовании метода косой стыковки глиняных лент при изготовлении среднедонской керамики. Следовательно, данные комплексы далеко не тождественны и определенное сходство между ними, видимо, объясняется факторами стадиального характера, а также общей принадлежностью к лесостепной культурно-исторической области распространения накольчатой керамики.
Форма сосудов второго типа, имеющих сильно отогнутый наружу венчик, находит аналогии в керамике среднестоговской культуры [7 (с.122--123, рис.16-17)]. Нельзя не отметить, что недавно керамика среднестогов-ского облика, украшенная оттисками зубчатого штампа, наколами и прочерченными линиями, с густыми следами расчесов на внешней поверхности была выделена А.И.Королевым на территории Примокшанья [8(с.128-129,138-140)]. Однако в орнаментальных композициях шаморг-ской и среднестоговской керамики больше различий, нежели общих черт. Подобное несоответствие между формами венчиков и их орнаментацией отмечается А.Т.Синюком в керамике Черкасской стоянки, на которой воротничковые, энеолитического облика сосуды украшены накольчатыми композициями, типичными для неолитической посуды Среднего Дона [6 (с.85-87)]. Происхождение данной керамики А.Т.Синюк и И.Б.Васильев объясняют результатами взаимодействия населения среднедонской культуры с энеолитическими племенами среднестоговской и, возможно, репинской культур [7(с.120)]. Вероятно, подобное утверждение справедливо и для керамики поселения Шаморга, что подтверждается наличием ряда параллелей в орнаментации шаморгской и черкасской керамики.
Форма слабопрофилированных венчиков третьего типа, имеющих незначительное утолщение в верхней части, также находит аналогии в керамике среднестоговского облика. Подобные венчики типичны для посуды-поселения Имерка 8 [8 (с.139-140)]. А форма венчика с приострен-ным срезом (рис.9.4) аналогична форме венчиков репинской культуры [7(с.124,рис.18)].
Ряд параллелей сосуды третьего и, в какой-то степени, второго типов находят в материалах А.С.Смирнова по бассейнам Десны и Верхней Оки, где описана керамика, содержащая в тесте примесь песка с незначительными добавками органики, со стенками, покрытыми изнутри расчесами зубчатого предмета. Сосуды имеют цилиндрическое или расширенное горло и орнаментированы рядами ямчатых и широких отступающих вдавлений, наряду с которыми используются и короткие прочерки, редко - оттиски зубчатого штампа [9 (с.81-82)]. Данную керамику А.С.Смирнов включает в западный локальный вариант репинской культуры [9 (с.82)], хотя она и не обладает всем комплексом репинских признаков.
Такие черты шаморгской керамики, как преобладание накольчатой орнаментации и примеси песка в керамическом тесте, также находят
аналогии в керамике памятников западного ареала мариупольской культурно-исторической области [10 (с.ЗО)].
Наконец, орнаментация и форма одного венчика, имеющего выраженный наплыв с внутренней стороны (рис.6.8), находят близкие аналогии в керамике имерской культуры [8 (с.126, рис.6:!)]. Весьма характерна для имерской керамики и орнаментация из рядов прямоугольных вдавлений, которыми уерашен еще один сосуд (рис.6.6); много общего и в технологии приготовления керамического теста. К сожалению, ограниченность источниковедческой базы пока не позволяет нам дать ответ о причинах подобного сходства.
Суммируя изложенное, можно констатировать, что описанная выше керамика не находит полных аналогов в материалах известных доселе памятников. Поэтому можно поставить вопрос о выделении особого шаморгского типа керамики, происхождение которого, видимо, следует связывать с развитием специфических керамических традиций на севере лесостепного ареала накольчатой керамики отдельными группами неолитического населения, испытавшими на себе существенное влияние со стороны раннеэнеолитических культур.
Следует отметить, что для энеолитических культур лесостепного Дона характерна кварцитовая индустрия. Отсутствие кварцитовых орудий на Шаморге IX свидетельствует о преобладании местных признаков в культуре населения этого памятника. Вероятно, влияние энеолитического населения Дона на материальную культуру местного населения осуществлялось в опосредованной форме через какие-то промежуточные звенья.
Таким образом, шаморгские материалы дополняют картину взаимодействия населения южных раннеэнеолитических культур с неолитическими племенами севера лесостепной зоны и, вероятно, находятся в едином хронологическом ряду с материалами таких памятников, как стоянка Пионерская на Десне [9 (с.81)], Черкасская стоянка на Среднем Дону [77 (с.120)], Русский Азибей в Прикамье [11 (с.18-20)], Шапкино на р.Вороне [12 (с.124-125)].
К следующей группе керамики относится ряд фрагментов с примесью в тесте значительного количества растительных остатков. По верхним частям выделяются три сосуда, украшенных овальными вдавлениями и оттисками зубчатого штампа (рис.8.11,14). Подобная керамика характерна для волосовской культуры развитого облика.
В керамике примокшанской культуры находит аналогии развал сосуда, украшенного оттисками ромбической формы (рис.8.1). Прямоугольными оттисками, образующими ромбические фигуры, орнаментировано еще несколько фрагментов. Характерной особенностью этой керамики являются следы ворсинок, выгоревших при обжиге.
К абашевской культуре, вероятно, относится фрагмент венчика с резко отогнутой наружу верхней частью (рис.8.6).
Наиболее представительна среди керамики эпохи бронзы серия фрагментов, украшенных рядами вдавлений различной формы. По верхним частям выделяются 5 сосудов (рис.8.7,8,10). Сюда же следует отнести сосуды, украшенные ломаными прочерченными линиями (рис.8.3), вдавлениями перевитой веревочки (рис. 8.4) и оттисками овального штампа (рис.8.9). Один из сосудов, орнаментированный насечками по венчику, восстанавливается практически полностью. Это небольшой сосуд, имеющий баночную форму (рис.8.2). Аналогии данной керамики имеются в посуде поздняковской культуры рязанского Поочья [13 (с.94-98)].
ЛИТЕРАТУРА
1. Синюк А.Т.,Козимирчук И.А. Некоторые аспекты изучения абашевской культуры // Древние индоиранские культуры Волго-Уралья. -Самара, 1995.
2. Костылева Е.Л. Ранненеолитическая керамика Верхнего Поволжья // Тверской археологический сборник. - Тверь, 1994.
3. Тюрина И.М. Некоторые данные о неолитических племенах Верхнего Поднепровья // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1973. - № 172.
4. Левенок В.П. Неолитические племена лесостепной зоны Европейской части СССР // Материалы и исследования по археологии СССР. -1973. - № 172.
5. Никитин В.В. Каменный век Марийского края: Тр. Марийской археологической экспедиции. - Йошкар-Ола. - 1996. - T.IV.
6. Синюк А.Т. Население бассейна Дона в эпоху неолита. - Воронеж, 1986.
7. Васильев И.Б., Синюк А.Т. Черкасская стоянка на Среднем Дону // Эпоха меди юга Восточной Европы. - Куйбышев, 1984.
8. Королев А.И. Многослойное поселение Имерка 8 на р.Вад // Исто-рико-археологические изыскания: Научи, тр. молодых ученых. - Самара. -1996. - Вып.1.
9. Смирнов А.С. Неолит Верхней и Средней Десны. - М., 1991.
10. Васильев И.Б. Энеолит лесостепного Поволжья // Энеолит Восточной Европы. - Куйбышев, 1980.
11. Габяшев Р.С. Культурно-хронологические группы в энеолите Нижнего Прикамья // Памятники древней истории Волго-Камья. -Казань, 1994.
12. Хреков А.А. О воротничковой керамике с гребенчато-ямочной орнаментацией//Археология восточно-европейской степи. - Саратов, 1989.
13. Челяпов В.П. Засеченская II стоянка // Древние памятники Окского бассейна. - Рязань, 1993.
РАЗВИТИЕ ТРАДИЦИЙ ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В АБАШЕВСКО-СРУБНОЕ ВРЕМЯ (ПАМЯТНИКИ ВОРОНЕЖСКОГО МИКРОРАЙОНА)*А.Д.Пряхин, А.С.Саврасов (г. Воронеж)
До недавнего времени при изучении древней металлургии и металлообработки абашевской и срубной культурно-исторических общностей преимущественное внимание уделялось оценке конечной продукции производства - металлическим изделиям [1]. Сказанное относится и к вопросу о традициях производственной деятельности [2]. Конечно же, при таком подходе как бы на втором плане оказывается сам процесс производства, т.е. технология, вопросы структурной организации как внутри поселений, так и в их системе - те слагаемые, которые, собственно говоря, позволяют воссоздать производственные традиции в их преемственности.
Реализации обозначенного подхода в какой-то мере способствует опора в исследовательском плане на изучение бытовых памятников в рамках отдельных хорошо исследованных микротерриторий.
Одной из территорий такого рода является достаточно хорошо исследованный воронежский археологический микрорайон [3], который охватывает нижнее течение р. Воронеж с притоками и примыкающую территорию долины Дона. В ландшафтном отношении большая часть этой территории включается в левобережный придолинно-террасный район лесостепи, а значительная ее западная часть входит в придонской меловой район.
Напомним, что археологические исследования в данном микрорайоне начались еще в начале века. Но первые систематические исследования были осуществлены Н.В.Валукинским в предвоенное десятилетие ([4] и др. работы). Особенно следует отметить начатые им в 1935 г. разведочные раскопки поселения у Вогрэсовской дамбы в черте г.Воронежа, которые в следующем году продолжил Г.В.Подгаецкий [5]. Напомним, что именно тогда в рамках поселка срубной культуры были встречены многочисленные свидетельства производственной деятельности: глиняные литейные формы, плавильные чаши, шлаки и ошлаковки, капли металла, каменные орудия труда. Г.В.Подгаецкому принадлежит мысль о существовании у срубников производственной деятельности разных уровней, включая специализированное производство и соответствующую специализацию поселков [6].
В результате работ Воронежской лесостепной (скифской) экспедиции ИААН СССР (рук. П.Д.Либеров) и экспедиции Воронежского универ-
* Переработанный вариант статьи, сданной в 1995 г. в сборник научных трудов Тульского областного краеведческого музея.
ситета (рук. один из авторов данной статьи) в 50-60-е годы на данной территории были выявлены, а в какой-то степени и изучены, поселения эпохи бронзы с материалами абашевской и срубной культур.
Но наиболее значительные исследования в данном микрорайоне осуществлены уже в связи с сооружением Воронежского водохранилища в конце 60-х - начале 70-х годов. Именно тогда проводятся значительные по масштабам раскопки целого ряда, как правило, многослойных поселений, содержащих материалы абашевской, срубной и иных культур: Шиловское, Первое Масловское, Левобережное у плотины, Тавровское, Чижовские 2 и 4. Отрожкинское и др. В результате этих работ были уточнены хронологические позиции абашевских и срубных древностей на данной территории, а также получены бесспорные свидетельства металлообрабатывающего и металлургического производства прежде всего населения доно-волжской абашевской культуры [7(с.42-91), 8(с.14-60; 96-146), 9(с.10-56)], как, впрочем, и донской лесостепной срубной. Наибольшее же число свидетельств производственной деятельности было получено в результате раскопок исследованного почти всей площадью Шиловского поселения доно-волжской абашевской культуры [9(с.14-19, 36-46)].
Из работ последующих лет отметим раскопки экспедицией Воронежского университета Боровского поселения на р.Усмань (рук.АД.Пряхин) и экспедицией Воронежского пединститута - поселения Усманка-2 (рук.А.Т.Синюк). Первое дало серию свидетельств металлургического производства преимущественно донской лесостепной срубной культуры, а второе - доно-волжской абашевской культуры. Сошлемся на результаты раскопок Боровского поселения, где были обнаружены обломки глиняных литейных форм, каменные кузнечные и горно-металлургические орудия труда, каменные и керамические абразивы, другие свидетельства производственной деятельности [10,11]. Что же касается производственных свидетельств с поселения Усманка-2, то они до сих пор введены в научный оборот лишь в самом общем виде.
В целом же на обозначенной территории оказались изученными раскопками более двух десятков поселений эпохи бронзы, давших свидетельства доно-волжской абашевской и донской лесостепной срубной культур. Это создает необходимую базу не только для осмысления проблемы соотношения здесь массивов населения двух культур (документировано следование срубных материалов за абашевскими, установлен факт участия здешних абашевцев в становлении донской лесостепной срубной культуры), но и для постановки вопроса о преемственности металлургических традиций этих двух массивов населения.
Но начать все-таки следует с определения степени заселенности микрорайона как в абашевское, так и в срубное время. Начнем с того, что общее число известных здесь поселений доно-волжской абашевской культуры определяется цифрой 34 (рис. 1), а донской лесостепной срубной
Рис.1. Поселения доно-волжской абашевской культуры воронежского археологического микрорайона: о (А) - поселения, где не встречены следы производственной деятельности; ж(Б) - поселения со свидетельствами металлургического и металлообрабатывающего производства: 1 - Раздолье-1; 2 - Благовещенка; 3 - Губарево-3; 4 - с.Семилуки; 5 - Подгорное 1; 6 - Подгорное 4; 7 - Девица; 8 - устье р.Воронеж; 9 - Левобережное у плотины; 10 - Шилове 1; 11 - Правобережное у плотины; 12,13,14 - Тавровские 1,2,3; 15 - Шиловское2; 16 - Шиловское; 17,18,19 - Чижовские 4,2,5; 20 - у дома инвалидов; 21-Волковское; 22 - Первое Масловское; 23 - Масловское 2; 24 - у Вогрэсовской дамбы; 25 - Придача; 26 - Северо-восточное; 27,28,29 - Отрожка 3,2,1; 30 - Животинное; 31 - Усманка-2; 32 - Боровое; 33 - Забугорье 1; 34 - Казанская Хава 2
Рис.2. Поселения донской лесостепной срубной культуры воронежского археологического микрорайона: о(А) - без следов производственной деятельности; А(Б) - со свидетельствами металлургического и металлообрабатывающего производства: 1 - Нижняя Верейка 2; 2 - Губареве 2; 3 - Раздолье 1; 4 - Губареве 3;5 - Губареве; 6 - Девица; 7,8,9 - Подгорное 1,3,4; 10 - Шилово 1; 11 - Тавровское; 12 - Шилове 2; 13 - пункт XXXVT.14 - пункт XXXV; 15 -пункт XXXIV; 16 -пункт ХХХП;17,18, 19,20 -Чижовские 4,3,2,5; 21 - Волковское; 22 - Первое Масловское; 23,24,25 - Масловские 2,3,4; 26 - Менделеевское 1; 27 - Менделеевское 2; 28 - Новороссийское; 29 - Про-сторненское; 30 - Сады; 31 - Правобережное; 32,33 - Никольские 1,2; 34 - у Вогрэсовской дамбы; 35 - Кировское; 36 - пункт XXIV; 37 - пункт XXIII; 38- пункт XVII; 39 - Северо-восточное; 40 - пункт X; 41 - пункт IX; 42 - пункт VIII; 43 - пункт VII; 44 - пункт VI; 45 - пункт V;46 - пункт IV; 47 - Отрожка; 48,49 - Отрожка 2,1; 50,51,52,54 - Инютинка 6,1,4,3,2; 55 - Чертовицкое 6; 56 - Староживотинное 2; 57 - Староживотинное 8; 58 - Березово; 59,60 - Лесные Узоры 6,4; 61 - Веневитинове; 62 - Лесные Узоры 3; 63,64,65,66 - Лесные Узоры 9,2,7,1; 67,68,69 - Усманка-1,5,4; 70 - Заря; 71-Сосновый Бор 1; 72 - Усманка-3; 73,74,75 - Сомове 3,2,1; 76 - Боровское; 77 - с.Боровое; 78 - Дачи г.Воронежа 2; 79 - Дачи г.Воронежа; 80 - Репное; 81 - Отрадное; 82 - Безбожник; 83,84,85,86 - Рыкань 5,4,1,6; 87 - устье р.Хавы; 88 - Хреновое; 89,90 - Забугорье 2,1; 92,92,93 - Казанская Хава 3,2,1; 94,95,96,97 - Рождественская Хава 3,2,1,4; 98 - Чебышевка
культуры - цифрой 98 (рис.2), т.е. налицо возрастание плотности заселения территории в срубное время.
Бросается в глаза неравномерность распределения поселков обеих культур по площади микрорайона. Здесь наряду с отдельно расположенными памятниками фиксируются и группы их сосредоточения.
Что касается поселений лоно-волжской абашевской культуры, то наиболее представительная их группа находится в нижнем течении р.Воронеж. Выше по течению их явно меньше. Отдельные абашевские поселения отмечаются по р.Усмань и в воронежском течении Дона, а также его притоков (прежде всего в устье р.Ведуги). Сказанное позволяет сделать вывод о наличии своего рода ядра поселений этой культуры в низовьях р.Воронеж при разреженности их местонахождений на остальной площади микротерритории.
В целом, как уже отмечалось, в пределах микрорайона несравнимо больше число поселений донской лесостепной срубной культуры. Поселения в это время располагаются большими группами, локализующимися на участках, где в предшествующее время существовали, пусть подчас и единичные, абашевские поселки. Помимо нижнего течения р.Воронеж это воронежское течение Дона, нижнее и верхнее течение Усмани, нижнее течение Хавы. Отмечен и случай, когда в районе сосредоточения срубных поселков в среднем течении Усмани более ранних по времени абашевских поселений не зафиксировано.
Отдельные же срубные поселения находятся на месте предшествующих абашевских, как бы демонстрируя единую линию развития жившего там населения (Первое Масловское, Боровское и др.).
Что касается характера свидетельств производственной деятельности, то на поселениях обеих культур они представлены полным производственным циклом (металлургия - металлообработка). Надо думать, что отмеченный факт вряд ли случаен. Он фиксирует традиционность в общей модели производственной деятельности.
Каковы же тенденции развития производственной деятельности как доно-волжской, так и донской лесостепной срубной культур в рамках отдельных поселков? Каково же место такого рода поселков в системе других, где металлургическое производство не зафиксировано?
Начнем с констатации того факта, что применительно к рассматриваемому микрорайону производственная деятельность зафиксирована более чем в 2 % поселков доно-волжской абашевской культуры. Их основное количество (более 15%) концентрируется в районе уже отмеченного наибольшего сгустка поселений в нижнем течении р.Воронеж. Еще два такого рода поселка находятся выше по течению реки и один - на р.Усмани.
Если же отвлечься от приведенных данных и взглянуть на карту распространения поселений доно-волжской абашевской культуры, то
нельзя не заметить, что поселки со свидетельствами производственной деятельности распределяются в системе всех поселений равномерно, а это вряд ли случайно.
И еще одно соображение. Судя по имеющимся данным, ни одно из известных поселений абашевской культуры на территории воронежского микрорайона не может быть оценено как поселение металлургов-литейщиков.
Если же вновь обратиться к карте поселений донской лесостепной срубной культуры, то нетрудно заметить факт возрастания поселков со свидетельствами металлургического и металлообрабатывающего производства. Но в то же время процент их по отношению к общему числу поселков (17,3%) оказывается меньшим, чем в абашевское время. Из сказанного никак не следует, что в срубное время свертываются объемы производственной деятельности. Дело в том, что в это время возникают уже целые поселки, имеющие производственную направленность, объем производственной деятельности в рамках которых перекрывает то, что мы имеем по остальным поселкам, где такого рода деятельность не является основной в занятиях их обитателей.
На территории воронежского микрорайона такого рода поселком с известными оговорками может быть признано поселение у Вогрэсовской дамбы, откуда при небольшой вскрытой площади происходит серия свидетельств металлургии и металлообработки, которая по своим масштабам уступает лишь широко известному Мосоловскому поселению металлургов-литейщиков на р.Битюг.
Кстати сказать, именно в нижнем течении р.Воронеж, где находится поселение у Вогрэсовской дамбы, фиксируется концентрация и других поселков срубной общности со свидетельствами производственной деятельности, особенно в устье р. Песчанки. На других территориях микрорайона, за исключением, пожалуй, среднего течения р.Усмань, срубные поселки, давшие свидетельства производственной деятельности, единичны.
Важно также сопоставить сами свидетельства металлургического производства, происходящие с поселений двух названных археологических культур. Это сопоставление целесообразно вести, ориентируясь на этапы , производственной деятельности: выплавка (плавка) металла, литье, кузнечная обработка.
Металлурги-литейщики доно-волжской абашевской культуры при выплавке (плавке) металла применяли как специально изготовленные для этой цели плавильные чаши (на ножках и без них), так и чаши, изготовленные из обломков бытовой керамики [9(с.36,54)]. Особо обратим внимание на специально изготовленные плавильные чаши без ножек, которые в дальнейшем получают распространение в срубное время. Такие чаши встречены на поселениях как развитого, так и позднего этапов доно-
волжской абашевской культуры (поселения Шиловское, Левобережное у плотины и др.). При некоторой их модификации они становятся ведущим типом плавильных чаш у срубников, что применительно к данной территории хорошо иллюстрируется материалами с поселения у Вогрэсовской дамбы [12]. Что же касается плавильных чаш на ножках, то в срубное время их уже нет. Заметим, что в принципе сходную картину демонстрирует и Волго-Уральский регион [13].
