версия для печати
(Наша родословная. Часть вторая)
Татьяна Шустова
Чистые, прозрачные речки с песчаным дном и песчаными берегами, полные рыбы, зеленая сочная трава, щедрые сады, дарующие необыкновенно вкусные груши, яблоки и самые разные ягоды, добрые и ласковые бабушка Липа и дедушка Петр - все это город Раненбург, город детства моего папы, горячо любимого и так рано ушедшего. Теперь этот город называется городом Чаплыгин и относится он не к Рязанской, а к Липецкой области. Но в нашей семье его всегда называют Раненбургом.
Родители папы постоянно в Раненбурге не жили, но привозили детей погостить к дедушке и бабушке.
Протоиерей Петр Иванович Перов с супругой Олимпиадой Петровной, дочерьми Александрой (слева) и Анной (в замужестве Тверитиновой) и детьми Анны Дмитрием и Алексеем. Раненбург. 1914 г.
У родных в Раненбурге последний раз мы гостили вместе с папой осенью 1968 года. Было мне тогда 15 лет. Мой папа умер 15 февраля 1970 года, всего через полтора года после этой поездки. Следом за ним умерла и бабушка Варя, а тетя Шура переехала в Москву к дочери. В 1974 дом прадеда был продан. С этого времени ездить стало не с кем, не к кому и некуда.
Я часто вспоминала и дом, и разрушенный Троицкий Собор, проходя мимо которого, родные всегда говорили, что настоятелем его был мой прадед протоиерей Петр Иванович Перов.
В начале 1990-ого года наш рязанский, известный всему городу фотограф и краевед Евгений Николаевич Каширин (к нашей общей скорби ныне покойный) дал мне негативы, выполненные с почтовых открыток с видами старого Раненбурга. Белый-белый Троицкий собор украшал почти все из них, хотя фотографы выбирали точки съемки в разных частях города. Я бросилась тиражировать эти открытки и разослала их всем нашим родственникам. Не зная адреса, эти бесценные изображения я послала и в родной мне город Раненбург, написав на конверте просто: «В краеведческий музей».
Город Раненбург Рязанской губернии.
Фото из собрания Е.Н.Каширина.
Город Раненбург Рязанской губернии.
Фото из собрания Е.Н.Каширина.
В ответном письме из музея пришла радостная весть, что открывается богослужение в Троицком Соборе, и присланные мной фотографии, вероятно, будут одним из экспонатов на выставке, этому посвященной. В том же письме сообщалось, что фотографии войдут и в альбом о Раненбурге, который музей готовит к изданию. К слову сказать, в краеведческом музее Сапожка дореволюционные виды Сапожка тоже были получены только из рук Евгения Николаевича Каширина.
Как мне хотелось поехать тогда в Раненбург на открытие богослужения! Но снова побывать в таком дорогом для меня городе мне удалось только в конце июля 2001 года. Уезжала я юной 15-летней девушкой, а вернулась только через 33 года и то на один часок. Но за этот час я побывала и на кладбище, и около дома прадеда, и в Троицком Соборе, где его казначей Надежда Алексеевна записала отца Петра на вечное поминовение.
Не прошло и года, как мне еще раз удалось побывать в родных стенах по приглашению настоятеля Свято-Троицкого собора отца Стахия.
Свято-Троицкий собор. Чаплыгин.
Так случилось, что из правнуков батюшки Петра и матушки Липы мне больше всех досталось любви, ласки и внимания от их детей: Варвары, Марии, Александры. Я не перестаю удивляться, сколько успела сделать для меня, сколькому научить моя родная бабушка Саня, хотя умерла, когда мне было только 7 лет. Бабушка Маня стала моей крестной матерью. Бабушка Варя относилась ко мне, как к своей родной внучке. Младшие дети Петра и Липы, бабушка Анюта и дедушка Ваня, умерли еще до моего рождения, но я всегда была дружна с их детьми и внуками.
Начав заниматься составлением родословной после рождения первенца, я разослала письма всем нашим родственникам с вопросами о дедушках и бабушках, прадедушках и прабабушках, записала не один устный рассказ.
От папиной двоюродной сестры Александры Павловны Казаковой (учительница математики), прожившей почти всю жизнь в Раненбурге, я получила неожиданный ответ, который меня несколько озадачил: “... зачем это все, что это даст твоему Вове? Расти его трудолюбивым, честным и добрым, и тогда он будет нужен всем без знаменитых людей в его родословной, нужным человеком, сыном русской земли и русских людей.” 26.01.1979). А я тогда и не осознавала, что в нашей родословной есть знаменитые люди. Отец Петр был для меня просто моим прадедом, а о других я узнала значительно позже. Я только искала ответ на вопрос, откуда мы родом. Но я знала, что отец тети Шуры был репресси-рован и домой не вернулся, и подумала, что она просто за нас боится.
