В больничной палате тихо. Солнечный свет рассеивается по комнате. Тихий час. Светка лежит на кровати, прильнув лбом к прохладной крашеной стене. Она лежит долго, уже час - или два? - и слышит тишину. Это так странно, когда совсем тихо. В Детском доме, где живёт Светка, такой тишины не бывает: там всегда не тихо. А чтобы вот так - ни звука и так долго - никогда.
Она смотрит в щель между матрацем и стеной на пыльный плинтус. Вон чья-то синяя гелевая ручка, такая же пыльная, как плинтус, лежит у стены. «Не моя», - определяет Светка, приглядываясь внимательнее. Конечно, не ее: ведь нет у неё здесь никаких ручек. Да и давно, похоже, лежит, судя по запылённости.
А вон и мячик - спрятался за ножкой кровати, его и не видно, не нашли. Светка сама себе усмехнулась, вспомнив, как старательно и смешно бегала по комнате эта малышка Милька, соседка по палате, искала свой мяч. Нет, ей «слабо», это Светке было ясно сразу: домашняя, заласканная, «к жизни» не приспособленная. Большая девчонка - четыре года уж точно есть, - а без матери ни шагу: ни в умывалку, ни в столовую. Да просто из палаты одна и носа не высунет - везде только с мамкой и за ручку. И тоже ведь придумали «нормальное» имечко - Миля.
Но вот, кажется, и здесь тишина кончается. Кровать у окна заскрипела, значит, соседи её - мать и дочь - просыпаются. Светка всё же продолжает лежать тихо-тихо, не шевелясь: пусть думают, что спит.
- Ты меня любишь, мама?
Светка напряглась и замерла, чтобы не пропустить ни звука.
- Люблю.
Почти не слышно, но всё же различимо. Молчание. Наверно, гладит по голове.
- Очень?
Светка по-прежнему смотрит в щель, но словно видит эти вскинутые на мать глаза и лицо женщины над ними.
- Очень.
Опять голос и движение словно выдохнули это короткое «очень».
- А почему?
Светка чуть усмехнулась и ещё больше замерла.
- Потому что ты моя дочь, и я тебя люблю.
- Да?
- Да.
- А Нюсю ты тоже любишь?
Это про кого? Светка пытается сообразить, но здесь в отделении таких нет. И тут же догадывается, что это, наверное, сестра. И имечко-то «под стать».
- И Нюсю люблю, - невозмутимо отвечает мать. Светка опять усмехнулась: так тебе, так, собственница тоже нашлась.
- Как меня?
Вот ведь неугомонная! Сказали же, всех любят…
- Как тебя. Но тебя больше (кажется, мать смеётся), ты ведь моя доченька, моя любимая девочка…
- А Нюся?
- А у Нюси своя мама есть, она её любит так же, как я тебя. Лежи тихо, а то Свету разбудим…
«Ну, уж нет, про меня не надо». Светка нарочито резко заворочалась, так чтобы панцирная кроватная сетка под ней «реально» заскрипела.
- Проснулась, Света? - женщина приподнялась и приветливо кивнула. - Вставать не пора? Четвертый час. Что сегодня делать будем, чем займёмся? Может, сходим, погуляем после полдника? Погода замечательная!
- Может, и сходим, - отзывается Светка.
И Света, и её соседи по палате - Миля с мамой «тетей Мариной» - в больнице на обследовании, поэтому процедур, уколов, таблеток практически нет, а все анализы до обеда. Времени свободного много и даже скучно порой. Света уже и перезнакомилась почти со всеми в отделении, и всё вокруг обследовала. Выяснила, что внизу их корпуса буфет, киоски со всякой всячиной, аптечный пункт, гардероб и охранник.
Охранник сидит в маленькой комнатке, на входе в которую написано крупными печатными буквами «ПОСТ». На «посту» пахнет «куревом», и целых четыре «телека» сразу освещают небольшое безоконное пространство комнаты светом чёрно-белых экранов. Светка какое-то время озадаченно смотрела на странные, без действия, словно застывшие, кадры.
- Это что - ступеньки на входе сюда, внутрь? - вглядываясь в верхний левый экран, девочка неуверенно узнала уже знакомый ей вход в детское отделение.
- Они самые, - важно кивнул «дядя».
- А это коридор…
Она начинала понимать.
- А вон ворота… Это при въезде во двор, что ли?
Мужчина угрюмо молчал.
- Это же скрытые камеры! - наконец догадавшись, радостно сообщила она не то себе, не то неразговорчивому своему «собеседнику».
- Они самые, - важно и невозмутимо снова чуть кивнул охранник, не сводя глаз с экранов. - Здесь «шпионы» повсюду. Так что далеко не уйдёшь, не забалуешь! Точно предупреждая, «дядя» строго глянул на девочку. Она пристально и с явным интересом вглядывалась «картинки» на экранах.
- Да я и не собираюсь, - обиделась Светка и тут же вышла из неприветливой комнатенки. - Очень надо! Мне и тут не плохо.
Конечно, не плохо. Там, в её интернате, у всех сейчас школа, уроки. В конце года эти учителя контрольными да самостоятельными напрочь замучают. Теперь ещё и тестов каких-то «понапридумывали», чтобы потом, видите ли, им легче справиться с ЕГЭ (будь оно неладно). Нет, уж лучше здесь…
В самом деле, в больнице Светке нравится: делать ничего не нужно, уроков никаких, зато много новых людей: дети одни, дети с мамами, врачи, медсестры, студенты-практиканты. Да и жалеют здесь её все, она это чувствует. Сама она никому не говорила, что детдомовская, но все почему-то знают. Наверное, врачи рассказали: у них там в медкартах всё прописано.
Тут часто угощают её кто чем: яблоком, апельсином, шоколадкой, печеньем. Вчера Светка стояла у витрины в буфете на первом этаже, и тетя Юля с маленьким Серёжкой из второй палаты дала ей денег купить «себе чего-нибудь».
А ещё на несколько дней развлечением для обследуемой «больной» стал большой больничный лифт. Сначала было и не догадаться, что эти широкие, когда-то давно небрежно покрашенные белой краской двери и есть этот самый лифт. Но однажды двери разъехались, и как раз тогда, когда Светка стояла неподалеку и глядела в окно. Услышав шум, она подскочила прямо к дверям, и перед ней открылась вместительная кабина с широкими перилами вдоль стен.
- Тебе на какой, девочка?
Светка сразу не поняла, что вопрос был задан ей. Она оглянулась, и только теперь заметила высокую девушку в белом халате. Та заулыбалась:
- Я тебя, тебя спрашиваю, тебе высоко?
- Э-это… мне на шестой, - смутившись, с запинкой выдавила Света и неуверенно шагнула внутрь.
Теперь Светка «ездит» на лифте со знаньем дела. Много раз она съезжала и поднималась туда-сюда просто «заради» развлечения. Освоила все кнопки, проехалась с 1 по 9 этаж, с 9 на 1 и «всяко-разно». А один раз даже «приколола» пацана-малолетку:
- Тебе на какой, мальчик? Высоко? Я тебя, тебя спрашиваю!