Нельзя не заметить, что в анализируемом микрорайоне как для аба-шевского, так и для срубного этапов производственной деятельности не отмечено применение каких-либо сложных теплотехнических устройств, а также сколько-нибудь существенных скоплений металлургических шлаков, что свидетельствует не только о преобладании у обоих массивов населения металлообработки над собственной металлургической деятельностью, но и, прежде всего, о наличии общей традиционной технологической модели в данном производственном цикле.
Преемственность развития технологических традиций абашевской металлообработки проявляется и в том, что для развитого и позднего этапов доно-волжской абашевской культуры (поселения Шиловское, Усманка-2, Чижовское 2 и др.), как и для донской лесостепной срубной культуры (поселения у Вогрэсовской дамбы, Боровское и др.), характерно использование в производстве глиняных литейных форм. Наиболее показательны двустворчатые формы, предназначенные для отливки топоров [14]. Для доно-волжской абашевской культуры характерны две их разновидности. К первой относятся литейные формы, в которых отливались топоры, имеющие изогнутый клин и сильно скошенную в верхней части втулку. Обломки створки и стержня от такой литейной формы были обнаружены на поселении Усманка-2 (рис. 3.2,3) [15]. Полное же представление об этой разновидности литейных форм и отливаемых в них изделиях дает целая форма из находящегося на примыкающей к микрорайону территории погребения металлурга-литейщика доно-волжской абашевской культуры в Кондрашевском кургане (рис. 3.1) [16].
К другой разновидности относятся литейные формы, створки которых имеют более подпрямоугольные очертания, а главное, в них отливались топоры с прямым клином и незначительным скосом верхнего края втулки, сходные с топором из погребения воина-колесничего доно-волжской абашевской культуры в Кондрашкинском кургане [17]. Обломки литейной формы, предназначенной для отливки именно такой разновидности топоров, обнаружены на Шиловском поселении (рис. 3.4).
Обратим внимание на тот факт, что признаком, объединяющим обе разновидности абашевских литейных форм для отливки топоров, является наличие округлого оформления обушной части негативов.
Литейные формы, предназначенные для отливки топоров, с поселений донской лесостепной срубной культуры наследуют основные морфологи-
Рис.З. Литейные формы для отливки топоров с поселений воронежского микрорайона и прилегающей территории: 1 - Кондрашевка; 2,3 - Усманка-2; 4 - Шиловское; 5,6,7 - у Вогрэсовской дамбы (масштабы разные)
ческие черты названных разновидностей абашевских литейных форм (рис. 3.6,7). Но эти черты здесь уже в значительной степени снивелированы. Показательно и то, что в Вогрэсовской коллекции есть два обломка от одной литейной формы, на негативах которых еще отмечается наличие небольшой округлости обушков (рис. 3.5).
Что же касается известных по срубным поселениям двустворчатых литейных форм, служивших для отливки наконечников копий, то находок их на абашевских поселениях просто нет.
Известная преемственность, надо думать, свойственна и одностворчатым литейным формам, служившим для отливки "серпов", заготовок тесло-видных орудий, прутьевидных заготовок, ножей-кинжалов. Но фрагментарность и немногочисленность такого рода обломков литейных форм с памятников воронежского микрорайона не дают возможности подкрепить этот тезис иллюстративным материалом.
Сходство и преемственность металлургических традиций обеих культур проявляются и в каменных орудиях труда, связанных с металлургией и металлообработкой. Так, на поселениях обеих культур данного микрорайона много типологически не дифференцированных орудий, морфология которых определяется природной формой камней. В то же время у абашевцев и у срубников есть орудия со специально заданной формой, например молот с перехватом, которые морфологически просто не представляется возможным разделить по культурам.
Сказанное позволяет с достаточной степенью уверенности говорить о преемственности и наследовании технологических традиций металлургии и металлообработки населения доно-волжской абашевской культуры металлургами-литейщиками донской лесостепной срубной культуры.
На материалах воронежского микрорайона удается наметить и основные этапы развития металлургического производства в рамках абашевских и срубных памятников.
На раннем этапе доно-волжской абашевской культуры, надо думать, преобладала так называемая свободная, или формообразующая, ковка. Но уже на развитом, а особенно на позднем этапе наряду с ковкой относительно широкое распространение получает литье. Последнее отчетливо демонстрирует большинство поселений этого времени данного микрорайона, включая и фиксацию отмеченной тенденции в динамике развития производства на Шиловском поселении, где литье наиболее отчетливо отмечается на позднем этапе развития абашевского поселка (поздние для поселения постройки и верхняя часть культурного слоя).
Литейное производство получает значительно большее распространение уже в срубное время, достигая расцвета в рамках данной производственной деятельности на развитом этапе донской лесостепной срубной культуры. Но и в это время еще сохраняются традиции ковки, применяемой для окончательной формовки изделий из значительной части отливок.
Именно тогда появляются и отдельные поселки металлургов-литейщиков (в частности, уже упоминавшееся поселение у Вогрэсовской дамбы), т.е. налицо уже наличие как ремесленного, так и общинного индивидуального уровней производственной деятельности.
Общая логика развития металлургического производства в рамках доно-волжской абашевской и донской лесостепной срубной культур убеждает в том, что именно традиции абашевской металлургии являются базой, на которой строится более поздняя по времени металлургия срубников.
В связи со сказанным важно сослаться на анализ наиболее представительных на сегодня свидетельств производственной деятельности, происходящих с находящегося уже за пределами данного микрорайона Мосоловского поселения металлургов-литейщиков донской лесостепной срубной культуры. Важно иметь в виду, что названный поселок по времени в целом следует за Шиловским поселением доно-волжской абашевской культуры и синхронен с уже упоминавшимися поселениями донской лесостепной срубной культуры у Вогрэсовской дамбы и Боровским, находящимися в пределах воронежского микрорайона.
По данным Мосоловского поселения четко фиксируется преемственность традиций абашевской и срубной металлообработки, что прежде всего проявляется при морфологическом сопоставлении соответствующих литейных форм. В качестве примера сошлемся на литейную форму для отливки вислообушных топоров из ранней постройки 8 [18 (с. 24, рис. 2,3)]. Морфологические особенности сближают ее с рассмотренными выше формами для отливки топоров доно-волжской абашевской культуры - формой из погребения металлурга-литейщика у с.Кондрашевка и фрагментарно сохранившейся формой с поселения Усманка-2. Важно, что и сам негатив на форме с Мосоловского поселения в какой-то мере наследует традиции абашевских топоров: изогнутость спинки клина, близкое к линзовидному отверстие втулки, характер скоса верхнего края втулки.
Традиции носителей доно-волжской абашевской культуры заметны и при сравнении двух негативов ножей-кинжалов на одной из створок литейной формы, происходящей из постройки 1 Мосоловского поселения, с широко представленными в абашевском мире ножами-кинжалами, имеющими выделенное перекрестие и ромбовидное окончание черенка [18 (с. 43, рис. 20,1)]. Негативы ножей на данной створке в сравнении с основными негативами срубных ножей еще более узкие, со слабым расширением в средней части, шейка еще достаточно широкая, с плавным контуром от перекрестия к лезвию, что явно свойственно абашевским ножам-кинжалам. В плане сравнения любопытно и то, что рассматриваемая створка первоначально предназначалась для изготовления формы одной из разновидностей вислообушных топоров, отливаемых мосоловскими литейщиками, также напоминающих по форме вторую из отмеченных в данной статье разновидностей топоров доно-волжской абашевской культуры (топор из Кондрашкинского кургана, негатив на литейной форме с Шиловского поселения).
На связь с традициями абашевской металлообработки указывает и морфология иных более простых негативов литейных форм с Мосоловского поселения - например, разновидности трапециевидных негативов [18 (с. 43, рис. 20,3)], в которых отливались заготовки для формообразующей ковки прежде всего желобчатых тесел-долот с несомкнутой втулкой. Надо думать, что в системе развития абашевской металлообработки можно рассматривать
и имеющиеся негативы, связанные с отливкой ланцетовидных заготовок [18 (с. 43, рис. 20,6; с. 46, рис. 22,3)], отмеченные на литейных формах с Мосоловского поселения.
И, конечно же, нельзя не заметить, что большая часть литейных форм с Мосоловского поселения ориентирована на литье различных заготовок, из которых затем отковывалось значительное число изделий. В этой связи немаловажно иметь в виду, что ковка - одна из характерных черт металлообработки населения доно-волжской абашевской культуры, как, впрочем, и других абашевских культур.
Сказанное лишний раз убеждает в том, что основные традиции в металлопроизводстве донской лесостепной срубной культуры были унаследованы от носителей доно-волжской абашевской культуры.
В то же время хотелось бы обратить внимание на принципиальную важность сопоставления развития производственной деятельности доно-волжской абашевской культуры на примере Шиловского поселения и следующего по времени Мосоловского поселения срубной культурно-исторической общности. Но это задача отдельного исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. - М, 1970.-С. 7-9 и др.
2. Кореневский С.Н. Наследство катакомбного периода в металлообработке эпохи поздней бронзы Уральской горно-металлургической области // Культуры бронзового века Восточной Европы. - Куйбышев, 1983. - С. 96-109.
3. Пряхин А.Д, Воронежский археологический микрорайон // Археологическое изучение микрорайонов: итоги и перспективы: Тез. докл. науч. конф. - Воронеж, 1990. - С. 19-20.
4. Валукинский Н.В. Материалы к археологической карте территории г.Воронежа // Советская археология. - 1948. - Т. X. - С. 291-301.
5. Подгаецкий Г.В. Гор. Воронеж // Археологические исследования в РСФСР 1934-1936 гг. - М. - Л., 1941. - С. 156-160.
6. Подгаецкий Г.В. Предскифский (доскифский) период на Среднем Дону: Дис.... канд. ист. наук. - Архив ИИМК РАН, ф. 35, № 47.
7. Пряхин А.Д. Абашевская культура в Подонье. - Воронеж, 1971.
8. Пряхин А.Д. Древнее население Песчанки. - Воронеж, 1973.
9. Пряхин А.Д. Поселения абашевской общности. - Воронеж, 1976.
10. Пряхин А.Д., Старцева Т. С. Боровское поселение эпохи бронзы под г.Воронежем // Эпоха бронзы Волго-Уральской лесостепи. - Воронеж, 1981. - С. 121-122,126,140-141.
11. Саврасов А. С. Глиняные литейные формы с поселений донской лесостепной срубной культуры // Археологические памятники эпохи бронзы восточноевропейской лесостепи. - Воронеж, 1986. - С. 96,99, рис. 2,10; с. 100, рис. 3,4; с. 102, рис. 4,5-7, 10-11.
12. Подгаецкий Г.В. Отчет о работе Воронежской археологической экспедиции Воронежского областного музея краеведения и Академии наук СССР в 1936 г. - Архив ИИМК РАН. - Ф. 2. № 287. - С. 13-14.
13. Горбунов B.C. Бронзовый век Волго-Уральской лесостепи. - Уфа, 1992. - С. 190-192.
14. Саврасов А.С. Развитие традиций металлообработки в эпоху поздней бронзы // Археологическое изучение микрорайонов: итоги и перспективы: Тез. докл. науч. конф. - Воронеж,1990. - С. 27-28.
15. Погорелое В.И. Свидетельства металлообработки со стоянки Усманка-2 // Мосоловское поселение поздней бронзы в системе памятников степи и лесостепи: Тез. докл. и материалы к конф. - Воронеж, 1991. -С. 73-74.
16. Tallgren A.M. La Pontide pre'scythiqe apres I'introduction des metaux. -ESA. - 1926. -№ 2. - P. 70-73.
17. Кондрашкинский курган / А.Д.Пряхин, В.И.Беседин, Г.А.Левых, Ю.П.Матвеев. - Воронеж, 1989. - С. 16, рис. 4,2.
18. Пряхин А.Д. Мосоловское поселение металлургов-литейщиков эгюхи поздней бронзы. Кн. вторая. - Воронеж, 1996.
РАННЕСРУБНЫЕ ПОГРЕБЕНИЯ ИЗ КУРГАНОВ У С.ЯБЛОНЯ В СТЕПНОМ ЗАВОЛЖЬЕ
А.И.Юдин (г.Саратов)
В 1988 году экспедицией Саратовского госуниверситета были исследованы два кургана в саратовском Заволжье. Особый интерес в этих курганах представляют шесть погребений эпохи поздней бронзы. Они относятся к группе самых ранных срубных захоронений, которые отражают процесс сложения культуры на основе традиций местного позднекатакомбного населения и, в отличие от памятников покровской линии развития, практически не испытали абашевского культурного влияния.
Курган1 ("Перевалка")
Расположен на водоразделе рек Большой Караман (левый приток Волги) и Миус, на пахотном поле, в 0,5 км к юго-западу от пруда Перевалка и в 2 км к юго-востоку от с.Яблоня Марксовского района Саратовской области.
Диаметр кургана 33 м, высота 0,5 м. Насыпь снималась скрепером с оставлением центральной бровки по линии север - юг шириной 0,5 м. Стратиграфия кургана следующая:
1) пахотный слой - гумус толщиной 25-30 см;
2) насыпь - серый гумусированный суглинок. Максимальная толщина в центре кургана 0,6 м;
3) погребенная почва темно-серого цвета толщиной 0,2 м;
4) материк - светло-желтая глина.
В западной части кургана материк сильно поврежден норами грызунов. Материковые выкиды не прослеживались. В процессе снятия насыпи в 6 м к северо-западу от центра кургана на глубине 0,35 м от нулевого репера был обнаружен жертвенник, который включал развал керамического сосуда и кости ног барана. Сосуд баночной формы с округлым, уплощенным дном и прикрытым устьем. Венчик сосуда с внутренней стороны имеет небольшой наплыв. Тесто глины рыхлое, пористое. Обжиг неравномерный, цвет поверхности - от красно-кирпичного до темно-серого, в изломе - черный. По фактуре и качеству обжига сосуд значительно отличается от остальной срубной керамики кургана.
В кургане было совершено пять погребений, четыре из них (погр. 1, 3-5) относятся к срубной культуре. Погребения 3-5 (все с северо-восточной ориентировкой) вытянуты неровной цепочкой по направлению СЗ-ЮВ. Погребение 1 находилось приблизительно в 8 м к юго-западу от центрального погребения 4.
Погребение 1. Могильная яма подпрямоугольной формы с округлыми углами была ориентирована по линии СЗ-ЮВ и имела следующие размеры: длина 0,8 м, ширина 0,6 м и глубина в материке 0,13-0,15 м.
В могиле был погребен ребенок 6-9 лет. Он лежал на левом боку, скорченно, головой на юго-восток. На коленях погребенного лежал асимметричный сосуд с едва намеченным плечиком. Поверхность сосуда имеет светло-коричневый цвет с темными пятнами из-за неравномерного обжига и покрыта легкими расчесами. В изломе черепок черного цвета с незначительной примесью белой крошки (рис. 1.2). Размеры сосуда указаны в таблице.
Погребение 3 находилось в 10 м к юго-востоку от центра насыпи. Могильная яма подпрямоугольной формы с неровными стенками и округлыми углами ориентирована длинными сторонами по линии ЮЮЗ-ССВ и имела следующие размеры: длина 1,3 м, ширина 0,75 м, глубина 0,3 м в материке. В северо-восточном углу могилы при выборке заполнения обнаружен небольшой кусочек истлевшей древесины, вероятно, от перекрытия. Погребенный лежал на левом боку, сильно скорченно (локоть правой руки на коленях), головой на северо-северо-восток. Погребение безынвентарное.
Рис.1. Яблоня. Находки из кургана 1: 1 - остатки деревянного сосуда из погр.4; 2 - погр.1; 3 - погр.5
Погребение 4 находилось в центре кургана. Могильная яма прямоугольной формы (северные углы немного закруглены) ориентирована длинными сторонами по линии ЮЗ-СВ и имела следующие размеры: длина 1,95 м, ширина 1,3 м и глубина 1 м. Дно могилы плавно понижалось к центру. В нижней части восточной стенки хорошо сохранились почти вертикальные отпечатки землекопных орудий шириной 3,5-4 см. По дну могилы прослежены остатки органической подстилки белого цвета толщиной 0,5 см. Погребенный лежал на левом боку, скорченно, головой на северо-восток. Правая рука согнута под прямым утлом, кисть левой руки положена перед лицом (рис.2.1).
В погребении обнаружены следующие находки:
1. Фрагменты верхней половины сосуда с прямым, слегка отогнутым венчиком и выделенным плечиком. Под венчиком и по плечику плоским
Рис.2. Яблоня. План (1) и находки (2-4) из погребения 4 кургана!: 2 - остатки бронзовой скрепки из деревянного сосуда; 3 - обломок костяной пряжки; 4 - керамический сосуд; 5 - белый органический тлен по дну могилы
штампом нанесен зигзаг. Шейка и плечико подчеркнуты горизонтальными линиями. Обжиг сосуда неравномерный, цвет поверхности - от коричневого до темно-серого, в изломе черный. Тесто глины плотное, без заметных примесей (рис.2.4).
2. Остатки деревянного сосуда (рис. 1.1). Сосуд стоял перед кистью левой руки, на северном краю плоской деревянной дощечки шириной около 15 см. Судя по сохранившимся фрагментам, сосуд имел прямые стенки, расширяющиеся к устью. Высота сосуда приблизительно 10-12 см, диаметр устья 9-10 см, толщина стенок 0,4 см. Треснувшая стенка была скреплена двумя бронзовыми скобками (рис.2.2).
3. Обломок круглой костяной пряжки. Найден в области тазовых костей. Сохранилась половинка пряжки с двумя разновеликими отверстиями (рис.2.3).
4. Два крупных ребра животного - остатки жертвенной пищи. Положены перед лицом и грудью погребенного (рис.2.1).
Погребение 5 находилось в 2,5 м к западу от центра кургана. Стенки могильной ямы полностью разрушены норами сурчиной колонии, глубина
Керамика срубных погребений из с.Яблоня [18]
Примечание. БК - белая крошка, Р - расчесы, Л - легкие расчесы, ГШ - гладкий штамп, Н - насечки по венчику.
могилы 0,7 м от уровня материка. В непотревоженном состоянии сохранились берцовые кости и стопы. Судя по их положению, погребенный лежал на левом боку и был ориентирован головой в северо-восточную часть круга. На сохранившемся участке дна встречены пятна желтого тлена, а между стопами дно могилы было посыпано охрой. В 0,5 м к северо-востоку от костей ног, в сурчиной норе, найден керамический сосуд - крупная банка вертикальных пропорций с прикрытым устьем. Срез венчика на половине окружности украшен короткими насечками. На темно-серой поверхности сосуда заметны следы сглаживания крупнозубчатым штампом (рис.1.3). Тесто глины плотное, в изломе черное, без заметных примесей.
Курган 2
Находился в 0,5 км южнее кургана 1, на том же поле. Диаметр кургана 44 м, высота 1 м. Насыпь кургана снималась скрепером с оставлением бровки шириной 0,5 м по линии запад-восток. Стратиграфия кургана следующая:
1) пахотный слой - черный гумус толщиной 0,3 м;
2) насыпь - серый гумусированный суглинок максимальной толщиной 0,5 м в центре кургана;
3) погребенная почва темно-серого цвета толщиной до 0,2 м. На погребенной почве в центральной части кургана залегал светлый материковый выкид из погребения 3;
4) материк - светло-желтая глина.
В кургане было совершено два захоронения эпохи бронзы (погр.1 и 3) и одно позднесарматское (погр.2).
Погребение 1 находилось в 8 м к западу от центра кургана. Могильная яма подпрямоугольной формы была ориентирована длинными сторонами по линии ЮЗ-СВ и имела следующие размеры: ширина 0,51 м, длина 0,38 м, глубина 0,23 м от уровня материка. Погребение сильно потревожено грызунами. На дне могилы сохранился фрагмент черепа ребенка, по которому устанавливается, что погребенный был ориентирован головой на северо-восток. У головы стоял сосуд баночного типа с округлыми боками и прикрытым устьем. На краю венчика имеются два симметричных отверстия. Поверхность неровная, со слабыми следами от сглаживания (рис.3.1).
В ногах погребения стоял еще один сосуд со слабо выраженным ребром и вогнутым плечиком. Поверхность покрыта грубыми расчесами (рис.3.2). В тесте глины есть незначительная примесь белой крошки.