Слева направо: Варвара Петровна и Павел Федорович Казаковы, Александра Петровна Перова
Александра и Татьяна Казаковы
Александра Павловна Казакова – в первом ряду четвертая справа. Чаплыгин.
Письмо папиного двоюродного брата Дмитрия Михайловича Тверитинова меня подбод-рило: “Таня! Ты очень хорошо делаешь, что вспоминаешь всех наших родных. Они наши корни, а без корней дерево засыхает. Вечная им память!” (29.01.1979). Спасибо, мои доро-гие тетя Шура и дядя Дима, я помню ваши слова, помню ваш наказ о том, к чему надо стремиться родителям в воспитании детей.
Папа любил Раненбург и старался бывать в нем при первой возможности. Меня он всегда брал с собой. Только возможность такая выпадала не часто. Нас, детей, родилось у него пятеро. Я старшая. А с войны папа пришел очень больным. Так что наши приезды можно посчитать по пальцам одной руки.
Первые приезды я помню отдельными вспышками. Я как сейчас вижу яркий солнечный свет и веселых приветливых людей. Они выбежали нам навстречу, когда мы уже вошли в сад. Бабушка Варя пытается меня поцеловать, а я изо всех сил выворачиваюсь, потому что на лице у нее родинка с длинными волосами и черные усы, а она смеется и не отпускает меня, говоря: “Что? Испугалась моих усов?” Вижу дядю Сашу, сидящего на корточках в доме около стены, показывающего выжженный номер на руке. Он был узником Бухенвальда. Вижу свою маленькую куколку с закрывающимися глазками, у которой что-то сломалось, и папу, который ее лечил.
Мне было уже 4-5 лет, когда я осознанно приехала в дом моего прадеда. В нем тогда жила бабушка Варя с дочерью (тетей Шурой) и зятем (дядей Сашей). Очень хорошо помню, как мы с бабушкой Варей ходили вдвоем на кладбище. Это была ранняя весна. Снег растаял, но трава еще не выросла. Тропинки уже протоптали, и все-таки иногда нам приходилось обходить лужи и выбирать место посуше, куда можно было поставить ногу. Мы шли с ней вдоль плетней, огораживающих сады. Она держала меня за руку. Было ей тогда около 80 лет. Бабушка Варя шла с клюшкой, но шла она так легко, что я не понимала, зачем она ей нужна.
На кладбище бабушка Варя подвела меня к двум аккуратным параллельным ухоженным холмикам. Ограды я не помню. Она сказала, что вот здесь лежит матушка Липа, а вот здесь батюшка Петр. Мы с ней крестились и кланялись по три раза каждой могиле. Это было для меня необычно. Новыми для меня оказались и слова - матушка и батюшка. Были мы с ней тогда и на могиле ее младшей сестры Анюты. Но это я помню очень смутно.
Очень хорошо я запомнила и наш последний приезд в Раненбург вместе с папой. До этого мы побывали в Тамбове, где жила его сестра с мужем, заехали на несколько ча-сов в Мичуринск к жене бабушкиного брата Ивана и поехали в Богоявленск, чтобы там пересесть на рабочий поезд, который всегда приходилось ждать часами, хотя езды до Раненбурга оставалось минут 20. Но, наконец, к станции подошел дымный паровоз с несколькими вагонами. Сев в вагон, мы посчитали, что уже на месте. Это было осенью.
Дядя Саша в это время уже умер, бабушке Варе было около 90 лет, а тете Шуре 60 с хвостиком. Ко всему тетя Шура страдала очень высоким давлением. Они обе были малоподвижны и едва могли себя обслуживать, обе давно никуда не выезжали и никого из родных не видели. Нам они очень обрадовались. Папу все любили, называя связующим звеном. И на этот раз мы привезли много новостей обо всех наших родных. Начались долгие приятные для меня разговоры и расспросы.
Бабушка Варя нашла, что я стала очень на нее похожа. Она пошла показывать мне дом. Дом был очень большим и давно требовал ремонта. Часть дома, в которой жили тетя Шура и бабушка Варя, была вся закопченная. Видимо, дымила печка, которую некому было поправить. Но бабушка Варя хотела показать не это.
Открывая, неожиданно после черноты, белые высокие двухстворчатые двери, ба-бушка Варя говорила, что вот эта комната Анютина, эта комната Манина, эта Санина....