Тот испугался, убежал. Во было классно!

На полдник принесли печенье и кисель. Миля ото всего отказалась.
- Будешь? - спросила Свету тётя Марина, кивнув на печенье.
- Не хочу, - покачала Света головой. Она уже пожалела, что начала жевать свою порцию. «Запомни же ты, наконец, что домашние дети не едят больничное», - мысленно говорила она себе. Но теперь уж поздно, чего там.
На прогулку до ужина так и не собрались. Светка хотела было пойти покататься на лифте, но Миля затребовала «разукраски», и Светка передумала. Теперь эта «дошколиха» (так школьники в интернате именуют дошкольниц) намалюет что попало и будет бегать к Светке хвалиться своими «художествами». Прикольно. Света улеглась и стала легонько раскачивать пружинистую сетку кровати.
Потом Миля читала кое-как по слогам, невольно развлекая свою «взрослую» и грамотную соседку неправильными ударениями и другими смешными ошибками. Потом читать начала сама тетя Марина и читала так хорошо, что истории про Дядю Фёдора хотелось слушать и слушать семикласснице Светке.
Потом ужинали. Света проголодалась, несмотря на съеденное в полдник печенье, и за «домашней» Миле следить не стала, с аппетитом уплетая гречку с котлетой: пусть себе не ест.
Гулять всё же пошли. По дороге тетя Марина купила яблок и соку и Миле, и Свете. Чертили на асфальте классики, прыгали, плели венки из одуванчиков.
Теперь «отбой». В палате ещё отсвечивает бликами уходящего солнечного дня, но уже опускается ночной сумрак. Рановато укладываться. Но Светка уже улеглась и убедительно изображает себя засыпающей.
Тетя Марина напевает что-то без слов тихо-тихо. Миля шепчет:
- Мамочка, ты меня любишь?
Светка ждала этого вопроса, но сейчас едва сдерживается, чтобы не подскочить, не встрять: так сильно она хочет понять, что всё это значит, зачем эта «мелкая» спрашивает одно и то же всё время.
- Люблю, - так же шепотом отзывается мать.
- Сильно?
- Сильно, - выдыхает женщина. - Спи.
- Всегда? - не унимается Миля.
- Всегда. - И тетя Марина шёпотом начинает привычно перечислять:
- Я люблю тебя всегда: когда ты смеёшься, когда ты плачешь, когда улыбаешься, когда вредничаешь и не слушаешься. Разве ты не знаешь? Я всегда тебя люблю.
Светка вздыхает. Ну вот, теперь, кажется, можно спать. Вчера было то же: они долго шептались, и Миля спросила точно так же, а потом уснула. Но сегодня после молчания вновь слышится шёпот:
- А еси я разобью чашку, любишь? - Миля не выговаривает «если», и получается смешное «еси».
- И если ты разобьёшь чашку, люблю.
- А еси я порву платье, любишь?
- И если ты порвёшь платье, люблю.
- А еси я буду громко плакать на всю улицу?
- И если ты будешь громко плакать на всю улицу, я всё равно буду тебя любить.
- А еси…
- Такого поступка нет, можешь даже не стараться и не выдумывать: я не могу разлюбить тебя, - тетя Марина перебивает, не давая «озвучить» пример нового «непростительного», по мнению Мили, поступка. - Я люблю тебя всегда и никогда не разлюблю. А теперь спи.
Милька вздыхает. Тишина.
«Мне бы твои заботы», - думает Светка. Становится совсем тихо, но Светка знает наверняка, что сейчас тётя Марина гладит Милю по волосам, как бы ещё больше развеивая сомнения своей малышки. И, не дожидаясь новых вопросов, продолжает шёпотом тихо и монотонно:
- Солнышко моё, доченька моя любимая, я люблю тебя всегда. Даже если для всех ты будешь плохая, и все от тебя отвернутся - мне будет больно, но я всё равно буду любить тебя.
Светка натягивает одеяло, укрываясь с головой и, стараясь не скрипеть, поворачивается к стенке. В голове вновь и вновь «прокручивается» услышанное:
- Ты меня любишь, мама?
- Люблю.
- Очень?

- Очень…

Ирина Андреева, г. Рязань.

апрель 2008г.