Погребение 3 находилось в центре кургана. К западу и югу от могильной ямы, на погребенной почве, залегал материковый выкид толщиной до 0,25 м. Погребение сильно потревожено грызунами. Могильная яма под-прямоугольной формы была ориентирована длинными сторонами по ли-
Рис.З. Яблоня. Находки из погребений 1 (1,2) и 3 (3) кургана 2
нии ЮЗ-СВ и имела следующие размеры: длина 3 м, ширина 2,5 м и глубина около 1 м от уровня материка. Стенки могильной ямы слегка сужаются ко дну. Могила была перекрыта бревенчатым накатником (толщина бревен 0,2-0,4 м) по линии запад-восток, т.е. по диагонали. В заполнении могилы найден бронзовый нож с намечающимся перекрестием и ребром по лезвию. Длина ножа 17 см, максимальная ширина 3 см (рис.3.3). Дно могилы в непотревоженном виде сохранилось только в южном углу. Здесь на остатках органической подстилки белого цвета лежали большая берцовая кость и кости стопы человека. Принимая во внимание ориентировку могильной ямы и расположение остатков скелета, можно определить, что погребенный лежал на левом боку, скорченно, головой на северо-восток.
Рассмотренные шесть захоронений эпохи бронзы из двух курганов у с.Яблоня составляют единый культурно-хронологический комплекс, погребения которого сооружены за очень небольшой отрезок времени. Прямые стратиграфические свидетельства о возведении насыпей над несколькими погребениями в виде материковых выкидов на уровне погребенной почвы, как это прослеживается в других случаях, отсутствуют. В кургане 1 выкиды не фиксировались вообще из-за сильной переработанное™ насыпи грызунами. В кургане 2 насыпь сохранилась лучше, материковый выкид из центрального погребения 3 залегал к юго-западу от могилы. Детское погребение 1 из этого кургана не сопровождалось выкидом, но небольшие размеры могильной ямы (0,51x0,38 м) при высоте насыпи над ней около 0,7 м к моменту раскопок показывают, что погребение могло быть совершено только с уровня древнего горизонта, то есть оно практически синхронно с центральным.
В курганах прослеживается рядность в расположении могил по направлению СЗ-ЮВ. Могилы не соприкасаются и не перекрывают друг друга, что также подтверждает факт возведения насыпей после сооружения могил. В обоих курганах центральные погребения были перекрыты бревенчатыми накатниками, на дне могил сохранилась органическая подстилка. Следы деревянного перекрытия есть также в погребении 1/3, а органический тлен - в погребении 2/5. Наблюдаемые различия в погребальном обряде, количестве сопровождающего инвентаря и месте расположения могилы под насыпью кургана характерны для раннесрубных захоронений этого времени и отражают половозрастную и социальную дифференциацию общества [1 (с.119-121)].
Погребения курганов хорошо датируются находкой костяной пряжки в погребении 1/4. Аналогичные пряжки, изогнутые в сечении, с центральным и дополнительным боковым отверстиями относятся всеми исследователями к наиболее поздним типам и подтверждают синхронность раннесрубных, покровских, потаповско-синташтинских и поздних КМК материалов [2 (с.31-33), 3 (с.46-50)] на начальном этапе эпохи поздней бронзы.
Курганы у с.Яблоня в культурно-хронологическом отношении стоят в одном ряду с курганными могильниками Золотая Гора и Кочетное. Памятники этого типа являлись одним из компонентов сложения срубной культуры Поволжья и распространены как в Заволжье, так и в лесостепной и степной зонах Правобережья. В погребальном обряде этому типу памятников присуще наличие органических подстилок, деревянных перекрытий (в том числе по диагонали могильной ямы), жертвенной пищи в могиле, рядности в расположении могил. Преобладают северо-восточные ориентировки и левобочное положение умерших, но вместе с тем существует и несколько вариантов погребального обряда, практикующихся в зависимости от социального положения умершего, это находит отражение в составе сопровождающего инвентаря.
Немногочисленный инвентарь из Яблони - костяная пряжка, деревянный сосуд с бронзовыми скрепками, бронзовый нож с перекрестием и перехватом, керамика - также находит полные аналогии в Золотой Горе и Кочетном. По сочетанию признаков обряда и погребального инвентаря комплекс Яблони соответствует комплексу кургана 3 Золотой Горы, который содержал три погребения, расположенных под насыпью по линии СЗ-ЮВ. Погребения принадлежали рядовым общинникам, о чем свидетельствуют стандартный "срубный" обряд и немногочисленный инвентарь. Если бы не находка костяной пряжки с центральным и дополнительным отверстиями в центральном погребении 3, то по основным параметрам курган можно было бы отнести к развитому этапу срубной культуры. Вместе с пряжкой найдено 17 пастовых бус и по одному сосуду в каждом погребении. Погребение с пряжкой сопровождалось банкой с открытым устьем и легкими расчесами на поверхности, два других сосуда - слабопрофилированные горшки. Орнаментирован (зигзагом, выполненным плоским штампом) только срез венчика одного из горшков [1 (рис.2,4,5)].
Керамика Золотой Горы вполне сопоставима с сосудами из Яблони -неорнаментированными банками (в том числе с сильно прикрытым устьем), слабопрофилированными горшками с вогнутым плечиком. На поверхности таких сосудов обычно заметны легкие расчесы. Здесь во многом прослеживаются реминисценции местной керамики средней бронзы, и они характерны именно для рассматриваемого типа памятников. Эта керамика не отличается яркой орнаментикой или разнообразием форм, но именно она позволяет говорить о существовании раннесрубных памятников синхронно с памятниками Покровского и потаповского типов в Поволжье.
Подобные ранние памятники, не содержащие ярких инокультурных инноваций, таких, как, например, Покровские черты в керамике, могут быть выделены из общего массива срубных захоронений как ранние только по датирующим предметам "импортного" происхождения либо по характерным чертам погребального обряда, не встречающимся в последующее время. Керамика же их в большинстве своем невыразительна, так как представлена преимущественно простыми банками или слабопрофилированными горшками, продолжающими бытовать и на развитом этапе срубной культуры.
В качестве примера можно привести курган 9 у с.Бородаевка [4 (с.52-63)], где погребения 6 и 10 по инвентарю (браслеты, каменные и костяные наконечники стрел, втоки для древков стрел) надежно синхронизируются с Сеймой и Синташтой, но керамика не имеет абсолютно никаких покровских черт (последнее распространяется и на остальные восемь погребений). Керамический комплекс включает преимущественно банки с открытым и прикрытым устьем, несколько подострореберных сосудов и два слабопрофилированных горшка [4 (с.57, рис.3, 1-19)]. Орнаментированных сосудов немного, но встречается архаичный способ нанесения орнамента -
перевитой веревочкой. В целом облик керамического комплекса - типично срубный, но без острореберных сосудов.
В кургане 3 могильника Красная Котлубань срубные погребения датируются ранним временем - по пряжке того же типа, что и в Яблоне, и тому же набору типов керамической посуды: банки, слабопрофилированные горшки, подострореберный сосуд с вогнутым плечиком [5 (с.26-28, рис.1,2)].
К этому же времени относятся курганы у с.Белогорское [6 (с.71-87)]. Здесь 13 погребений из 5 курганов сопровождались только керамикой. По ряду обрядовых признаков - наличие кенотафа, двойной бревенчатый накатник, погребение в деревянной раме на горизонте - они могут быть отнесены к рассматриваемому периоду. Керамика более разнообразна по форме и орнаментации, но в целом это тот же комплекс признаков: преобладание банок, слабая профилированность горшков, расчесы на поверхности, примесь белой крошки или толченой раковины в тесте глины. Многие сосуды находят полные аналогии среди комплекса Золотой Горы. Ярко выраженных Покровских черт нет.
На Покровских чертах в раннесрубной керамике, оставшихся, как это принято считать, в наследство от абашевской культуры, следует остановиться подробнее. Обычно такими чертами считают колоколовидность формы, внутреннее ребро под венчиком, грубые расчесы на поверхности и примесь толченой ракушки в тесте глины. Признаки эти выражены в разной степени, могут встречаться как в комплексе, так и по отдельности. Как отмечалось выше, они не обязательно должны увязываться с технологическими традициями абашевского населения, так как присутствуют и в других синхронных культурах средней бронзы [1 (с.132)], в том числе и катакомбной. Для катакомбных памятников Нижнего Поволжья также характерны раковинная примесь и расчесы у поздней керамики, встречаются и сосуды с внутренним ребром и даже колоколовидностью [7 (с. 105, рис.4)]. Поэтому когда в наличии все перечисленные признаки, как, например, на керамике Покровского типа из Максимовских курганов [8 (с.106-115)], то не остается сомнений в их абашевских корнях. Отнесение же керамики к Покровскому типу на основании какого-либо одного признака вряд ли оправданно, поскольку этот признак может указывать и на сохранение катакомбных традиций. В целом в степном Поволжье процесс формирования срубной культуры не мог быть полностью аналогичен подобному процессу в лесостепном районе и проходить по схеме "абашевская - срубно-абашевская (покровская) - срубная" уже хотя бы по причине отсутствия здесь абашевского населения в эпоху средней бронзы.
Очевидно, что процесс формирования срубной культуры в разных регионах отличался местным своеобразием в зависимости от культурной ориентации местного населения на финальном этапе средней бронзы.
В Нижнем Поволжье на раннем этапе поздней бронзы мы имеем две группы погребений, отражающих процесс сложения срубной культуры. Одна группа, к которой относятся захоронения из курганов у с.Яблоня, сохраняет многие культурные черты предшествующего позднекатакомбного населения. В силу не самого высокого социального статуса большинства погребенных инвентарь таких захоронений обычно небогат и очень редко включает датирующие предметы инокультурного происхождения. Иногда за этими погребениями, собственно раннесрубными по всем культуро-определяющим признакам, предлагают сохранить термин "бережновские срубные". В рассматриваемом регионе наиболее ярко и полно эта группа памятников представлена погребениями курганного могильника Золотая Гора[1 (с.119-126)].
Другая группа погребений по основным параметрам мало чем отличается от предыдущей, но в сопровождающем инвентаре социально выделенных погребений более ярко отражаются внешние влияния и культурные заимствования "по горизонтали" от синхронного инокультурного населения (позднеабашевского, синташтинского, петровского). Памятники этой группы получили название покровских.
Раннесрубные и покровские группы или типы памятников - понятия достаточно условные, так как границы между ними иной раз практически не устанавливаются, и очень часто они составляют единый погребальный комплекс.
ЛИТЕРАТУРА
1. Раннесрубные курганные могильники Золотая Гора и Кочетное и проблемы формирования срубной культуры Нижнего Поволжья / А.И.ЮДИН, А.Д.Матюхин, А.П.Захариков, Г.И.Касанкин // Охрана и исследование памятников археологии Саратовской области в 1995 году. -Саратов, 1996.
2. Матвеев Ю.П. Костяные пряжки и относительная хронология культур эпохи бронзы Донецко-Волжского региона // Доно-Донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи: Тез. докл. и матер, конф. - Воронеж, 1996. - Вып. 1.
3. Литвиненко Р.А. Костяные пряжки как хронологический индикатор для культур бронзового века юга Восточной Европы // Доно-Донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи: Тез. докл. и матер, конф. - Воронеж, 1996. - Вып. 2.
4. Миронов В.Г. Погребения Покровского времени кургана № 9 у с.Бородаевка // Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 2. - Саратов, 1991.
5. Сергацков И.В. Раскопки курганов на Иловле // Древности Волго-Донских степей. Вып. 1. - Волгоград, 1990.
6. Максимов Е.К., Малое Н.М., Ким М.Г. Белогорские курганы // Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 2. - Саратов, 1991.
7. Дремов И.И. Грунтовые могильники эпохи средней бронзы Бело-горское I, II // Охрана и исследование памятников археологии Саратовской области в 1995 году. - Саратов, 1996.
8. Максимов Е.К. Максимовские курганы // Древности Волго-Донских степей. Вып. 4. - Волгоград, 1994.
КАМЕННЫЕ ТОПОРЫ И ОРУДИЯ ИЗ ФОНДОВ ЖЕЛАННОВСКОГО МУЗЕЯ
Б.А.Фоломеев (г.Москва), Н.И.Панин (с.Желанное Рязанской обл.),Одной из интересных проблем бронзового века Средней Оки является изучение фатьяновско-балановских племен, определение их места в системе памятников эпохи бронзы, выявление контактов с местными племенами и степени влияния на материальную культуру последних.
Важнейшим атрибутом материальной культуры фатьяновско-балановских племен, относящейся к первой половине II тысячелетия до н.э., являются каменные топоры. Регистрация такого типа находок позволяет очертить границу расселения этих племен на территории Средней Оки.
Данная статья посвящена находкам топоров и каменных орудий в Шацком районе, расположенном на юго-востоке Рязанской области. По территории района протекает река Цна - крупнейший левый приток р.Мокши. В результате многолетнего обследования Цнинского бассейна здесь обнаружены многочисленные памятники эпохи бронзы. На ряде поселений зарегистрированы находки балановской керамики.
На протяжении нескольких десятков лет в фонды Желанновского сельского краеведческого музея (ныне филиал Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника) поступило значительное количество каменных топоров и предметов из камня (рис.1). Они были найдены как в результате целенаправленных археологических исследований, так и случайно и переданы местными жителями в дар музею.
В статье описано 46 изделий из камня, в том числе 35 каменных топоров и их обломков. Основная масса каменных предметов хранится в Желанновском музее, но авторы сочли уместным включить в данную сводку и сведения о двух топорах, хранящихся в Важнинской и Куплинской школах Шацкого района. Часть находок депаспортизована, поэтому они не учтены на публикуемой карте.
При описании топоров использована классификация, разработанная Д.А.Крайневым [1].
1. Ромбический усеченный каменный сверленый топор-молоток (рис.2.1). Длина 15,3 см, наибольшая ширина 5,9 см, диаметр сверлины л. и т. 2,1 см. Найден у сЛесное Конобеево Шацкого района в поле у оврага Большой барак (п.З на рис.1).
2. Ромбический усеченный каменный сверленый топор-молоток (рис.2.2). Длина 12 см, наибольшая ширина 5,7 см, диаметр сверлины л. и т. 1,7 см. Найден в Шацком районе.
3. Незавершенный ромбический усеченный каменный топор-молоток (рис.2.3). Начатая сверлина диаметром 1,7 см. Длина 12 см, наибольшая ширина 3,9 см. Найден в поле между с.Желанное и дер.Каширино (п.27 на рис.1).
4. Обушковый длиннолопастной каменный топор-молоток (рис.2.4). Находился в процессе обработки: не отшлифован, не произведена сверловка. Длина 13,4 см, наибольшая ширина 5,3 см. Найден в 1959 г. у пос. Ново-Стекольный (п.8 на рис.1).
5. Обушковый усеченно-конический каменный сверленый топор-молоток (рис.2.5). Длина 12,5 см, наибольшая ширина 5 см, диаметр сверлины л. и т. 1,8 см. Найден в 1973 г. между с.Желанное и дер.Каширино (п.28 на рис.1).
6. Клиновидный каменный сверленый топор-молоток (рис.2.6). Длина 9,2 см, наибольшая ширина 4,5 см, диаметр сверлины л. и т. 1,9 см. Найден в Шацком районе.
7. Обломок каменного сверленого топора-молотка (лезвийная часть) (рис.2.7). Длина сохранившейся части 9,2 см, наибольшая ширина 6,9 см, предположительный диаметр сверлины 2,2 см. Найден в Шацком районе.
8. Лезвийная часть длиннолопастного каменного сверленого топора-молотка (рис.2.8). Длина сохранившейся части 7 см, наибольшая ширина 5,6 см, диаметр сверлины 2,1 см. Найдена в Шацком районе.
9. Лезвийная часть каменного топора-молотка (рис.2.9). Несет на себе следы вторичного использования (зернотерка?). Длина сохранившейся части 5,8 см, наибольшая ширина 4,2 см. Найдена в с.Желанное.
10. Ромбический усеченный хордовый каменный сверленый топор-молоток (рис.3.1). Длина 10,1 см, наибольшая ширина 5,3 см, диаметр сверлины 2 см. Найден в Шацком районе.
11. Клиновидный каменный сверленый топор-молоток (рис.3.2). Длина 14,3 см, наибольшая ширина 5,9 см, диаметр сверлины л. и т. 2,3 см. Найден в окрестности с.Кермись (п.35 на рис.1).
12. Обломок клиновидного (?) каменного сверленого топора-молотка (рис.3.3). Длина сохранившейся части 9,4 см, наибольшая ширина 4,8 см, диаметр сверлины л. и т. 2 см. Найден в 1960 г. в с.Желанное (п. 11 на рис.1).
Рис.2. Каменные топоры
13. Фрагмент длиннообушкового каменного сверленого топора-молотка (сколоты лезвийная и обушковая части) (рис.3.4). Длина сохранившейся части 10,7 см, наибольшая ширина 6 см, диаметр сверлины л. и т. 2,1 см. Найден в 1961 г. в с.Ново-Софьино (п.31 на рис.1).
14. Фрагмент клиновидного каменного сверленого топора-молотка (рис.3.5). Длина сохранившейся части 10,4 см, наибольшая ширина 5,8 см, диаметр сверлины л. и т. 1,6 см. Найден в 1959 г. в окрестности с.Желанное (п.12 на рис.1).
15. Обушковая часть ромбического узкообушкового каменного сверленого топора-молотка (рис.3.6). Длина сохранившейся части 7,1 см, наибольшая ширина 5,1 см, диаметр сверлины л. и т. 2 см. Найдена в с.Желанное (п.13 на рис.1).
16. Молотковидный каменный сверленый топор-молоток (рис.3.7). Имеется скол на обушковой части. Длина 9,8 см, наибольшая ширина 5,6 см, диаметр сверлины л. и т. 2,2 см. Найден в окрестности с.Купля (п.2 на рис.1). Хранится в Кугашнской средней школе.
17. Лезвийная часть каменного сверленого топора-молотка (рис.3.8). Длина сохранившейся части 7,1 см, наибольшая ширина 5,8 см, предположительный диаметр сверлины 2,1 см. Найдена в с.Борки (п.30 на рис.1).
18. Лезвийная часть каменного сверленого топора-молотка (рис.3.9). Длина сохранившейся части 10,6 см, наибольшая ширина 6,7 см. Найдена в 1955 г. между с.Желанное и дер.Каширино (п.29 на рис.1).
19. Обушковая часть каменного сверленого топора-молотка (рис.3.10). Длина сохранившейся части 4,4 см, наибольшая ширина 5,6 см. Найдена в Шацком районе.
20. Обушковая часть молотковидного каменного сверленого топора-молотка (рис.3.11). Длина сохранившейся части 5 см, наибольшая ширина 5,4 см. Найдена в Шацком районе.
21. Обушковая часть каменного сверленого топора-молотка (рис.3.12). Длина сохранившейся части 4,1 см, наибольшая ширина 5 см. Найдена в Шацком районе.
22. Каменный топор с перехватом (рис.4.1). Длина 9,9 см, наибольшая ширина 5,7 см, длина лезвия 4 см. Найден в 1961 г. в дер.Ждановка (п.6 на рис.1). Хранится в Важнинской восьмилетней школе.
23. Ромбический обоюдоострый каменный сверленый топор-молоток (рис.4.2). Длина 9,1 см, наибольшая ширина 6 см, диаметр сверлины л. и т. 2,8 см. Найден в 1959 г. в окрестности с.Завидное (п.9 на рис.1).
24. Лезвийная часть каменного сверленого топора-молотка (рис.4.3). Длина сохранившейся части 8,4 см, наибольшая ширина 5,7 см. Найдена в с.Желанное (п. 14 на рис.1).
25. Клиновидный каменный сверленый топор-молоток (рис.4.4). Длина 13,6 см, наибольшая ширина 4,7 см, диаметр сверлины л. и т. 2,4 см. Найден в окрестности с. Ямбирно (п.1 на рис.1).
Рис.3. Каменные топоры
Рис.4. Каменные орудия
26. Обушковая часть молотковидного каменного сверленого топора-молотка (рис.4.5). Длина сохранившейся части 6,4 см, наибольшая ширина 4,6 см, диаметр сверлины л. и т. 1,9 см. Найдена в с.Желанное (п.15 на рис.1).
27. Обушковая часть каменного сверленого топора-молотка (рис.4.6). Длина сохранившейся части 7,9 см, наибольшая ширина 6,8 см. Найдена в Шацком районе.
28. Обломок каменного сверленого топора-молотка (лезвийная часть) (рис.4.7). Длина сохранившейся части 6,8 см, наибольшая ширина 5,6 см. Найден в с.Желанное, в верховьях оврага Крутой в 1957 г. (п.16 на рис.1).
29. Лезвийная часть каменного сверленого топора-молотка (рис.4.8). Несет на себе следы вторичного использования (зернотерка?). Длина сохранившейся части 5,7 см, наибольшая ширина 4,8 см. Найдена в с.Желанное (п. 17 на рис.1).