Больше всего я запомнила комнату своей бабушки Сани. В ней стояла полуторная железная убранная кровать. Запомнила я и светильник со стеклянными висюлечками. Но от прикосновения к любому предмету поднимался столб пыли. Возникало странное ощущение, что это не жилой дом, а музей, что время в нем остановилось с уходом хозяев. Вещи годами не переставлялись и не перекладывались.
В одной из комнат бабушка Варя достала из шкафа большую жестяную круглую коробку из-под конфет с нарисованной на крышке желтой розой и подарила ее мне. Я до сих пор храню такой дорогой для меня подарок из дома прадеда, и сейчас, когда я пишу эти строки, эта коробка стоит передо мной на столе.
Хоть и стояла в комнате моей бабушки Сани застеленная кровать, готовая принять уставшего человека, но спать на ней было нельзя. Эта часть дома не отапливалась да и долго бы пришлось выколачивать пыль из подушек и одеял.
Бабушка Варя сказала, что спать я с ней буду. Ее кровать находилась в молельне батюшки Петра. В этой же комнате стоял простой киот черного цвета с одной-двумя небольшими иконами.... Моя дорогая бабушка уложила меня на свою постель, а вот спала ли она в эту ночь, я не знаю. Кровать была небольшой, но я не ощутила, что мне было тесно. Напротив, проснулась я, как никогда, свежей и отдохнувшей.
И в этот приезд мы были на кладбище, но могилы матушки Липы и батюшки Петра вижу не так отчетливо, как в первый раз. И все-таки, мне кажется, что могила их дочери Анюты находилась в другом месте. Сейчас для меня это очень важно, потому что мне известно, где находятся могилы бабушки Анюты, бабушки Вари, Михаила Ивановича Тверитинова, Александра Михайловича Черенова (зятя бабушки Вари), но я не знаю, где покоятся мой прадед Петр Иванович Перов и моя прабабушка Олимпиада Петровна.
Хорошо помню тети Шурины жалобы папе, что наследников много, но домом ни-кто не занимается. А дом большой, требует ремонта, что крыша течет. Помню и папины слова сожаления, что и он ничем не может ей помочь, хотя дедовский дом для него очень дорог. Но и претензий, как наследник, папа обещал не иметь.
Расставались мы на этот раз трудно. Папе всегда было очень тяжело уезжать от стариков, оставляя их без помощи. А умер он из них первым. И хоть папа не претендовал на наследство, деньги тетя Шура нашей маме все-таки прислала, и часть их была потрачена на мою свадьбу.
Когда в 70-е годы сломали дом в Тамбове, в котором находилась квартира родителей моего папы, то нашли ящик с иконами. Об этом мне написала мама моейтамбовской подруги детства Лены Овчинниковой, Александра Георгиевна. Она также сообщила, что ящик этот был передан специалистам тамбовского музея. А тетя Вера (сестра папы) вспомнила, что ее мама с похорон отца привезла на телеге забитый ящик. Вскоре в чулане появилась стена из свежих досок, и детей туда перестали пускать. И я хорошо помню, что в тамбовском доме не закрывались на ключ ни буфет, ни комод, ни плательный и книжный шкафы, а вот на чулане всегда висел замок. В страшные 30-е годы, чтобы спасти иконы, они были спрятаны в доме моей бабушки.
Судьба детей Петра Ивановича и Олимпиады Петровны Перовых сложилась не просто, но отношения между ними всегда оставались добрыми и очень теплыми. Они любили друг друга, любили племянников и их детей, как своих собственных детей и внуков.
Старшая дочь Олимпиады и Петра Варвара прожила 90 лет. Всю жизнь она проработала учительницей. Муж ее, Павел Федорович Казаков, в 1941 году был репрессирован и домой не вернулся.
Мария умерла восьмидесяти девяти лет. Она была врачом. В 20-е годы в голодном Поволжье Мария Петровна лечила тифозных больных - и сама заразилась тифом. Она выжила и продолжила лечить больных от тифа, заболела возвратным тифом и снова выжила, что было очень редко. Первого ее мужа убили, второго репрессировали. Мария и сама была репрессирована, но и в лагере продолжала лечить людей. Из лагеря ее списали по здоровью. Детей у бабушки Мани не было, но она стала крестной матерью мне и Алеше с Наташей, детям папиной сестры Веры.
Мария Петровна Перова
заботиться обо всех нас. Бабушка Варя написала тете Вере: “Мама твоя так много пережи-вала в жизни тяжелого, что она заслужила легкий конец...”
Анна Петровна (в замужестве Тверитинова) была учителем русского языка и литературы. Она умерла в 56 лет в Раненбурге от туберкулеза.
Иван Петрович Перов
Иван Петрович Перов был главным врачом Мичуринского венерологического диспансера.
T_Schustova
Утверждено
О проекте