30. Лезвийная часть каменного топора с перехватом (рис.4.9). Длина сохранившейся части 6,5 см, наибольшая ширина 5,4 см, длина лезвия 4 см. Найдена в Шацком районе.
31. Каменная мотыга (?) (рис.4.10). Длина 14,7 см, наибольшая ширина 7,7 см, диаметр отверстия л. и т. 2,9 см. Найдена вблизи с.Болыная Екатериновка (ныне Путятинского района) (п.5 на рис.1).
32. Трапециевидный клиновидный топор с перехватом (рис.5.1). Длина 14 см, наибольшая ширина 6 см. Найден в дер. Парсаты (п.32 на рис.1).
33. Долото шлифованное (рис.5.2). Длина 11,8 см, наибольшая ширина 3,9 см. Найдено в дер.Парсаты (п.34 на рис.1).
34. Долото шлифованное (рис.5.3). Незначительно повреждено в обушковой части. Длина 10,2 см, наибольшая ширина 4,6 см. Найдено в с.Желанное (п.20 на рис.1).
35. Долото шлифованное (рис.5.7). Длина 8,6 см, наибольшая ширина 2,9 см. Найдено в огородах дер.Важная (п.4 на рис. 1).
36. Подпрямоугольный кремневый клиновидный топор (рис.5.4). Длина 9,7 см, наибольшая ширина 4,6 см. Найден в дер.Парсаты (п.ЗЗ на рис.1).
37. Трапециевидный клиновидный топор (рис.5.5). Длина 10,1 см, наибольшая ширина 4,8 см. Найден в с.Желанное (п. 18 на рис.1).
38. Подпрямоугольный клиновидный топор (рис.5.6). Длина 9 см, наибольшая ширина 4,5 см. Найден в Шацком районе.
39. Прямоугольный клиновидный топор (рис.5.8). Одна из боковых граней подправлена ретушью, обушковая часть обломана. Длина сохранившейся части 7,1 см, наибольшая ширина 4,3 см. Найден в с.Желанное (п.19 на рис.1).
40. Обломок каменного орудия (обушковая часть) подпрямоугольной формы (рис.5.9). Длина сохранившейся части 7,5 см, наибольшая ширина 3,5 см. Найден вблизи с.Желанное (п.21 на рис.1).
41. Терочник (?) округлой формы с перехватом по центру (рис.5.10). Размер 7x6,4 см. Найден в 1950 г. в дер.Ждановка (п.7 на рис.1).
42. Терочник трапециевидной формы (рис.5.11). Длина 8,5 см, ширина 5,9 см. Найден в с.Желанное (п.26 на рис. 1).
43. Терочник подпрямоугольной формы (рис.5.12). Размер 6,7x5,7 см. Найден в 1970 г. с.Желанное, вблизи устья оврага Крутой (п.22 на рис.1).
Рис.5. Каменные орудия
44. Терочник округлой формы (рис.5.13). Размер 5,6x5,5 см. Найден в с.Желанное (п.23 на рис.1).
45. Грузило подпрямоугольной формы (рис.5.14). Материал - известняк. Высота 5,7 см, ширина 4,5 см, диаметр отверстия 1,4 см. Найдено в с.Желанное (п.24 на рис.1).
46. Фрагмент каменного орудия (пест ?) цилиндрической формы (рис.5.15). Длина сохранившейся части 4,6 см, диаметр 3,6 см. Найден близ с.Желанное (п.25 на рис.1).
ЛИТЕРАТУРА
1. Крайнев Д.А. Древнейшая история Волго-Окского междуречья. II тысячелетие до н.э. - М.: Наука, 1972.
КУРГАН № 1 МОГИЛЬНИКА БЕРЕЗОВЫЙ РОГ
Б.А.Фоломеев (г.Москва), В.П.Челяпов, Д.А.Иванов (г.Рязань)
Курганная группа Березовый рог была открыта в результате разведочных работ 1988 года Б.А.Фоломеевым [1]. Могильник находится в пойме р.Оки в 2 км от ее русла, в 2 км к востоку от северной оконечности озера Лакаш, в 5,7 км к востоку от северо-восточной окраины дер.Папушево, в 7 км к северо-востоку от церкви с.Городковичи и в 2 км к юго-западу от кордона Красный Холм (рис.1 А). Располагается на высоком останце "Березовый рог" песчаной террасы высотой 7-8 м над уровнем заболоченной старицы, огибающей останец с севера и востока. С западной и южной сторон останца также прослеживаются сильно заросшие сосной и березой старицы. Останец порос сосновым лесом и образует как бы остров, отрезанный понижениями старицы. Могильник расположен в его центре.
Курганная группа насчитывает 11 насыпей. Курганы имеют диаметр от 12 до 20 м и высоту от 0,8 до 1,7 м. Насыпи хорошо задернованы. Площадь, занятая курганами, составляет 150x100 м (рис.1Б).
В 1996 году экспедицией Государственного Исторического музея и Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры Рязанской области вскрыт курган № 1, расположенный в южной части могильника. Курган имел полушарую форму. Размер несколько удлиненной насыпи 16x12 м. Высота кургана достигает 1,3 м. Насыпь хорошо задернована, поросла сосной. Стратиграфия насыпи (рис.2.1):
Рис.1. Ситуационный план расположения (А) и план (Б) курганного могильника Березовый рог
1) дерн -0,1 м;
2) желто-серый песок мощностью от 0,3 до 1,0 м;
3) серый песок с вкраплениями угольков мощностью от 0,1 до 0,3 м;
4) материк - желтый песок.
Рис.2. План и профили кургана 1 (1): а - дерн; б - желто-серый песок; в - серый песок с вкраплениями угольков; г - песок белесого цвета; д - материк; е - уголь; ж - сосуды; з - условная граница погребенной почвы; глиняные сосуды из насыпи кургана (2, 3)
В насыпи кургана в юго-восточном секторе обнаружены развалы двух сосудов.
Развал сосуда 1 (рис.2.2) встречен в 5,5 м к юго-востоку от условного центра кургана. Сосуд горшковидной формы. Диаметр устья 32,5 см, высота сохранившейся части 21,8 см. По венчику нанесен ряд "жемчужин". Внешняя поверхность, имеющая коричневый цвет, покрыта расчесами. В тесте примесь шамота.
Развал сосуда 2 (рис.2.3) обнаружен в 2 м к востоку от условного центра кургана. Сохранилась лишь придонная часть. Диаметр дна 11,7 см, высота сохранившейся части 13,4 см. На внешней поверхности коричневого цвета хорошо видны расчесы. В тесте примесь шамота.
Отдельные фрагменты керамики и вкрапления угольков встречены во всей насыпи кургана. Под насыпью обнаружены три могильные ямы.
Погребение 1. Располагалось в северо-западном секторе. Могильная яма имела подпрямоугольную форму размером 2,16x1,24 м (рис.3.1). Углублена в материк на 0,5 м и ориентирована по линии СВВ-ЮЗЗ. По верху могильной ямы проходил уступ, заполненный песком белесого цвета, толщиной 16 см.
В могиле обнаружен развал острореберного сосуда высотой 14,5 см, с диаметром устья 16,4 см, диаметром дна 8 см (рис.3.2). Внешняя поверхность хорошо заглажена, имеет светло-коричневый цвет со следами черных пятен нагара. Внутренняя поверхность серо-коричневая. В изломе сосуд имеет черный цвет. В тесте прослежена примесь шамота. По краю венчика нанесены косые вдавления зубчатого штампа. Выше ребра сосуд украшен орнаментом в виде меандра, линий и ромбов, обрамленных сверху и снизу рядами коротких вертикальных вдавлений и горизонтальных линий оттисков веревки. Несколько ниже нанесен ряд ромбов с заключенными в них точками. По ребру нанесены косые вдавления. Рядом с развалом сосуда прослежены небольшие охристые вкрапления.
Почти в центре могильной ямы обнаружен бронзовый нож срубного типа длиной 14,9 см, наибольшая ширина лезвия достигает 3,3 см (рис.3.5). Сохранились следы деревянных ножен, оплетенных сверху лубяными полосками.
В 0,55 м от восточной стенки могильной ямы находился развал миниатюрного сосуда баночной формы высотой 7 см, с диаметром устья 10 см, диаметром дна 6,1 см (рис.3.3). Дно с небольшой закраиной. Внешняя и внутренняя поверхности серого и серо-коричневого цвета, в тесте шамот. Снаружи прослежены следы заглаживания.
Около сосуда с восточной стороны найден небольшой кремневый отщеп (рис.3.4).
Погребение 2. Выявлено в юго-западном секторе. Ориентировано по линии ЮЗ-СВ. Могильная яма подпрямоугольной формы размером 2,38x1,6 м углублена в материк на 0,5 м (рис.4.1). Стенки слегка сужаются ко дну. Заполнение - серовато-желтый песок с вкраплениями угольков.
Рис.3. План и разрез погребения 1 (1), глиняные сосуды (2, 3), кремневый отщеп (4), бронзовый нож (5)
Погребальный инвентарь состоял из миниатюрного сосуда баночной формы с закрытым верхом (рис.4.2), найденного в восточной части могилы. Высота сосудика 9,3 см, диаметр устья 11 см, диаметр дна 7,7 см. Внешняя и внутренняя поверхности коричневого и серо-коричневого цвета, в тесте
Рис.4. План и разрез погребения 2 (1), глиняный сосуд из погребения 2 (2), глиняные сосуды из погребения 3 (3, 4), план и разрез погребения 3 (5)
примесь шамота. Внешняя поверхность слегка заглажена. Дно с небольшой закраиной.
В 0,4 м от северного края могилы на уровне материка прослежена ямка диаметром 0,2 м, глубиной 0,25 м. Заполнение - серый песок с угольками.
Погребение 3. Находилось в южной части кургана. Имело вытянутую подпрямоугольную форму с расширением в восточной части (рис.4.5). Размер 3,4x1,12 м, наибольшая ширина 1,6 м, глубина 0,24 м. Заполнение -желто-серый песок с вкраплениями угольков.
В западной части могильной ямы найден развал острореберного сосуда (рис.4.4). Высота сосуда 11,6 см, диаметр устья 15,9 см, диаметр дна 8,6 см. По краю венчика с внутренней стороны нанесены косые вдавления, выполненные зубчатым штампом. Орнамент, занимающий верхнюю часть сосуда, представляет собой сложный узор, составленный из ломаных линий, ромбов, вдавлений, выполненных зубчатым штампом. Внешняя и внутренняя поверхности красно-коричневого цвета.
В центре могилы стоял миниатюрный сосуд баночной формы (рис.4.3). Высота сосуда 5,9 см, диаметр устья 8,1 см, диаметр дна 5,8 см. Дно имеет небольшую закраину. Внешняя и внутренняя поверхности коричневого и серо-коричневого цвета. В изломе сосуд черный, в тесте примесь шамота. Внешняя поверхность заглажена.
Следует отметить, что ни в одном из погребений кургана костяки не сохранились, что достаточно характерно для поздняковских могильников, расположенных на песчаных останцах террас в поймах рек. Это, к большому сожалению, сильно уменьшает информацию о погребальном обряде.
В раскопанном кургане представляет интерес рядное расположение могильных ям по линии С-Ю при ориентации погребений с запада на восток с небольшими отклонениями, что является характерной особенностью одного из ранних поздняковских могильников - Засеченского [2].
Интересно отметить, что и в формах сосудов, и в обработке поверхности, и в орнаментации (меандр, ромб и т.п.) прослеживаются сильные андроновские традиции. Близкие по форме и орнаменту сосуды найдены в Засеченском [2 (с.53, рис.11.9)] и в других ранних могильниках поздня-ковской культуры [3 (с.133-185)].
Все это, а также присутствие в погребении 1 бронзового ножа срубного типа дает возможность отнести раскопанные погребения к раннему этапу поздняковской культуры и датировать их третьей четвертью II тыс. до н.э., вероятно, ближе к ее началу.
В 100 м к северу от курганной группы, на том же песчаном останце, располагается грунтовый могильник, где встречены как типично поздня-ковские погребения, так и более поздние захоронения, в погребальном инвентаре которых прослеживается сильное поздняковское влияние [4 (с.22-24)].
Раскопки курганного и грунтового могильников, думается, дадут материалы, которые позволят проследить эволюцию погребального обряда поздняковских племен.
ЛИТЕРАТУРА
1. Фоломеев Б.А. Отчет о работах Окской археологической экспедиции Государственного Исторического музея в Клепиковском и Спасском районах Рязанской области, Мичуринском районе Тамбовской области в 1988 г. //Архив ИА РАН. - Р-1. - № 12557.
2. Челяпов В.П. Засеченский курганный могильник. - Рязань, 1992.
3. Попова Т.Б. Значение орнаментальных мотивов и керамических форм для датировки памятников поздняковской культуры на Средней Оке // Новые материалы по истории племен Восточной Европы в эпоху камня и бронзы // Тр. ГИМ. - 1985. - Вып.60. - С.133-185.
4. Фоломеев Б.А. Исследования могильника Березовый рог // Тез. докл. Отчетной сессии Государственного Исторического музея по итогам полевых археологических исследований и новых поступлений в 1991-1995 гг. - М, 1996. - С.22-24.
КЕРАМИКА С ЯМЧАТО-ЖЕМЧУЖНОЙ ОРНАМЕНТАЦИЕЙ НА ВЕРХНЕЙ СУРЕ И МОКШЕ
В.В.Ставицкий (г.Пенза), В.П.Челяпов (г.Рязань)
На Верхней Мокше керамика, украшенная "жемчужными" и ямчатыми вдавлениями, впервые была выявлена М.Р.Полесских при раскопках 1963-1964 гг. поселений Озименки, Красный Восток и Тезиково-Михайловское, расположенных в Наровчатском районе Пензенской области [1 (с.93,96)]. Данная керамика была отнесена им к поздняковской культуре. Впоследствии также М.Р.Полесских подобная керамика была обнаружена в бассейне р.Выши, на Матчерском и Земетчинском поселениях, и на Верхней Суре, на Алферьевском поселении [2 (с.70)]. Однако полученные при раскопках материалы освещались только в сообщениях предварительного характера [2,3]. Публикации данных материалов посвящена наша статья.
Наиболее представительная коллекция керамики с ямчато-жемчужной орнаментацией получена с поселения Красный Восток. Это поселение расположено на мысовидном выступе первой надпойменной террасы правого берега р.Мокши, на северной окраине одноименного села. Высота памятника над уровнем поймы около 3 м. В разное время здесь проводили раскопки М.Е.Фосс (1951 г., вскрыто 16 м ), М.Р.Полесских (1964 г., вскрыто 12 м2), А.В.Расторопов (1988 г., вскрыто 16 м2) [4 (с.219, 222, 228)]. Всего в фондах Пензенского краеведческого музея хранится около 450 фрагментов керамики, по верхним частям которых выделяется 37 сосудов. Фрагменты содержат в тесте примесь песка, реже шамота. Значительная часть фрагментов заглажена изнутри зубчатым предметом.
На поселении преобладают сосуды горшковидной формы с плавно отогнутым наружу венчиком (рис.1, 2), причем большинство венчиков имеют своеобразный скошенный бортик (12 экз., рис.1. 1-13), иногда переходящий в более широкий валик (4 экз., рис.1. 6,14). Подобные бортики украшены косо поставленными оттисками зубчатого штампа. В месте наибольшего изгиба венчика обычно располагается ряд ямчатых вдавлений округлой, реже клиновидной формы. Тулово сосудов в большинстве случаев орнаментировано оттисками зубчатого штампа, которые на четырех сосудах сочетаются с рядами ямчатых вдавлений. У шести сосудов тулово было украшено только рядами тычково-ямчатых вдавлений, причем подобная орнаментация чаще наносилась на венчики без выраженного бортика (рис.1.15; 2.1-3). На трех сосудах имелись густые следы штриховой зачистки, вероятно, являющейся одним из элементов орнамента (рис. 1.10-12). Композиции орнамента несложные. Оттиски зубчатого штампа образуют горизонтальные, реже вертикальные ряды, горизонтальные зигзаги, а также перекрестия (рис.1; 2.1-10).
Всего тремя экземплярами представлены баночные сосуды. Два из них имеют отогнутый вовнутрь венчик (рис.2.12,13), а у третьего сосуда венчик обладает скошенным бортиком (рис.2.11). Орнаментация последнего сосуда ничем не отличается от орнамента горшковидных сосудов. Два других сосуда украшены рядами "жемчужных" вдавлений. "Жемчужный" орнамент зафиксирован еще на четырех отдельных фрагментах стенок сосудов, один из которых покрыт сетчатыми отпечатками (рис.3.5).
Оригинальную форму венчика имеют два горшковидных сосуда, у которых венчик в верхней части отогнут вовнутрь, в результате чего образован ярко выраженный желобок (рис.3.3,6). Оригинальна и орнаментация этих сосудов, состоящая из горизонтальных рядов, в которых чередуются ямочные вдавления и короткие оттиски, нанесенные углом зубчатого штампа. Нижняя часть одного из сосудов покрыта сетчатыми отпечатками (рис.3.3), внешняя поверхность второго обработана штриховой зачисткой (рис.3.6). Сетчатыми отпечатками покрыта нижняя часть еще одного сосуда (рис.3.1). Всего подобными отпечатками украшено около 5% фрагментов стенок сосудов. В ряде случаев поверх отпечатков нанесены ямчатые вдавления, а изредка - и оттиски зубчатого штампа (рис.3.8,10). Около четверти всех стенок покрыты следами штриховой зачистки (рис.3.4).
Кроме описанной керамики на поселении Красный Восток выявлено несколько сосудов срубного облика. Это пять венчиков с характерным утолщением в верхней части, по всей видимости, принадлежащие баночным сосудам, и два сосуда со слабо выраженным ребром. Сосуды украшены рядами треугольных вдавлений, оттисками зубчатого и плоского штампов.
Срубная керамика присутствует практически на всех поселениях с ямчато-жемчужной керамикой верховьев Суры и Мокши, и нельзя исключать возможности их совместного сосуществования.
Рис.1. Керамика эпохи бронзы с поселения Красный Восток
Рис.2. Керамика эпохи бронзы с поселения Красный Восток
Рис.3. Керамика с сетчатым орнаментом с поселения Красный Восток
Необходимо констатировать, что облик красновостокской керамики достаточно своеобразен. Почти на половине сосудов имеются венчики с плоскоскошенным бортиком, украшенным зубчатыми оттисками. Подобная форма венчиков весьма характерна для керамики приказанской культуры на балымско-караташихинском этапе ее развития [5 (с.260)]. Однако на приказанской керамике преобладает орнамент из прочерченных линий (от 44 до 76%) и наряду с простыми композициями используются сложные построения в виде заштрихованных треугольников, ромбов, "флажков", "лесенок" и т.д. Кроме минеральных примесей в тесте прика-занских сосудов используются и органические примеси, только на позднем этапе на керамике появляются сетчатые отпечатки, в то время как "жемчужные" пояски характерны лишь для ранних этапов развития данной культуры [5 (с.244-247)]. Кроме того, на Верхней Суре обнаружена керамика с раковинной примесью в тесте, сосуды которой по своей форме и орнаментации близки к классическому облику приказанских древностей [6], и эта керамика имеет больше различий с красновостокской посудой, нежели общих черт.
Наиболее близкие аналогии керамика с поселения Красный Восток находит в посуде поселения Аким-Сергеевка в Мордовии, которая, по мнению В.Н.Шитова, сочетает в своем облике как приказанские, так и поздня-ковские признаки при преобладании последних [7 (с.167-168)]. Это приказанские формы венчиков и поздняковская система орнаментации. Следует только отметить, что в сравнении с красновостокской посудой на акимсергеевской керамике значительно больше "жемчужных" вдавлений, но отсутствуют сетчатые отпечатки.
Горшковидные сосуды с поселения Красный Восток с венчиком, отогнутым в верхней части вовнутрь, находят близкие аналогии в посуде Верхнего Поволжья с сетчатой орнаментацией, для которой кроме венчиков подобной формы характерна и орнаментация из коротких оттисков, нанесенных углом зубчатого штампа [8 (с.23-24, рис.7.3,12,23, 24]. Следует отметить, что керамика поселения, украшенная сетчатыми отпечатками, была вычленена М.Р.Полесских из общего комплекса и отнесена им крайнему периоду культуры текстильной керамики [3 (с.23)].
На Мокше кроме поселения Красный Восток керамика с ямчато-жем-чужным орнаментом в значительном количестве была обнаружена на поселении Озименки [9] и на поселении Шаверки 2 в Мордовии [10], отдельные фрагменты были зафиксированы при исследовании поселений Андреевка 4 [11], Новый Усад 5 [12], Тезиково-Михайловское (рис.4.12-14).
На Верхней Суре представительная коллекция данной керамики обнаружена на поселении Алферьевка, где кроме значительного количества срубной посуды были собраны фрагменты горшковидных сосудов, большинство из которых имели венчики с выраженным бортиком, украшенным оттисками зубчатого штампа (рис.4.1-11). Орнаментация этих
Рис.4. Керамика эпохи бронзы с поселений Алферьевка (1-11), Тезиково-Михайловское (12-14), Куракино 4 (15,16)
сосудов мало отличается от орнамента керамики поселения Красный Восток. Несколько меньшая роль в ней отводится оттискам зубчатого штампа и чуть больше - ямчатым вдавлениям, совсем отсутствуют "жемчужины", и в целом орнаментация выглядит более разреженной. По мнению М.Р.Полесских, алферьевская керамика обладает бесспорным сходством с керамикой поздняковских поселений бассейна р.Цны, исследованных Т.Б.Поповой [2 (с.70)]. Подобная керамика найдена также в окрестностях Пензы на поселениях Ерня и Целибуха [13 (с.48-49)]. А наиболее южным пунктом ее распространения является поселение Куракино 4, расположенное в верховьях Хопра, где была собрана керамика, украшенная оттисками зубчатого штампа и рядами ямчатых вдавлений. Ее характерной особенностью являются следы штриховой зачистки на внешней поверхности посуды (рис.4.15,16).
Появление керамики с ямчато-жемчужной орнаментацией в бассейне р.Мокши и на Верхней Суре, вероятно, связано с тем, что в XII в. до н.э. происходит сдвиг племен культуры ранней "сетчатой" керамики на юг. Если в середине - третьей четверти II тыс. до н.э. носители "сетчатой" керамики находились в довольно мирных отношениях с поздняковцами, к тому же оказавшими значительное влияние на их материальную культуру, то в дальнейшем их взаимоотношения резко изменились. Племена культуры ранней "сетчатой" керамики полностью занимают территорию расселения поздня-ковской культуры. Вероятно, часть поздняковского населения была уничтожена, часть - ассимилирована, другие же были вынуждены покинуть места своего прежнего обитания. С широким распространением на Средней Оке "сетчатой" керамики поздняковская культура прекращает свое существование [14 (с.181), 15 (с.27)]. По данным радиоуглеродного анализа поздняковские памятники на Средней Оке позднее XIII в. до н.э. не выявлены [16 (с.45)].
Присутствие населения, изготавливавшего керамику с ямчато-жемчужной орнаментацией, фиксируется на обширной территории к югу от Оки. Так, в окрестностях Тулы Ю.Г.Екимовым раскопано поселение Октябрьское 5, содержавшее материал, отнесенный автором раскопок к позднему этапу поздняковской культуры и датированный им концом II тыс. до н.э. В орнаментации посуды с'этого поселения большое значение имеют ямки, но сетчатые отпечатки на поверхности керамики не зарегистрированы [17 (с.62-75)].
Подобного типа керамика, но уже с отпечатками "сетки" встречена и на юге Рязанской области. Как и рассматриваемая посуда Мордовии и Верхней Суры, она имеет принципиальные отличия от поздняковской керамики по составу глиняного теста, обработке поверхности и обжигу. Т.Б.Попова считает, что это было связано с изменением технологического процесса изготовления глиняной посуды. Появляется бортик на венчике сосуда, венчики приобретают заостренную форму, встречаются венчики с желобками [14 (с.181)].
Рассматриваемый нами материал с пензенских и мордовских поселений имеет аналогии на памятниках Средней Оки. В частности, очень близкая керамика встречена на раскопанном Б.А.Фоломеевым поселении Гришинский исток 3, отнесенном автором раскопок к позднему этапу развития ранней "сетчатой" керамики и датированном серией радиоуглеродных дат по образцам с пола жилищ XIII-XI вв. до н.э. [16 (с.44)]. Близость в формах сосудов, их орнаментации и технологии изготовления с материалами Средней Оки позволяет отнести керамику с ямчато-жемчуж-ной орнаментацией пензенских и мордовских поселений к кругу памятников ранней "сетчатой" керамики и предварительно датировать ее XII-XI вв. до н.э.
ЛИТЕРАТУРА
1. Полесских М.Р. Археологические памятники Пензенской области: Путеводитель. - Пенза, 1970.
2. Полесских М.Р. Алферьевское поселение эпохи бронзы // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. - 1980. - № 161.
3. Полесских М.Р. Древнее население Верхнего Посурья и При-мокшанья. - Пенза. 1977.
4. Расторопов А.В., Ставицкий В.В. Хроника археологических исследований // Из истории области: Очерки краеведов. Вып.III. - Пенза, 1992.
5. Халиков А.Х. Древняя история Среднего Поволжья. - М., 1969.
6. Выборное А.А., Третьяков В.П. Поселение Подлесное 4 на Верхней Суре // Новые археологические памятники Волго-Камья. - Йошкар-Ола, 1984.
7. Шитов В.Н. Поселение эпохи бронзы у с.Аким-Сергеевки // Материалы по археологии и этнографии Мордовии: Тр. МНИИЯЛИЭ. -Вып.48. - Саранск, 1975.
8. Сидоров В.В. Многослойные стоянки верхневолжского бассейна Варос и Языкове // Многослойные стоянки Верхнего Поволжья. - М., 1992.
9. Ставицкий В.В. Поселение Озименки на Верхней Мокше // Из истории области: Очерки краеведов. Вып.П. - Пенза, 1991.
10. Вихляев В.И. Отчет о раскопках поселения Шаверки в Красно-слободском р-не Мордовской АССР в 1983 г. - Архив ИА РАН.
11. Артемова В.Д. Поселение поздняковской культуры Андреевка 4 // Древние поселения Примокшанья. - Саранск, 1992.
12. Новые археологические памятники Примокшанья / В.Н.Аксенов, В.Д.Артемова, В.И.Вихляев, Ю.А.Зеленеев // Краеведческие записки. Вып.1. - Саранск, 1987.
13. Ставицкий В.В. Пензенские поселения эпохи неолита и бронзы // Из истории области: Очерки краеведов. Вып. III. - Пенза, 1992.
14. Попова Т.Б. Значение орнаментальных мотивов и керамических форм для датировки памятников поздняковской культуры // Новые материалы по истории Восточной Европы в эпоху камня и бронзы: Тр. ГИМ. -1985. - Вып.60. - С.133-187.
15. Сулержицкий Л.Д., Фоломеев Б.А. Радиоуглеродная хронология памятников с текстильной керамикой бассейна средней Оки // Финно-угры России. Вып. 1: Памятники с ниточно-рябчатой керамикой. -Йошкар-Ола, 1993. - С.20-34.
16. Сулержицкий Л.Д., Фоломеев Б.А. Радиоуглеродные даты археологических памятников бассейна средней Оки // Древние памятники Окского бассейна. - Рязань, 1993. - С.42-55.
17. Екимов Ю.Г. Поселение поздняковской культуры под Тулой // Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып. 1. -Рязань, 1992. - С.62-76.В.П.Челяпов (г.Рязань)
В 1997 году экспедицией Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры Рязанской области проведены охранные исследования поселения Инякино III, обнаруженного в результате разведок по трассе газопровода Путятино-Касимов [1]. Памятник находится в 1,9 км к юго-востоку от с. Инякино Шиловского района Рязанской области, на правом берегу ручья Мильчус (правый приток р.Оки) (рис.1). Южная и восточная части памятника уничтожены при строительстве газопровода, западная разрушается оползнями берега ручья. Высота памятника над уровнем воды в ручье 3-5 м. По поселению проходит грунтовая дорога из с.Инякино в лес. С севера к памятнику примыкает смешанный лес. Территория поселения (140x130 м) слабо задернована.
В западной части поселения заложен раскоп площадью 176 кв.м. Стратиграфия культурного слоя (рис.2):
1) 0-8 см - дерн;
2) 8-(30-40) см - серый песок;
3) материк - желтый песок.
Территория памятника прежде распахивалась, о чем свидетельствуют следы борозд, прослеженные в материке. В раскопе зафиксировано 30 ям различной конфигурации и глубины (см. рис.2).
В южной части раскопа сразу под дерном прослежено пятно коричневого цвета подовальной формы размером 8,35x6,90 м. Южная часть пятна уходит в стенку А-Б. В центре пятна зафиксирована линза угольков мощностью около 4 см и размером 2,1x1,56 м. И пятно коричневого песка, и углистая линза относятся ко времени недавно существовавшего на тер-
Рис.1. План поселения Инякино III
ритории памятника загона для скота, остатки ограды которого до сих пор видны на поверхности. Это подтверждают обнаруженные в слое находки бутылочного стекла и гвоздей.
На уровне материка в центральной части раскопа выявлено пятно темно-серо-желтого песка (яма 10, постройка 1) подпрямоугольной формы размером 6,63x4,8 м, углубленное в материк на 15 см. Концентрация балановской керамики в заполнении котлована постройки и рядом с ним дает возможность отнести ее к балановской культуре.
В раскопе найдено 734 фрагмента керамики, которые можно разделить на несколько хронологических групп:
позднее средневековье (XVII-XVIII вв.);
культура ранней "сетчатой" керамики;
балановская культура.
Материалы позднего средневековья. Найдено 236 фрагментов поздне-средневековой керамики, что составляет 32,16% от общего количества керамики, найденной на раскопе. Керамика белоглиняная и сероглиняная с преобладанием сероглиняной. Подавляющее большинство фрагментов без орнамента, лишь на 6 фрагментах венчиков имеются горизонтальные прочерченные линии (рис.3.8-12,18). Всего в коллекции 19 фрагментов венчиков - прямых, слегка отогнутых наружу, с краем, завернутым вовнутрь, образуя продолговатый валик (рис.3.4,8-12). Обжиг хороший. В тесте встречена примесь песка.
В кв.11,12 обнаружен развал горшка (рис.3.14). Венчик слегка отогнут наружу, край загнут вовнутрь, образуя валик. Диаметр устья 14,4 см, диаметр дна 9,4 см, диаметр наибольшего расширения 16,6 см, высота 11 см. В тесте прослежен песок. Стенки сосуда имеют коричневый и серо-коричневый цвет.
К средневековому слою относятся и несколько индивидуальных находок. В кв.12 на глубине 15 см найдено глиняное биконическое пряслице, по торцу которого нанесены две прочерченные линии. Диаметр пряслица 2,6 см, диаметр отверстия 0,6 см, толщина 1 см (рис.3.16). В кв.4 на глубине 22 см встречено белоглиняное биконическое пряслице. Диаметр пряслица 3,1 см, диаметр отверстия 0,7 см (рис.3.17). В кв.24 на глубине 22 см обнаружена часть удила. Края загнуты в виде колец диаметром около 2 см. Общая длина 10,4 см, ширина 1 см (рис.3.23). В кв.22 на глубине 22 см встречен фрагмент бронзового рубчатого браслета. Длина сохранившейся части 2 см, ширина 0,6 см, толщина 0,4 см (рис.3.20). Кроме того, при сборе подъемного материала на месте раскопа найден фрагмент точильного камня размером 9,5x7,3 см и толщиной 1,8 см.
Балановская керамика. Найден 361 фрагмент керамики, что составляет 49,18% от всей керамики, найденной в раскопе. Керамика представлена в основном фрагментами стенок сосудов, из которых только 6 орнаментированы. Среди найденных венчиков преобладают высокие прямые неорнаментированные (рис.4.9-13).
Верхнюю часть одного из сосудов удалось реконструировать (рис.4.1). Сосуд бомбовидной формы с высокой цилиндрической шейкой. Диаметр устья 15 см. Венчик приострен и подчеркнут прочерченной линией. Орнамент располагается в двух зонах: верхняя занимает шейку, вторая -плечики. Зоны отделены друг от друга прочерченной линией. Орнамент выполнен вертикальными прочерченными линиями. Сосуд изготовлен из хорошо отмученной глины. Внешняя поверхность, покрытая ангобом, имеет коричневый цвет. В тесте примесь шамота.
Рис.3. Поселение Инякино III. Материалы из позднесредневекового слоя
Рис.4. Поселение Инякино III. Материалы из балановского слоя
Вся керамика этой группы имеет коричневый или серо-коричневый цвет. В тесте шамот либо шамот+песок. Около половины всех фрагментов керамики, в тесте которых присутствует шамот, покрыты ангобом.
Среди орнаментированных фрагментов преобладает орнамент из прочерченных линий (рис.4.1,3,6,8). На одном фрагменте нанесены прочерченные треугольники вершинами вверх, заполненные наклонными параллельными оттисками зубчатого штампа (рис.4.4). На одном фрагменте вен-
Рис.5. Поселение Инякино III. Текстильная керамика
чика присутствует шнуровой орнамент (рис.4.2). Венчик прямой, край слегка отогнут наружу. Орнамент состоит из трех горизонтальных линий оттисков шнура, под которыми расположен ряд наклонных линий, выполненных зубчатым штампом. Внешняя поверхность имеет коричневый цвет. В тесте примесь песка и шамота.
Найден также один фрагмент дна (рис.4.14).
К балановскому слою, вероятно, относятся сечение ножевидной пластины, найденное в кв.23 (рис.4.5), и кремневый нож (рис.4.7).
Рассмотренный материал можно отнести к ошпандинскому этапу балановской культуры и датировать XIH-XII вв. до н.э. [2 (с.80)].
Текстильная керамика. Коллекция керамики, покрытой сетчатыми отпечатками, насчитывает 137 фрагментов, что составляет 18,66% от общего количества керамики, найденной в раскопе. Основная масса керамики - фрагменты стенок. Найдены также обломки венчиков горшковидных сосудов (рис.5.2), баночных сосудов с прямым верхом (рис.5.3,4) и закрытым верхом (рис.5.1,5) и один фрагмент днища (рис.5.31). Поверхность керамики имеет коричневый цвет. В тесте примесь песка либо песка и шамота. Внешняя поверхность сплошь покрыта отпечатками "сетки" (рис.5.1-5,9-30).
В раскопе найдено несколько фрагментов, не имеющих сетчатых отпечатков, но, вероятно, относящихся к той же группе керамики (рис.5.6-8). Поверхность фрагментов коричневого цвета. В тесте примесь песка. Один венчик имеет Т-образную форму (рис.5.8).
Керамику данной группы можно отнести к культуре ранней "сетчатой" керамики и датировать концом II тыс. до н.э.
ЛИТЕРАТУРА
1. Челяпов В.П. Отчет об охранных раскопках Инякинского III поселения // Архив ИА РАН.
2. Бадер О.Н., Халиков А.Х. Памятники балановской культуры // Свод археологических источников. - Вып. В 1-25. - М.: Наука, 1976.А.В.Коряк (г.Рязань)
Как известно, керамика - самый массовый материал на археологических памятниках. Однако анализ керамики традиционно стоит на втором плане, хотя в решении проблем этногенетического характера керамический материал имеет первостепенное значение. Это целиком относится и к культуре рязано-окских могильников, керамика которой до сих пор изучена недостаточно. Данная публикация призвана пополнить источниковую базу по изучению керамического материала культуры рязано-окских могильников.
В мае 1996 года на территории могильника Заречье 4 в карьере случайно был обнаружен развал сосуда (см. рисунок).
Сосуд с ямочной орнаментацией из могильника Заречье 4
( Зареченский могильник, исследованный в 1991 году А.Н.Сорокиным, относится к группе рязано-окских могильников и датируется временем с конца III-FV вв. н.э. по VI или, возможно, самое начало VII в. н.э. [1 (с.35--41]. Изучение могильника было продолжено в 1996 году И.В.Белоцер-ковской.*
* Пользуясь случаем, хочу выразить благодарность И.В.Белоцерковской и И.РАх-медову за предоставленную информацию.
Памятник находится в Спасском районе Рязанской области и занимает возвышенный участок первой надпойменной террасы правого берега р.Прони в 0,3-0,5 км к юго-востоку от южной окраины с.Заречье и в 0,4 км к востоку от русла реки [ 1 (с.35].
Найденный сосуд имеет усеченно-сфероконическую форму тулова с выпуклым выраженным плечиком, резко переходящим в раструбообраз-ное горло. Поверхность сосуда ровная, хорошо заглаженная, серо-коричневого цвета. На днище замечены следы подсыпки. Обжиг неравномерный. В качестве примеси использованы песок и шамот. По краю горла нанесены косые насечки, а практически вся остальная сохранившаяся поверхность (за исключением днища) украшена ямочными вдавлениями различной величины. Высота горшка 12 см, диаметр горла сверху 12 см, диаметр горловины 11,8 см, наибольший диаметр тулова 12,9 см, диаметр днища 8,7 см, высота наибольшего расширения тулова 7,8 см, высота тулова 9,8 см.
Судя по форме, примесям, обжигу сосуд относится к керамике, широко распространенной на рязано-окских могильниках. Однако если большая часть керамики практически не орнаментирована либо имеет ряд наклонных насечек по краю венчика, то данный сосуд покрыт еще и ямочными вдавлениями по всей сохранившейся наружной поверхности (ямки подовальной формы с округлым дном). По пропорциям он близок к типу А8м рязано-окских могильников согласно классификации В.В.Гри-шакова [2 (с.20; с. 148, рис.7.2-11)] и датируется VI-VII вв. н.э. [2 (с.80)].
Сосуды из рязано-окских могильников подвергались классификационному анализу [2], поэтому все приведенные в статье сосуды будут рассмотрены в рамках известной классификационной схемы.
Орнамент в виде ямочных вдавлений (фигуры из четырех ямок с округлым дном в виде ромба опоясывают сосуд на уровне плечика) зафиксирован ранее на сосуде из погребения № 1 того же могильника Заречье 4 раскопок 1991 года [3 (с.136, рис.23.7)]. Сосуд близок к типу А5б кошибеевской традиции [2 (с. 16; с. 146, рис.6.8)] и датируется V - началом VI вв. н.э. [2(с.79)].
В погребении № 37 могильника Заречье 4 (раскопки И.В.Белоцерков-ской 1996 г.) был найден очень близкий по форме и размерам к рассматриваемому сосуд, орнамент которого был выполнен в виде ямок (скорее, даже наколов), расположенных по плечику в виде двойной прерывистой линии, край венчика орнаментирован косыми насечками. Сосуд близок к типу А8м рязано-окских могильников по классификации В.В.Гришакова [2 (с.20; с.148, рис.7.2-11)] и датируется V-VII вв. н.э. [2 (с.80)].
Орнаментация в виде ямочных вдавлений была зафиксирована и на сосуде из погребения № 28 Борковского могильника: ямки с округлым дном расположены в виде ряда треугольников основанием вниз нанесенных по плечику сосуда [4 (рис.32)]. Данный сосуд можно условно отнести к типу А5м [2 (с.20; с.148, рис.7.2-10)]. В комплексе погребения
находилась цельнолитая серебряная пряжка с В-образной пластинчатой полой рамкой и бляшкой в виде геральдического щитка с Т-образной перекладиной, которая позволяет датировать сосуд рубежом VI-VII-VII вв. н.э. [5].
Несколько сосудов, украшенных ямками с округлым дном, располагающимися в виде фестонов от горла сосуда вниз, найдено на могильнике Кораблино: в погребении № 59 (раскопки 1993 г. [6]) обнаружен сосуд, близкий по форме к типу Абв кошибеевской традиции [2 (с.17; с.146, рис.6.1)] и датируемый III-IV вв. н.э. [2 (с.78)], а в погребении № 51 (раскопки 1994 г. [7]) - сосуд, близкий по форме к типу А5в рязано-окских могильников [2 (с.19; с.147, рис.7.1-2)].
В комплексе погребения № 82 Шатрищенского могильника был обнаружен сосуд, плечико и горло которого украшены орнаментом, состоящим из ямок с округлым дном [8 (с.163, рис.34.5)]. Сосуд по пропорциям можно предварительно отнести к типу А5в рязано-окских могильников [2 (с.19; с.147, рис.7.1-2)] и датировать IV-V вв. н.э. [2 (с.79)]. Находка в комплексе погребения арбалетовидной фибулы с железной иглой дает основание датировать весь комплекс погребения (в том числе и сосуд) не позднее первой половины V в. н.э. [9 (с.45)].
Орнамент, выполненный ямками, на рассмотренных нами сосудах располагается в виде треугольников, ромбов, прямых линий и занимает лишь верхнюю часть посуды. На сосуде, найденном в мае 1996 года, орнамент нанесен по всей сохранившейся поверхности. Однако четкой системы расположения ямок выявить не удалось, за исключением линии из 28 крупных ямок на плечике сосуда.
Орнаментация в виде ямочных вдавлений была встречена на посуде конца I тысячелетия до н.э. и рубежа I тыс. до н.э.-I тыс. н.э. : москворецкого варианта дьяковской культуры (Щербинское городище [10 (рис.8.2,9,10; 11.10)] и Троицкое городище [11 (с.40, рис.21.1-5)]) и окского варианта Городецкой культуры (Троице-Пеленицкое городище [12 (табл.6, рис.6; табл.9, рис. 1,6)]), а также памятников середины I тысячелетия н.э. - сосуд с Селиксенского могильника пензенской группы могильников [2 (с.40; 149, рис.8.1-27)] и керамика с упомянутых выше рязано-окских могильников.
Таким образом, ямочный орнамент на сосудах из рязано-окских могильников - явление достаточно редкое, но тем не менее встречающееся практически на каждом памятнике данного круга. В большинстве случаев ямки располагаются в определенной закономерности. Опираясь на предварительную датировку сосудов, можно сказать, что орнаментация в виде ямочных вдавлений представлена на всем протяжении существования рязано-окских могильников (с конца III в. н.э. и практически до конца VII в. н.э.), что говорит об устойчивости подобной традиции украшения сосудов, хотя и редко применявшейся.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белоцерковская И.В., Сорокин А.Н. Исследования могильника Заречье 4 в 1991 г. // Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научн. трудов. Вып.2. - Рязань, 1992.
2. Гришаков В.В. Керамика финно-угорских племен правобережья Волги в эпоху раннего средневековья. - Йошкар-Ола, 1993.
3. Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В. Вещевые комплексы могильника Заречье 4 // Археологические памятники Окского бассейна. - Рязань, 1996.
4. Монгайт А.Л. Рязанская земля. - М.: Изд-во АН СССР, 1961.
5. Ахмедов И.Р. О месте поясного конского убора и снаряжения всадника в погребальном обряде рязано-окских могильников // Археологический сборник. Погребальный обряд: Тр. ГИМ. - 1997. - Вып.93. - С.15-19.
6. Ахмедов И.Р. Отчет о раскопках Кораблинского могильника в 1994г.//Архив ИАРАН.
7. Белоцерковская И.В. Отчет о раскопках Кораблинского могильника в 1993 г. // Архив ИА РАН.
8. Кравченко Т.А. Шатрищенский могильник // Археология Рязанской земли. - М.: Наука, 1974.
9. Гороховский Е.Л. Хронология Черняховских могильников лесостепной Украины // Тр. V Международного конгресса археологов-славистов. Т.4. - Киев, 1988.
10. Дубынин А.Ф. Щербинское городище // Дьяковская культура. -М.: Наука, 1974.
11. Розенфельд И.Г. Керамика Троицкого городища // Древнее поселение в Подмосковье. - М.: Наука, 1971.
12. Смирнов А.П., Трубникова Н.В. Городецкая культура // Свод археологических источников. Вып.Д1-14. - М., 1965.
СОСУДЫ-ПРИСТАВКИ ИЗ КУРГАНОВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ I тыс. н.э. НА ВЕРХНЕЙ ОКЕ
Г.А.Массалитина (г.Калуга)
Характер древностей первой половины I тыс. н.э. на Верхней Оке, которые принято обозначать понятием "мощинская культура", до сих пор вызывает много вопросов. Наиболее сложна проблема определения этнического облика оставившего их населения, его исторической судьбы и связи с культурой населения Верхней Оки второй половины I тыс. н.э. Трудности в решении этих вопросов в значительной степени обусловлены отсутствием
массовых погребальных памятников мощинских племен и их полным отсутствием у верхнеокского населения на предшествующем этапе раннего железного века.
Около двух десятков курганов, исследованных в различных пунктах верхнеокского региона, оставленных, как полагают, мощинским населением, не только не позволяют подступиться к решению этой проблемы, напротив, они вызывают новые вопросы. К какому времени относить их сооружение? Насколько характерны они для верхнеокского населения и не являются ли скорее исключением, чем обычным способом хоронить своих умерших сородичей? Анализ деталей погребального обряда и конструктивных особенностей насыпей не позволяет выявить устойчиво повторяющихся черт погребального ритуала. Ситуация осложняется тем, что многие работы слабо документированы и плохо опубликованы, не в полном объеме, сами же материалы либо сохранились в непаспортизованном, фрагментарном варианте, либо не сохранились вовсе (судьба неизвестна).
Совершенно очевидно, что при таком положении дел проблема выяснения характера погребальных памятников населения Верхней Оки в первой половине I тыс. н.э. в настоящее время не может быть решена. Рассчитывать на получение новых материалов в ближайшем будущем не приходится. Тем не менее было бы неправильно отказаться от любых попыток решения проблемы, ссылаясь на состояние источников. Чтобы спасти некоторые из этих источников от окончательного забвения, необходимо их опубликовать, пока еще поддаются реконструкции детали их внешнего облика. В настоящей статье будет рассмотрен сохранившийся керамический материал из раскопок конца XIX в.
Мощинские курганы, традиционно называемые в археологической литературе "курганами типа Шаньково-Почепок", широко известны благодаря публикации их материалов, предпринятой самим автором раскопок -Н.И.Булычевым. Результаты же работ другого исследователя - калужского историка и краеведа И.Д.Четыркина - мало кому известны. И дело здесь не только в том, что публиковались они в "Известиях Калужской ученой архивной комиссии", не имеющих широкого хождения, но и в том, что сами материалы, в отличие от находок Н.И.Булычева, были гораздо менее выразительны. Автор работ даже не счел нужным подробно описать их, заметив лишь, что они "не интересны" [4 (с. 11-12)].
Курганы первой половины I тыс. н.э. были исследованы Н.И.Булычевым у деревень Шаньково (3 кургана), Почепок (2 кургана), Дубровка (1 курган), Кажаки (1 курган), Колчино (4 кургана), И.Д.Четыркиным -в устье р.Калужки (в группе 9 насыпей, точное количество раскопанных неизвестно, но есть сведения об исследовании как минимум 4 курганов).
Одна из наиболее ярких черт погребального обряда во вскрытых курганах, судя по описанию исследователей, - обычай помещать в могилу сосуды-приставки. Не вдаваясь в детальное описание обряда погребения
(он, как отмечалось выше, отличается чрезвычайным разнообразием), следует указать, что кальцинированные кости человека размещались в насыпи кургана на различных уровнях либо компактной кучкой, очищенной от углей, либо в слое вместе с углем. Сосуды, в свою очередь, могли находиться на одном уровне с костями (Калужка), под ними (Колчино), над ними (Шаньково, Почепок, Кажаки). Во всех случаях сосуды-приставки располагались вверх дном.
Установить точное количество помещаемых в каждую могилу сосудов по материалам работ Н.И.Булычева теперь уже не представляется возможным. В описании и на схемах наряду с целыми сосудами он постоянно указывает на наличие "обломков горшков", "остатков горшков", "битых горшков", а на иллюстрациях из его архива хорошо видно, что эти "остатки" составляют иногда едва ли не половину, а то и большую часть сосуда. Можно лишь констатировать, что максимальное количество целых сосудов, зафиксированное в процессе производства работ, составило 8 единиц (Шаньково 1). В кургане 2 в устье р.Калужки их было всего 3.
В настоящее время в фондах ГИМ удалось обнаружить всего 1 сосуд из Дубровки и 13 из Шанькова. Обозначения номера кургана шаньковские горшки не содержат. Сопоставление музейных экземпляров с изображениями, помещенными на таблице 111:1-8 в альбоме Н.И.Булычева [1], позволяет установить, что сосуды, представленные на рис.1 к данной статье, происходят из кургана Шаньково 1; остальные - очевидно, из Шанькова 2, так как в кургане 3 целых сосудов не значится.
Первое, что необходимо отметить, переходя к описанию самих сосудов из раскопок Н.И.Булычева, - это их маломерность. Определить их как "миниатюрные" из-за расплывчатости и неопределенности самого термина трудно, но некоторые, безусловно, относятся именно к этой категории изделий.
Все сосуды следует отнести к группе лощеных, но необходимо подчеркнуть большую разницу в качестве лощения. Часть сосудов покрыта очень слабым, тусклым лощением только с внешней стороны (рис. 1.7; 2.1,5,6). Три из них не имеют его вовсе: их поверхности очень тщательно заглажены ("затерты"), но состав теста и характер формы аналогичны лощеным (рис.1.1,7; 2.2). С другой стороны, есть сосуды с качественным, глубоким, до блеска двусторонним лощением (рис.1.2-6,8).
Такая же разница наблюдается и в формовке. Сосуды с качественным лощением отличаются правильностью форм, в то время как слаболощеные сформованы неаккуратно: поверхность искривлена, имеет неровности, ребра расположены на разной высоте.
Есть различия и в составе теста. В сосудах с лощением хорошего качества тесто аналогично составу, используемому для изготовления лощеной керамики с поселений: плотное, с примесью песка и мелкотолченой слюды. В сосудах, не отличающихся высоким качеством изготовления, тесто
Рис.1. Лощеная посуда из кургана Шаньково 1 (раскопки Н.И.Булычева)
Рис.2. Лощеная посуда из курганов в Шанькове и Дубровке (раскопки Н.И.Булычева)
сильно запесочено, легко крошится. Как черту, не свойственную лощеной керамике верхнеокских поселений, следует отметить наличие в тесте примеси известняка, в том числе и у сосудов хорошего качества.
К числу особенностей коллекции посуды из курганов в Шанькове следует отнести разнообразие цветовой гаммы внешней поверхности. Если для верхнеокского региона в целом характерно лощение черного цвета, то поверхности рассматриваемой группы сосудов окрашены в желтый, кремовый, оранжевый, бурый, серый, черный цвета.
Анализ морфологических особенностей этой посуды показывает, что ее набор составляют как формы, признанные специфическими для бассейна Верхней Оки [3 (с.11-12)], так и совершенно для этого региона не характерные. К числу первых, а их подавляющее большинство, относятся ребристые миски (рис. 1.1,8; 2.1,4-6) и горшок с высоким прямым венчиком (рис. 1.6). Несмотря на маломерность (даже миниатюрность), эта группа сосудов в мельчайших деталях воспроизводит все характерные для верхнеокской посуды черты: у горшка уступом подчеркнут переход от венчика к тулову, очень тщательно оформлен и обрезан край венчика. Формы мисок также специфически верхнеокские: раструбообразный (реже - цилиндрический) верх, ребро в нижней трети (реже - в середине) высоты, у некоторых есть невысокий поддон.
Форма сосудов, показанных на рис. 1,5; 2.2, необычна: типичная для верхнеокской посуды верхняя часть и совершенно не свойственные ей пропорции и, тем более, дно и придонная часть. Сосуд, представленный на рис. 1.5, круглодонный - это единственный экземпляр на Верхней Оке. Данное обстоятельство следует подчеркнуть особо, так как ссылка именно на подобного рода круглобокие миски привела Е.И.Горюнову к заключению о метисном (балто-финно-угорском) характере населения Верхней Оки в рассматриваемый период [2 (с.212)]. Оставляя в стороне сам тезис о метисном характере населения, необходимо иметь в виду, что миски этого типа на Верхней Оке единичны, основная же часть верхнеокских мисок относится к упомянутому выше ребристому типу.
Что касается горшков, изображенных на рис. 1.2,3,7 и 2.3, то такие формы лощеной посуды на Верхней Оке известны, но говорить об их специфичности для региона рано из-за малочисленности материала.
В фондах Калужского областного краеведческого музея хранятся 3 депаспортизованных чернолощеных горшка, поступивших в современный музей из бывшего музея при Калужской ученой архивной комиссии, председателем которой в свое время был И.Д.Четыркин (рис.3). В фондовых описях они значатся как "погребальные урны". Один из горшков содержит кальцинированные кости (рис.3.3). Два горшка, судя по изображениям и точным промерам, содержащимся в описании работ в устье р.Калужки, происходят из кургана 2 (рис.3.1,2). Всего в кургане 2 находилось 3 сосуда-приставки, поставленных кверху дном, но третий сосуд был в раздавленном
Рис.3. Лощеная посуда из курганов в устье р.Калужки
виде. Таким образом, происхождение третьего сосуда, хранящегося ныне в Калужском музее (того, что с костями), неизвестно. Возможно, он обнаружен в каком-либо из курганов этой же группы, материалы которых И.Д.Четыркин не стал подробно описывать.
В отличие от сосудов из раскопок Н.И.Булычева, горшки из Калужского музея имеют средние размеры, черное двустороннее лощение хорошего качества и принадлежат одному типу.
ЛИТЕРАТУРА
1. Булычев Н.И. Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волги и Днепра. - М., 1899.
2. Горюнова Е.И. История Волго-Окского междуречья // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1961. - № 94.
3. Массалитина Г.А. Мощинская культура: Автореферат дис. ... канд. ист. наук. - М., 1994.
4. Четыркин И.Д. Архив ЛОИА. Ф. 1. 1896. Д. № 41.
ГОНЧАРНЫЙ ГОРН ИЗ РОСТИСЛАВЛЯ РЯЗАНСКОГО
В.Ю.Коваль (г.Москва)
При охранных археологических раскопках 1996 г. на территории летописного города Ростиславля Рязанского были обнаружены остатки гончарного горна домонгольской эпохи. Подобные сооружения до сих пор остаются в Северо-Восточной Руси большой редкостью: в Москве и ее окрестностях по сей день не известны горны, датирующиеся ранее XV в. [1 (с.44-51)], во Владимире-на-Клязьме найден только один горн, относящийся к золотоордынской эпохе [2 (с.78-83, рис.24,25)], вовсе не обнаружены подобные сооружения в Суздале, Твери, Переяславле Рязанском, Муроме и других крупнейших городах Руси. В Старой Рязани были открыты 3 горна, но только 2 из них, из раскопок АЛ.Монгайта, надлежащим образом зафиксированы [3 (с.114-115, рис.75)]. Горн же из раскопок В.Н.Крейтона и А.И.Черепнина 1902 г. известен лишь по их краткому описанию [3 (с.112)]. Несколько больше сведений имеется о гончарных горнах Южной Руси, открытых в Киеве, Вышгороде, Вщиже, Белгороде, Любече, на Донецком, Райковецком, Слободкинском и Супругском городищах, на Волыни [4;5;6(с. 343-350);7;8(с. 284-287); 9 (с.210,рис.76,2); 10(с.90-91); 11 (с.35-36, рис.4)]. В последние годы гончарные горны были найдены также в Верхнем и Среднем Подонье [12;13;14(с.100); 15;16(с.41); 17(с.90)]. Что касается Поочья, то, за исключением Старой Рязани, керамические горны здесь до сих пор не были известны и находка горна в Ростиславле является в этой связи особенно интересной.
Ростиславльский горн обнаружен на юго-восточной окраине Ростис-лавльского III селища, составляющего северную часть неукрепленного посада Ростиславля (рис.1,А,Б), лежащего на высоте 40 м над урезом воды в р.Оке, на краю платообразной равнины, составляющей коренной правый берег р.Оки. Усадьба с горном размещалась в 20 м от края глубокого оврага, существовавшего, по-видимому, еще в древнерусское время (рис.1,Б,В,Г). Горн был обнаружен в процессе спасательных работ на краю заброшенного котлована, вырытого в 1970-х гг. для постройки насосной станции оросительной системы, которая так и не была возведена. В 1996 г. совхоз "Сос-новский", к землям которого примыкает археологический памятник "Ростиславль", предпринял вывоз грунта, вынутого из котлована и оставшегося складированным на его краю. В результате работы техники здесь были
обнажены пятна ям, среди которых находился и горн (см.рис.1,Г). Оказалось, что вся его верхняя часть была срезана ножом бульдозера еще при выкапывании котлована, однако под топочной камеры сохранился полностью.
Расчистка горна позволила установить, что он представлял собой овальную в плане камеру с внутренним объемом 130x160 см (рис.1,Д), вырезанную в материковом суглинке (опесчаненной глине). В центре камеры находился опорный столб - "козел" (также овальной формы, размером 40x60 см), подпиравший пол обжигательной камеры и представлявший собой останец материкового суглинка, прокаленный до твердости кирпича. Стенки горна также были прокалены на толщину 10-20 см до красно-кирпичного цвета, плавно переходящего, по мере уменьшения степени проката, в нежно-розовый и естественный темно-желтый цвет материка. Внутренняя поверхность стенок и под горна были ошлакованы до черного цвета, а местами до остекловывания. Топочный канал устья печи длиной 80 см и шириной 40-50 см был обращен на юг и выходил в предгорновую яму овальных очертаний размером 220x140 см, вытянутую с севера на юг.
Хотя от горна сохранилась только самая нижняя часть - под и стенки на высоту не более 20 см, однако можно реконструировать и полные размеры этого сооружения. Несомненно, данный горн был двухкамерным: об этом свидетельствуют опорный столб в центре топочной камеры и крупные обломки горизонтальной глиняной перемычки между топочной и обжигательной камерами, найденные при расчистке горна. Стенки топочной камеры имели заметный наклон к центру горна (см.рис.1,Д), что говорит о ее сводовой конструкции. Под топочной камеры находился на глубине 46-49 см от уровня поверхности материка, что соответствует глубине 70-80 см от современной дневной поверхности. Высота топочной камеры у горнов подобных типа и размера обычно не превышает 30-50 см [2 (с.78); 3(с.П4); 13(с.80); 15(с.147,149)]. Общая высота горна, вместе с обжигательной камерой, рассчитанной на загрузку 1 или 2 рядов горшков средних размеров, могла, таким образом, достигать от 75 до 100-120 см [13(с.79, рис.1); 18(с.273)]. Следовательно, ростиславльский горн был наполовину вырезан в материке, а верхняя его часть (стенки и свод обжигательной камеры), вероятно, являлась глинобитной и несколько возвышалась над поверхностью земли. Дно предгорновой ямы находилось примерно на уровне пода топочной камеры, причем у южного (удаленного от устья горна) края этой ямы фиксировалось углубление от большого опорного столба, на котором мог крепиться навес над ямой и устьем горна.
В то же время нет сомнений в том, что горн вместе с предгорновой ямой располагался вне закрытого помещения - по-видимому, во дворе усадьбы. На это указывает заполнение дна предгорновой ямы, состоящее из тончайших прослоек культурного слоя и слабогумусированного суглинка. Обычно такое заполнение образуется при периодическом заливании ямы
Рис.1. Ростиславльский горн: А - местонахождение летописного города; Б - посад; В,Г - положение на местности и схема раскопа; Д - конструкция горна
дождевой водой, что не могло бы происходить, если бы весь комплекс находился в закрытом помещении. Размещение гончарных горнов вне построек было столь же широко распространено [5(с.116-117); 13(с.78-79)], как и расположение их внутри различных производственных помещений [9(с.210, рис.76,2); 15(рис.1)].
Конструкция и размеры ростиславльского горна в целом типичны для древнерусского гончарства. Он относится к группе глинобитных двухъярусных горнов с центральным опорным столбом, распространенных в Южной Руси в XII - первой половине XIII вв. [6(с.347)], и принадлежит к тому типу горнов, которые частично вырезались в материке. Его ближайшими аналогами являются горны с сельских поселений в районе Куликова поля, датируемые XIII в. [15(с.147-149,159)], и целиком вырезанный в материке горн с Семилукского городища в Воронежской области [13(рис.1)], существовавшего в конце XII - первой половине XIII вв. [l6(c.41)J. По своим размерам ростиславльский горн соответствует райковецкому и белгородскому горнам, несколько крупнее верхнедонских и значительно крупнее старорязанских, имевших почти вдвое меньшую площадь.
Для датировки ростиславльского горна важны обломки керамики из зольного заполнения его топочной камеры и однотипная керамика из заполнения придонной части предгорновой ямы, отложившаяся в период работы горна или сразу после прекращения его функционирования (рис.2) (включая развал горшка, представленный на рис.2.23). Керамический комплекс из горна (рис.2.1-13) представлен мелкими обломками керамики, прошедшей вторичный восстановительный обжиг, видимо, из-за случайного попадания в работающую топочную камеру горна: они имеют светлосерый цвет поверхности и излома, у многих поверхность слегка ошлакована. Лишь несколько обломков сохранили естественный первоначальный цвет - это образцы керамики из слабоожелезненной глины (желтого или бледно-розового цвета) полного окислительного обжига. Основные характеристики керамических комплексов из горна и придонного горизонта заполнения предгорновой ямы (рис.2.14-25) приведены в таблице.
Данные таблицы демонстрируют практически полное тождество керамических комплексов горна и предгорновой ямы. Некоторые расхождения объясняются различными размерами выборок: комплекс горна насчитывает всего 106 фрагментов, что сильно понижает достоверность статистических данных и требует применения к ним доверительных интервалов. Вместе с тем сопоставление полученных показателей с аналогичными коэффициентами, вычисленными для хронологической шкалы 19 условно-закрытых комплексов городища Ростиславль [20 (табл.1)], позволило установить, что комплексы горна и предгорновой ямы (в дальнейшем - КГПЯ) занимают промежуточное положение между 1-й и 2-й хронологическими группами комплексов Ростиславля. Большинство технологических параметров КГПЯ характерны для группы 1 (вторая половина XII в.), однако
*По нашей типологии [19].
повышенная доля в декоре волнистого орнамента и полное отсутствие венчиков "курганных типов" (т.е. типов 6, 7, 8/2, 18/2,4, 23/2, 28/2, 33/2 по нашей типологии [19]), связывает эти комплексы с хронологической группой 2 (первая половина XIII в.). На эту же датировку указывает и доминирование в КГПЯ венчиков типов 23/1 и 28/1 [21 (с.45,47)].
Важно отметить такой факт. Верхний горизонт предгорновой ямы имел заполнение, характерное для хозяйственных ям (кости животных, керамика с пищевым нагаром), а края горна и предгорновой ямы оказались прорезаны более поздней подпольной ямой № 4 (см.рис.1,Г), по находкам обломков стеклянных браслетов датированной первой третыр XIII в. Керамика из нижнего горизонта заполнения этой ямы была практически идентична КГПЯ. Следовательно, открытый нами горн функционировал в эпоху бытования стеклянных браслетов или несколько ранее, причем достаточно непродолжительное время. Наиболее вероятно, что его активное использование приходится на рубеж XII-XIII - начало XIII вв. После того, как горн был заброшен, его предгорновая яма некоторое время использовалась в качестве хозяйственной, а затем практически на том же самом месте возникла постройка с подпольем, разрушенная и засыпанная, судя по материалу из заполнения, до середины XIII в.
Не исключено, что гибель этой постройки (но никак не горна, заброшенного много ранее) могла произойти в эпоху татаро-монгольского нашествия на Русь. Во всяком случае, присутствие ордынцев явственно ощущается на Ростиславле по находкам бронзового кочевнического зеркала и предметов вооружения и боевого снаряжения монгольских типов, появившихся в Восточной Европе только с приходом монголов, - это пласти-
Рис.2. Керамический комплекс
ны от панциря типа "хатангу-дегель" и наконечник стрелы-срезня в виде узкой вытянутой лопаточки (тип 67 по А.Ф.Медведеву).
На участке расположения горна жизнь возобновилась, возможно, уже во второй половине XIII в., но выразительный керамический материал в комплексах здесь может быть уверенно датирован только XIV в.
Керамика из КГПЯ и соседних комплексов усадьбы не может рассматриваться как изготовленная в обнаруженном здесь горне из-за отсутствия соответствующего керамического брака, однако она характеризуется высокой степенью однородности как по технологическим признакам (цвету, составу и размеру песчаных примесей, способу донного начина), так и по форме венчика. Не случайно более 80% венчиков в КГПЯ принадлежат типам 23/1 (рис.2.1-5,8,14-16,20,24) и 28/1 (рисф.2.7,17-19,23), фактически являющимся родственными вариантами, восходящими к одному прототипу.
Такая высокая доля венчиков этих типов еще ни разу не встречалась ни в одном из комплексов городища и посада. По нашему мнению, большинство из них вышли из рук одного мастера. Характерными чертами почерка этого мастера можно считать небольшую ложбинку на внутренней стороне устья венчика (рис.2.2,8,14, 16-20,23) и слабо выраженное ребро на внешней стороне устья (рис.2.4,16-19). Кроме того, само предпочтение названных типов венчиков всем иным свидетельствует об узколокальной традиции керамического производства, носителем которой, скорее всего, мог быть один человек или одна семья гончаров. И если даже открытый здесь горн не принадлежал предполагаемому производителю основной массы керамики, найденной на территории усадьбы, этот производитель неизбежно должен был находиться в пределах Ростиславля, поскольку очевидно, что для снабжения посудой целого города и его окрестностей одного горна и одного мастера было явно недостаточно.
К сожалению, как уже отмечалось выше, ни в самом горне или предгорновой яме, ни в других ямах на площади раскопа не были найдены образцы керамического брака. Однако их отсутствие не может вызывать сомнений в существовании здесь керамического производства, поскольку складировать бракованную продукцию на территории усадьбы не было никакой необходимости: всего в 20 м к югу от горна находился глубокий овраг, в который, вероятно, и выбрасывался весь гончарный брак. Не исключено также, что ямы с гончарным браком (если они все же существовали) находились на участке, уничтоженном строительным котлованом.
В то же время неслучайной представляется находка в заполнении предгорновой ямы многочисленных комков сырой глины светло-серого цвета с небольшой примесью мелкого песка. После экспериментального обжига образца такой глины в окислительной среде* на ее поверхности
•Обжиг проводился в электрической муфельной печи ПМ-9 при температуре 800°С на протяжении 5 часов.
Пользуюсь случаем выразить свою благодарность за помощь в организации лабораторных экспериментов сотруднику ЦАИ Н.И.Чудновской.
проявился нежно-розовый цвет, идентичный цвету основной массы рос-тиславльской керамики домонгольской поры [20(с.Ю9); 22(с.98)] и близкий цвету керамики из заполнения горна. На изломе образца была видна его слоистая бело-розовая структура, объясняющаяся, вероятно, тем, что сырье готовилось из смеси белой (неожелезненной) и розовой (среднеожелезнен-ной) глин. По типу формовочной массы (по нашей типологии тип 2.1, т.е. схема "глина+песок") и количеству песка в тесте данный образец ничем не отличался от значительной части ростиславльской керамики домонгольской эпохи (эта керамика характеризуется большой вариабельностью количества песка в тесте, что объясняется, по-видимому, естественным происхождением песчаной примеси) и был идентичен формовочной массе керамики, найденной в КГПЯ.
Таким образом, найденные в предгорновой яме кусочки глины могут
быть расценены как остатки гончарной глины, являвшейся сырьем для
производства керамики. Это открытие представляется не менее значительным, чем находка горна, поскольку оно позволяет сделать следующие важные выводы:
1. Основная масса домонгольской керамики, найденной на Ростиславле, не ввозилась извне, а производилась внутри города.
2. Идентичность керамики Ростиславля и керамики селищ, находящихся в радиусе до 30 км от городища [23(с.74)], свидетельствует о снабжении керамикой сельской округи именно из Ростиславля, а не какого-либо иного центра.
3. Ростиславльские гончары применяли столь высокую технологию, как приготовление глиняного концентрата из смеси белой и розовой глин. При этом они практически не использовали материковый суглинок, на котором стоит городище, дающий в обжиге кирпично-красный цвет, а предпочитали привозить различные сорта глины из других мест.
4. Месторождения глин, являвшихся сырьем для ростиславльских гончаров, остаются неизвестными, однако теперь появилась возможность вести их поиск. Особенно важен факт наличия на территории округи Ростиславля беложгущихся глин, входивших в состав глиняного концентрата, так как места производства средневековой белоглиняной керамики в москворецко-окском бассейне до сих пор не выявлены.
ЛИТЕРАТУРА
1. Мальм В.А. Горны московских гончаров XV-XVII вв. // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1949. - № 12.
2. Седов В.В. Гончарная печь из раскопок в Г.Владимире // КСИИМК. -1958. - Вып.72.
3. Монгайт А.Л. Старая Рязань // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1955. - № 49.
4. Самойловський I.M. Розвiдкi i розкопки в Киевi та його околицях в 1947-1948 pp. // Археологiчнiпам'ятки УРСР. - Т.З. - Киiв, 1952.
5. Гончаров В.К. Райковецкое городище. - Киев, 1950.
6. Рыбаков Б.А. Ремесло древней Руси. - М., 1948.
7. Изюмова С.А. Гончарный горн на городище Супругы // Новое в археологии. - М., 1972.
8. Толочко П.П. и др. Новое в археологии Киева. - Киев, 1981.
9. Никольская Т.Н. Земля вятичей. - М., 1981.
10. Кучинко М.М. Некоторые итоги исследования древнерусского городища у с.Городище Луцкого р-на Волынской обл. // Тр. V Международного конгресса археологов-славистов. - Киев, 1988. - Т.2.
11. Казаков А.Л., Марченко В.М. Пiвденно-захiдна частина Любецького посаду в IX-XII ст. // Старожитностi пiвденноi Pyci. - Чернiгiв, 1993.
12. Матвеева В.И. Горн для обжига посуды на поселении у с.Камен-ное // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии СССР. - 1982. - Вып.171.
13. Беседин В.И., Беседина В.В. Семилукское городище на Дону // Археологические памятники лесостепного Подонья и Поднепровья I тысячелетия н.э. - Воронеж, 1983.
14. Пряхин А.Д., Цыбин М.В. Древнерусское Семилукское городище XII-XIII вв. на р.Дон (итоги раскопок 1984-86 гг.) // Археология славянского Юго-Востока. - Воронеж, 1991.
15. Гоняный М.И., Кокорина Н.А., Свирина А.Б. Гончарный комплекс первой половины XIII в. на поселении Монастырщина 5 // Тр. ГИМ. - 1993. - Вып.82.
16. Пряхин А.Д., Цыбин М.В. Древнерусское Семилукское городище (материалы раскопок 1987-1993 гг.) // На юго-востоке Древней Руси. -Воронеж, 1996.
17. Гоняный М.И., Гриценко В.П. Древнерусское поселение второй половины XIII в. Березовка 5 на р.Непрядве // Тез. докл. Отчетной сессии ГИМ по итогам полевых археологических исследований и новых поступлений в 1991-1995 гг. - М., 1996.
18. Древняя Русь: город, замок, село. - М., 1985.
19. Коваль В.Ю. Керамика средневековой Руси: проблемы археологической типологии // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Вып.2. - Тверь, 1997.
20. Коваль В.Ю. Керамика Ростиславля Рязанского: вопросы хронологии // Археологические памятники Москвы и Подмосковья: Тр. Музея истории города Москвы. Вып.9. - М., 1996.
21. Коваль В.Ю. Комплексы со стеклянными браслетами из Ростиславля Рязанского // Плесский сборник. Вып.2. - Плес, 1995.
22. Коваль В.Ю. Отчет об археологических разведках в Озерском районе Московской области в 1992 г. (Приложение 2: Результаты экспериментов по повторному обжигу керамики) // Архив ИА РАН.
23. Коваль В.Ю. Археологические исследования Ростиславльского стана//Древние памятники Окского бассейна. - Рязань, 1993.
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКАХ СЫРЬЯ ДЛЯ ПРОИЗВОДСТВА БЕЛОГЛИНЯНОЙ КЕРАМИКИ МОСКВЫ
И.В.Болдин (г.Калуга)
Позднесредневековая керамика Москвы многократно становилась объектом исследования [1-6].
Типология московской керамики, предложенная М.Г.Рабиновичем [2,3], выделяет белоглиняную керамику как тип. Дальнейшие исследования конкретизируют особенности этого типа, отмечая его варианты - бело-глиняная грубая и гладкая [7; 8 (с.145-146)]. Появление белоглиняной керамики в Москве относится ко второй половине XV в., а в XVI-XVII вв. эта посуда стала самой распространенной в быту москвичей [9 (с.51 -54)].
Одним из наиболее сложных и практически не разработанных вопросов производства позднесредневековой керамики, в том числе и белоглиняной, является установление источника ее основного сырья - глины. Подавляющее большинство работ.посвященных изучению керамического производства, оставляет за пределами своего внимания аспекты, связанные с определением места происхождения сырья. Это закономерно, так как отсутствует методическая база проведения подобных работ с керамикой позднесредневекового времени. Соответственно нет критериев, по которым производилась бы на практике подобная оценка, включая сопоставление составов природных глин и формовочных масс [10 (с.84-87)].
Считается, что производство белоглиняной московской керамики базировалось на привозных гжельских глинах. М.Г.Рабинович отмечал, что залежи светложгущихся глин находятся не ближе Гжели [2 (с.62), 3 (с. 19)]. РЛ.Розенфельдт, считая, что именно с началом разработок гжельских месторождений следует связывать производство белоглиняной посуды в Москве, безуспешно пытался найти подтверждающие факты в письменных источниках [5 (с.44)]. Эта точка зрения сохранилась до настоящего времени [11 (с. 18)] и стала традиционной, что возводит ее в разряд аксиом.
Белоглиняная керамика сильно контрастирует по цвету поверхности и излома с другой посудой (в частности, красноглиняной), и ее появление вполне закономерно связывается с изменением источника сырья. В основу поиска источников сырья для производства московской белоглиняной керамики был положен цвет изделий, исходя из чего исследователи и оста-
ловились на белых гжельских глинах. Никаких других данных, подтверждающих гжельское происхождение московской белоглиняной керамики XV-XVII веков, нет.
При поисках источников сырья для "белой" керамики в этом направлении из поля зрения исследователей выпадают две важные технологические стадии производства керамики - очистка сырья от нежелательных примесей и обжиг, в процессе которых цвет может претерпеть значительные изменения. Природный цвет глин зависит от примесей и соединений, входящих в их состав [12 (с.320)], и в большинстве случаев определяется двумя классами наполнителей: органическим материалом и соединениями железа. При отсутствии этих наполнителей глина и имеет белый цвет [13 (с. 16)]. По мнению А.Шепард, сырьем для производства белоглиняной посуды могут служить глины либо белые, либо, что встречается значительно чаще, - с органическими включениями - вплоть до черного [13 (с.17)]. Цвет готового изделия содержит слишком мало информации о цвете глиняного сырья, так как при очистке и обжиге глины из нее удаляются органические соединения и меняется цветовая гамма в зависимости от среды обжига.
Таким образом, при определении сырья для производства белоглиняной керамики по цвету глины следует главное внимание уделить поискам природных глин серо-черной окраски, которые встречаются значительно чаще белых глин. Естественно предположить и то, что при производстве белоглиняной керамики был использован не единственный источник сырья.
Вопрос о причине перехода с использования красножгущихся глин на беложгущиеся разработан в научной литературе недостаточно. Однако очевидно, что смена состава формовочных масс вызвана не тем, что были исчерпаны запасы красных (ожелезненных) глин. Появление и массовое распространение белоглиняной керамики было определено, как представляется, развитием технологии производства гончарной посуды и в первую бчередь совершенствованием обжигающих устройств, так как основное отличие беложгущейся глины заключается в более высокотемпературном режиме обжига по сравнению с красной (ожелезненной) -700-900°С против 500-600°С.
Развитие обжигающих устройств явилось основной причиной замены красной глины на более качественную беложгущуюся [14 (с.126)]. Аналогично произошел переход к производству фаянса и фарфора. То есть смена основного формовочного материала была определена не разработкой нового источника природной глины, а технологическим совершенствованием процесса обжига, которое могло проходить в том числе и под влиянием гончарства соседних территорий.
Белоглиняная керамика в Москве в XVI-XVII вв. занимает доминирующее положение, значительно вытеснив из обихода москвичей красно-
глиняную посуду. Если принять гипотезу о привозном характере сырья или готовых изделий (на гужевом транспорте из района Гжели!), то останется нерешенным вопрос: как могла белоглиняная керамика вытеснить посуду, произведенную из местных глин? Тем более что белоглиняная керамика получила широкое распространение и на близлежащих селищах [15 (с. 120); 16 (с.75)]. Использование в качестве сырья привозной глины значительно повышает трудозатраты при гончарном производстве и не может не отразиться на количестве используемой в обиходе посуды. Представляется невероятным, чтобы посуда, изготовленная из привозной глины, практически полностью вытеснила произведенную из местных красных глин. По всей вероятности, для изготовления гончарных изделий широкого пользования применялись глины, залегающие в непосредственной близости от места производства керамики.
Таким образом, при определении источника сырья следует учитывать весь комплекс признаков (развитие технологии производства, соотнесение трудозатрат, распространение типов посуды, состав и встречаемость возможной сырьевой глины), исходя из которых в качестве сырья для производства московской белоглиняной керамики можно определить глины серо-черного цвета, широко распространенные и происходящие из различных источников, находящихся вблизи от места производства.
ЛИТЕРАТУРА
1. Воеводский М.В. Глиняная посуда Москвы XVI-XVII вв. по материалам, собранным при работах Метростроя // По трассе 1 очереди Московского метрополитена. - М.-Л., 1936.
2. Рабинович М.Г. Московская керамика // Материалы и исследования по археологии СССР. - 1949. - Т. 2.
3. Рабинович М.Г. Культурный слой центральных районов Москвы // Древности Московского Кремля. - М., 1971.
4. Векслер А.Г. К вопросу о древнейшей дате Московского Кремля (на материале раскопа II) // Советская археология. - 1963. - № 1.
5. Розенфельдт Р.Л. Московское керамическое производство XII-XVIII вв. // Свод археологических источников. - 1968. - Вып. Е1-39.
6. Лихтер Ю.Г., Осипов Д.О. Московская керамика: новые данные по хронологии // Российская археология. - 1993. - № 2.
7. Чернов С.З. К хронологии московской керамики XIII - середины
XV вв. // Московская керамика: новые данные по хронологии. - М., 1991.
8. Чернов С.З. Новые данные по хронологии Московской керамики второй половины XIII - XV вв. из раскопок в районе древнего Радонежа // Древнерусская керамика. - М., 1992.
9. Чернов С.З. К хронологии московской керамики конца XV -
XVI вв. // Московская керамика: новые данные по хронологии. - М., 1991.
10. Цетлин Ю.Б. Основные направления изучения технологии древней керамики за рубежом // Российская археология. - 1997. - № 3.
11. Беляев Л.А. Керамический комплекс из собора Богоявленского монастыря // Московская керамика: новые данные по хронологии. - М., 1991.
12. Минералы и горные породы СССР / Т.Б.Здорик, В.В.Матиас, И.Н.Тимофеев, Л.Г.Фельдман. - М., 1970.
13. Anna O.Shapard. Ceramics for the archaeologist.-Washington, 1980.
14. Болдин И.В. К проблеме развития технологии составления формовочных масс в гончарном производстве X-XVII вв. // Археологические памятники Среднего Поочья: Сб. научи, трудов. Вып. 5. - Рязань, 1996. -С.123-128.
15. Коваль В.Ю. Керамика Ростиславля Рязанского: вопросы хронологии // Археологические памятники Москвы и Подмосковья. - М., 1996.
16. Чернов С.З. Заселение водоразделов Радонежа по данным археологических исследований сельца Никольское Поддубское // Археологические памятники Москвы и Подмосковья. - М., 1996.
КЛАД РУССКИХ МОНЕТ XVI-XVII вв. ИЗ ШИЛОВСКОГО РАЙОНА РЯЗАНСКОЙ ОБЛАСТИ
А.А.Гомзин (г.Рязань)
Клады русских монет XVI-XVII вв. являются ценным источником сведений для изучения денежного дела того времени, определения его места и значения в социально-экономическом развитии страны. В сочетании с данными памятников письменности и прочими историческими материалами они образуют богатую источниковую базу, состояние которой на сегодняшний день позволяет решать многие проблемы отечественной истории как в рамках целой страны, так и по отдельным ее регионам, что и используется современными исследователями [1 (с.467-468)].
В Рязанской губернии в конце XIX - начале XX вв. работа по регистрации денежных кладов, в том числе и кладов русских монет XVI-XVII вв., проводилась Рязанской ученой архивной комиссией. Сведения об отдельных кладах XVI-XVII вв. содержатся также в "Каталоге Рязанского музея", составленном А.И.Черепниным [2].
В 20-е гг. XX в. А.Ф.Федоровым была опубликована сводка кладов, найденных на территории Рязанской губернии [3].
Большое значение для отечественной истории и нумизматики имела работа А.С.Мельниковой "Русские монеты от Ивана Грозного до Петра
Первого" [4], подготовка которой велась более двух десятилетий. Автором были собраны материалы о денежном деле на Руси в XVI-XVII вв. и систематизированы русские монеты 1533-1682 гг. Эта работа может быть использована как пособие при определении монет в музейных собраниях и при находках монетных кладов.
В настоящее время работы по регистрации и публикации кладов русских монет XVI-XVII вв. с использованием в том числе и рязанских материалов продолжаются [5].
Нами вводится в оборот клад русских монет XVI-XVII вв., найденный в 1996 г. археологической экспедицией Научно-производственного центра по охране и использованию памятников истории и культуры Рязанской области в Шиловском районе на поселении Копаново 4 [6].
Памятник располагается у подножия правобережной террасы р.Оки в 300 м от ее нынешнего русла и в 100 м к югу от въезда на турбазу Копаново. Поселение занимает пологий мыс террасы. Высота 0-6 м от среднего уровня поймы. У подножия заметны следы древнего русла.
Монеты обнаружены в слое серо-желтой супеси на глубине 50 см от нынешней дневной поверхности в виде компактного скопления диаметром 10-15 см. Следов упаковки не выявлено. В слое также найдено значительное количество керамики XVI-XVII вв.
Клад состоит из 18 серебряных монет: 17 копеек и 1 денежки. Общий вес клада равен 8,405 г (взвешивание проводилось на аналитических весах).
Приводим описание найденных монет, поштемпельный анализ которых выполнен на основе работы А.С.Мельниковой [4 (с.256-257, фото-табл. 5, 6; с.275-276, фототабл. 24, 25; приложение, табл. 1, 2, 8, 9)]. Палеография легенд по техническим причинам не соблюдается. Оставлено написание букв н (и) иг,/- разделение строк, [ ] - буквы на монете не видны или не уместились на монетном поле.
ОПИСАНИЕ МОНЕТ Иван IV Васильевич (1533-1584 гг.)
1. Копейка. Новгородский денежный двор. 1560-е гг. Штемпельная пара 29-26.
Л.с.: всадник вправо с копьем; буквы под конем - к/[ва]. О.с.: црьн/велik[iн]/кнsьiв[а]/нъвсе[а]/[русiи].
Вес 0,61 г.
2. Копейка. Псковский денежный двор. 1560-е - 1584 гг. Штемпельная пара 37А-30.
Л.с.: двойной удар; всадник вправо с копьем; буквы под конем - iв, вправо от всадника - [р].
О.с.: двойной удар; [цр]ьIве/ликиiкн/язiв[ан]ъ/всеа[роу]/сиi. Вес 0,66г.
Федор Иванович (1584-1598 гг.)
3. Копейка. Московский денежный двор. 1595 г.
Штемпельная пара 4-4.
Л.с.: двойной удар; всадник вправо с копьем; буквы под конем трудноразличимы.
О.с.: црьи/великiи/кнs[ьфедо]/ръвсе[ар/уси].
Вес 0,595 г.
Михаил Федорович (1613-1645 гг.)
Московский денежный двор
4. Копейка. 1613 г. Штемпельная пара 3-1.
Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/ква. О.с.: [цр]ь[iве/л]iкнiкнsь/мiхаiлфе/доровiчв/сеару. Вес 0,46г.
Копейка. 1614 г. Штемпельная пара 3-3. - 5 экз.:
5. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/[кв]а.
О.с.: [црьiве]/лiкнiкня/sьмiха[iль/федоровiч/всеарусi]. Вес 0,48 г.
6. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/[к]ва.
О.с.: црьi[ве]/лiк[нiкня]/sьм[iх]аiл[ъ/ф]едоровi[ч/в]сеарусi. Вес. 0,47г.
7. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - м[ос]/к[ва].
О.с.: [црьiве/л]iкнiкня/sьмихаiлъ/[ф]едоровiч/[вс]еяруci. Вес 0,45г.
8. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/ква.
О.с.: [црьве/л]iкнiк[ня/sь]михаiл[ъ/ф]едоровiч/всеарусi. Вес 0,415г.
9. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/кв[а].
О.с.: [црьiве/л]iкнiкня/[sь]михаiль/[ф]едоровiч/[всеарусi]. Вес 0,435г.
10. Копейка. 1615г. Штемпельная пара 6-3.
Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - м[о/сква].
О.с.: [црь]iве/[лiнiкня/[sь]михаiль/[фед]оровiч/[всеарусi]. Вес 0,45г.
Копейка. 1616 г. Штемпельная пара 3-8. - 2 экз.:
11. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/[ква].
О.с.: [цр]ьiвел/[и]кiкнsь/михаiлф/едоровi[ч/ь]все[ару/сиi]. Вес 0,49г.
12. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/кв[а].
О.с.: [ц]рьiвел/[и]кiкнsь/[м]ихаiлф/[е]доровiч/[ь]всеару/сиi. Вес 0,435 г.
Копейка. 1616 г. Штемпельная пара 6-8. - 2 экз.:
13. Л.с.: двойной удар, под всадником - мо/сква.
О.с.: црь[вел]/икiк[нsь]/михаi[лоф]/едоров[iч]/ьвсеа[ру/сиi]. Вес 0,48 г.
14. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мо/скв[а].
О.с.: [црьвел/и]кiкнsь/михаiлоф/едоровiч/ьвсеару/сиi. Вес 0,43 г.
15. Копейка. 1616 г. Штемпельная пара 7А-8.
Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мо.
О.с.: [цр]ьве[л/ик]iкнsь/[ми]х[аi]лоф/[едоров]iч/[ьвсе]ару/сиi.
Вес 0,465 г.
Копейка. 1617 г. Штемпельная пара 3-9. - 2 экз.:
16. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - [м]ос/ква. О.с.: Цр[ьве]/лiк[кiкнs/ь]мiха[iлофе]/доровiч[ьвс]/яру[си]. Вес 0,44 г.
17. Л.с.: всадник вправо с копьем; под конем - мос/ква.
О.с.: [цр]ьi[ве/лi]кiкнs/[ь]мiхаiлоф[е/д]оровiчьв[с]/ярус[и]. Вес 0,43 г.
18. Денежка. Штемпельная пара 1-3. Л.с.: всадник с саблей.
О.с.: [црь]/iвелiк[1]/кнsьм/[хаiл]. Вес 0,21 г.
Весьма интересна копейка Ивана IV Псковского денежного двора. Ее лицевая сторона оттиснута штемпелем, несколько отличающимся от штемпелей 37 и' 38, отмеченных А.С.Мельниковой [4 (приложение, табл. 1)1. Штемпель, обозначенный нами как 37А, видимо, является одним из переходных типов между штемпелями 37 и 38, стилистически более близким к штемпелю 37. Плохая сохранность монеты не позволяет детально проанализировать изображение, но все же видны отличия от штемпелей 37 и 38 в изображении деталей плаща всадника и задних ног лошади.
В комплексе имеются 5 экземпляров (самое большое количество одинаковых монет в кладе) копейки Михаила Федоровича 1614 г. штемпельной пары 3-3. Эта пара маточников, начавшая работать в 1614 г., была самой популярной в чекане Михаила Федоровича. Ей, видимо, предназначалась роль эталона чеканки первого, престижного, выпуска монет династии Романовых [4 (с.162)]. Технические качества этой пары маточников были весьма высоки. Лицевой маточник использовался почти
целое десятилетие, при этом качество оттиска оставалось вполне удовлетворительным [4 (с.162)].
Интересно отметить, что оборотный маточник 3 денежки Михаила Федоровича использовался и для чеканки копеек [4 (приложение, табл. 8, оборотный маточник 6)], лицевая сторона которых чеканилась с помощью маточника времен Федора Ивановича [4 (с. 163)].
Из приведенного выше описания видно, что основная масса монет (15 экз.) относится к времени правления Михаила Федоровича. Особенностью денежного обращения этого периода была пестрота его состава. До начала 1620-х гг. в больших количествах ходили монеты трехрублевой стопы. В данном кладе их три: две - Ивана IV, одна - Федора Ивановича [5 (с. 14)]. "Младшие" монеты комплекса- копейки 1617 г. (2 экз.). Отсутствие среди монет продукции Ярославского денежного двора, начавшего работать после 1618 г. [4 (с.186-188), 5 (с.14)], в какой-то степени позволяет ограничить датировку клада 1617-1618 гг.
Особенностью монетных кладов времен Михаила Федоровича является заметное возрастание сумм их составляющих. Средним размером становится сумма в 10-15 рублей [5 (с.15)]. В рассматриваемом же комплексе содержится 18 монет на общую сумму всего лишь 17,5 копейки. Последнее обстоятельство в совокупности с условиями находки (как уже отмечалось выше, монеты были найдены в виде компактного скопления диаметром 10-15 см) и наличием на некоторых монетах тяжелого слоя окиси заставляет предположить, что монеты являлись содержимым несохранившегося кошелька, спрятанного вследствие каких-либо причин или оброненного.
ЛИТЕРАТУРА
1. Цепков А.И. Экономика Рязанского края конца XIV - середины XVI вв. по письменным источникам // Писцовые книги Рязанского края. Т.1. - Вып.1. - Рязань: Рус. слово, 1996.
2. Каталог Рязанского музея. Отдел нумизматический. - Вып. 1 / Сост. А.И.Черепнин. - Рязань, 1894.
3. Федоров А.Ф. Монетные клады Рязанской губернии. - Спасск, 1928.
4. Мельникова А.С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого (история русской денежной системы с 1533 по 1682 год). - М.: Финансы и статистика, 1989.
5. Мельникова А.С., Дядченко О.С. Монетные клады (сводка кладов и сведений о находках с русскими монетами, поступивших в Государственный Исторический музей после 1966 г.). - М., 1994.
6. Верестова И.Н. Отчет об археологических разведках в Шиловском районе Рязанской области в 1996 г. - Архив ИА РАН.
О ДАТИРОВКЕ СРАЖЕНИЯ РУССКИХ ДРУЖИН С МОНГОЛО-ТАТАРАМИ ПОД КОЛОМНОЙ ЗИМОЙ 1237-1238 гг.
А.Б.Мазуров (г.Коломна)
История зимнего похода 1237-1238 тт. Бату-хана на Северо-Восточную Русь известна нам почти исключительно по летописям. Все варианты -и самые ранние варианты Синодального списка Новгородской I и Ипатьевской летописей, и более поздние - акцентируют внимание на сражении под Коломной.
В самом древнем источнике - Синодальном пергаменном списке Новгородской I летописи - текст редакционно переработан и испорчен. Редактор переместил его в рассказ, предшествующий описанию штурма самой Рязани: "Тогда же иноплеменьницы погании оступиша Рязань и острогом оградиша и: князь же Роман Инъгорович ста битися противу их с своими людьми. Князь же Юрьи Володимирьскьш тогда посла Еремея в сторожах воеводою, и сняся с Романом, и оступиша их татарове у Коломны, и бишася крепко, и прогониша ихъ к надолобом, и ту убиша князя Романа и Еремея и много паде ту с князем и с Еремеем. Москвичи же (побегоша) ничего же не видевше" [1].
Не самый ранний и компилятивный по характеру, но сохранивший верную последовательность вариант донесла до нас Лаврентьевская летопись. Татары "попленивше Рязань и пожгоша... потом поидоша на Коломну. Toe же зимы. Приде Всеволод сынъ Юрьев внук Всеволож противу татаром и сступишася оу Коломны и быс сеча велика и оубиша у Всеволода воеводу Еремея Глебовича и иных мужей много убиша оу Всеволода, и прибежа Всеволод в Володимерь в мале дружине, а татарове идоша к Москве" [2 (стлб.460)].
Судя по сообщению Рашид-ад-Дина, именно в сражении под Коломной погиб единственный за все время походов монголов 1236-1242 тт. чингизид - хан Кулькан [3 (с.39)].
Учитывая то, что полевые сражения монголов и русских в 1237--1238 гг. крайне немногочисленны: битва "близ пределов Рязанских", известная по "Повести о разорении Рязани Батыем", реальность которой оспаривается некоторыми историками, Коломенское сражение и битва на р.Сити, - битва у стен Коломны должна оцениваться как "одно из самых значительных событий похода Бату-хана на Северо-Восточную Русь" [4 (с.90)].
Историки никогда подробно не останавливались на этом очень важном эпизоде, не проводился источниковедческий анализ летописных данных (в которых существуют некоторые противоречия), не очерчено предполагаемое место битвы; наконец, не обоснована и датировка этого
события, не известная по сохранившимся летописям. Данной проблеме и посвящена публикуемая заметка.
В краеведческой литературе коломенское сражение устойчиво датируют 1 января 1238 года [5]. Между тем такая датировка может быть оспорена и должна быть обоснована. Она опирается на "Историю Российскую" В.Н.Татищева, рукописи и разночтения к которой были введены в научный оборот в 60-е гг. нашего века. В Воронцовском списке "Истории...", принятом за основу при публикации, в качестве даты битвы фигурирует 1 февраля 1238 г.: "По взятии Рязани пошли татара к Коломне февраля 1-го дня" [6 (т.З, с.233)]. Эта дата была вписана от руки в беловой экземпляр рукописи. Но ее ошибочность очевидна: 3 февраля монголы уже осадили Владимир. Однако в первом издании работы рукописная датировка изменена на 1 января [6 (т.З, с.296: примеч. к гл.32(37) 27-27)], что выглядит вполне приемлемым. Но и это не является датировкой самого сражения. Если понимать текст буквально, то f января 1238 г. есть время начала движения монголов из-под разоренной Рязани. Уже это обстоятельство заставляет усомниться в истинности указанного числа, так как в летописях (а эта дата теоретически могла быть заимствована В.Н.Татищевым из неизвестных нам летописей) даты начала движения орды из-под разоренных древнерусских городов не приводятся вовсе. Отмечаются, в основном для столичных городов, лишь даты начала и конца осады.
Восприняв с полным доверием (и вполне адекватно тексту "Истории...") данную информацию, В.В.Каргалов предложил в качестве даты коломенского сражения "около 10 января" [4 (с.90-91)]. Но и эта датировка выглядит не вполне надежной, и вот почему. Согласно В.Н.Татищеву, 20 января пала Москва [6 (т.З, с.223)]*. Рашид-ад-Дин сообщает в своем "Сборнике летописей", что город "Макар" (надежно отождествляемый с Москвой, в том числе и потому, что его оборонял "эмир Улай-Тимур" -Владимир Юрьевич русских летописей) был взят в 5 дней [3 (с.39-40)]. Получается, что у стен Москвы Бату появился 15 января. Тогда на движение от Коломны до Москвы после крупного полевого сражения у стен и взятия детинца Коломны остается всего 5 дней. Учитывая необходимость отдыха, это время слишком мало для преодоления 115 км пути. В этом случае дневной переход составлял бы 23 км, т.е. много больше вычисленной еще в начале XX в. среднесуточной скорости движения монгольской орды - 15 верст (около 16 км) в сутки. Вместе с тем подчеркнем еще раз: при таком подходе совершенно выпадает время, необходимое для разграбления города Коломны и отдыха. Мы не знаем, сколько времени монголы тратили на разорение и отдых после взятия
*Огметим досадную ошибку А.Г.Кузьмина, относившего (со ссылкой на В.Н.Татищева) коломенское сражение к 20 января. Это явное недоразумение основано на подмене даты падения Москвы датировкой коломенских событий [7].
древнерусских городов. Традиционное монгольское право "Яса" Чингизхана определяет в качестве минимума 3-дневный срок. В действительности же крупные города могли разграбляться и дольше. Так, после штурма Герата войско монголов грабило его неделю, а Мерв разрушали в течение 15 дней.
Приведенные выше датировки и расчеты показывают необходимость проведения верификации одной из возможных датировок независимыми данными. Собственно говоря, относительная датировка коломенского сражения довольно прозрачна. Это звено в последовательной цепи взятых монголами городов: Рязани (осада 16-21.12.1237 г.), Коломны(?), Москвы (15-20.01.1238 г.), Владимира (03-07.02.1238 г.). Отсюда понятно, что битва под Коломной могла состояться в самые последние дни 1237 г. - самые первые дни 1238 г. Среднее арифметическое между крайними точками 22.12.1237 г. и 15.01.1238 г. падает на 2-3 января 1238 г. Очевидно, что чем ближе к этим датам будет дата коломенского сражения, тем она будет достовернее. При этом естественная необходимость в отдыхе после крупного полевого сражения и взятия Коломны заставляет искать время битвы ранее 2-3 января, так как движение до Москвы за счет этих факторов удлиняется. Изложенные соображения могут показаться излишне схоластичными, но они совершенно необходимы.
Каким же образом можно уточнить датировку? Владимирским летописцем начала XIII века была подробно описана война 1207 г. Всеволода Большое Гнездо с рязанскими князьями [2 (стлб.429-434)]. Во время конфликта дружина Всеволода прошла теми же пунктами, что и затем монголы, но в обратной последовательности. Разумеется, древнерусская княжеская дружина - это не монгольские тумены. Но все же эти данные можно сопоставить. Фактор сопротивления монголо-татарам снимается довольно значительными остановками в пути Всеволода ("неколико дней" в Москве, стан у устья р.Москвы и т.д.) и подавляющим численным превосходством войска Бату. Фактор различия сезонов (осень 1207 г. и более удобная для движения зима 1237-1238 гг.) также очень важен. Небольшое "лишнее" время в пути Всеволода Большое Гнездо компенсируется сопротивлением монголам во время их движения.
Приведу время в пути и географические пункты с указанием остановок владимирской дружины:
а) Владимир - Москва (остановка) - Коломна - 19.08-21/22. 09=34 дня;
б) Коломна - Пронск - 23-28. 09=6 дней;
в) Пронск - Рязань (остановка) - Коломна (остановка) - Устьмерска (остановка) - Владимир - ок. 18.10-21.11=34 дня.
В качестве сравнительного материала можно привести хронологические выкладки, касающиеся путешествия митрополита Пимена в 1389 г. [8]:
а) Москва - Коломна (весенне-зимний путь на санях или возах?) -13-17. 04=5 дней;
б) Коломна - Перевицк (остановка) - Переяславль Рязанский (остановка) (водный путь на ладьях) - 18.04-ранее 25.04=4-5 дней;
Путь от Старой Рязани до Коломны можно условно приравнять пути от Коломны до Пронска (разница не должна составлять более 1 дня). Для расчетов также понадобится время движения Москва - Устьмерска (устье современной р.Нерская), равное половине пути Москва - Коломна (2,5-3 дня).
Используя приведенную базу данных, проведем несколько проверок датировки сражения под Коломной.
Проверка 1 - прямой счет. К дате взятия Рязани добавим минимально необходимое время на грабеж и отдых и обозначенное время пути (равное пути Коломна - Пронск): 21-22 декабря + 3 дня отдыха и грабежа + 6-7 дней пути = около 31 декабря - 1 января, что должно соответствовать подходу монголов к устью Москвы-реки и Коломне.
Проверка 2 - обратный счет. От начала осады Владимира татарами отнимем время движения Всеволода по маршруту Владимир - Москва -Коломна. Получаем: 3 февраля - 34 дня = 1 января.
Проверка 3 - сложный счет. К времени движения по маршруту Пронск - Рязань - Коломна - Устьмерска - Владимир добавим выпадающее время движения от Устьмерски до Москвы и время осады последней (путь Устьмерска - Владимир при этом считается условно равным пути Москва -Владимир +1-2 дня, так как он несколько короче): 34 дня + 3 дня пути Устьмерска - Москва + 5 дней осады Москвы + 3 дня отдыха + 2 дня (поправка) = 47 дней. 3 февраля (начало осады Владимира) - 47 дней =18 декабря. Последняя дата в данном расчете должна означать время подхода к Пронску, хотя в действительности он мог приходиться на 14-15 декабря (если предположить последовательное взятие сначала Пронска, а затем Рязани). О судьбе Пронска летописи умалчивают. На его осаду мог быть направлен какой-то отдельный крупный отряд монголов.
Осознавая всю гипотетичность приведенных расчетов и многочисленность имеющихся при этом оговорок, я все же хотел бы констатировать очень высокую степень совпадений в хронологии, казалось бы, принципиально несравнимых эпизодов - движения дружины Всеволода Большое Гнездо и туменов Бату-хана. По всей видимости, можно утверждать, что приведенная в "Истории Российской" В.Н.Татищева дата 1 января 1238 г. имеет отношение не к началу движения монголов от Старой Рязани, а к битве под стенами Коломны. Теоретически это центральное полевое сражение похода 1237-1238 гг. должно было бы иметь хронологическую привязку хотя бы в одной летописи. Но даже если оспаривать восхождение ее к несохранившемуся тексту какого-то неизвестного свода, не приходится сомневаться в том, что она очень близка к реальной.
ЛИТЕРАТУРА
1. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. - М. -Л., 1950. - С.75.
2. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т.1. - М., 1962.
3. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т.2 / Пер. Ю.П.Верховского. -М.-Л., 1960.
4. Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной
Руси. - М., 1967.
5. Ефремцев Г.П., Кузнецов Д.Д. Коломна. - М., 1977. - С.14.
6. Татищев В.Н. Собр. соч.: В 8 т. Т.2-3: История Российская с древнейших времен. 4.2. - М., 1994.
7. Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. - М.: Наука, 1965. - С.158.
8. Никоновская летопись // ПСРЛ. T.XI. - М., 1962. - С.95.
Источник: http://culture.rinfotels.ru/COKN/Izdan/Arh_sb_1997/oglavl.htm [19]
Ссылки:
[1] https://62info.ru/history/node/3905#1
[2] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,1#2
[3] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,2#3
[4] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,3#4
[5] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,4#5
[6] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,5#6
[7] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,6#7
[8] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,7#8
[9] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,8#9
[10] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,9#10
[11] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,10#11
[12] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,11#12
[13] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,12#13
[14] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,13#14
[15] http://history-ryazan.ru/node/3905?page=0,14#15
[16] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/vipusk4_table1.doc
[17] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/vipusk4_table2.doc
[18] https://62info.ru/system/files/node_files/admin/3905/vipusk4_table3.doc
[19] http://culture.rinfotels.ru/COKN/Izdan/Arh_sb_1997/oglavl.htm