«Я реалист, и если есть что-нибудь туманное <во> мне для реалиста, то это романтика,…самая настоящая земная,…»[1], - в справедливости этих слов Сергея Есенина мне приходилось убеждаться не однажды при изучении его творчества. Эти слова были написаны Есениным в ответ на вульгарные обвинения его в мистицизме и религиозности. Но это не только ответ на один конкретный случай, как может на первый взгляд показаться. И слова, и образы, и сюжеты Есенина всегда глобальны до космической бесконечности, и реализм Есенина как поэта и как человека становится явью при стремлении дойти до самой сути во всех его высказываниях и поступках.

Читая есенинские строчки:
«Проводов голубая солома
Опрокинулась над окном»[2], -
я представляла, что речь идёт об электрических проводах. Что это солома с крыши «опрокинулась», если смотреть из окна, увидела и объяснила мне Евгения Федоровна Поликарпова, работавшая в музее Есенина смотрителем, когда при атрибутировании фотографий, запечатлевших историю села, зашёл разговор о том, что в 1924 году в Константинове электричества не было, и не могло быть никаких других проводов. А солома голубая – так на фоне неба она не может быть золотой. Так просто и реалистично.
И голубые (в черновике: расписные. - Г.И.) ставни родного дома[3] – не поэтически вымышленный образ, а реальное описание любимого дома. А белые наличники родительского дома у Есенина и в стихах белые:
«Отгорела ли наша рябина,
Осыпаясь под белым окном»[4]. «Реалист…».

Без знания обстановки жизни поэта возможно упрощённое понимание его творчества, как, в частности, в описании всего им любимого любимыми его цветами – жёлтым, синим, голубым. А любил он и зеленя, и алый свет зари, и малиновое поле, и черемуху в белой накидке, и девушку в белом, - просто он был «самым русским поэтом» и писал о России, а в России, конечно, больше цвета синего: «Россия… какое хорошее слово. И роса, и сила, и синее что-то». И это не только восприятие всего земного, но и проявление космических проникновений (Юрий Гагарин из космоса увидел, что наша планета голубая).

Эта космическая особенность стиха Сергея Есенина была ему свойственна как поэту изначально. Хочется сказать о нём словами Беллы Ахмадулиной о Владимире Высоцком: «Он по урождению своему был поэт».

В стихах, посвящённых Августе Миклашевской, и, в частности, в словах:
«Это золото осенье,
Эта прядь волос белесых»,[5]
«Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась»[6], -
это не литературный приём, далёкий от реальности, как воспринимала и сама Миклашевская эти стихи, а подтверждение слов Айседоры Дункан о том, что это всё о ней. И убедиться в этом и понять, что писал их Есенин Миклашевской и о Миклашевской, но, не придумывал её поэтичекий образ, а, «повернув глаза зрачками в душу», видел свою Изадору, - заставили меня есенинские слова об Айседоре Дункан, написанные в это же время: «За белые пряди, спадающие с ея лба, я не взял бы золота волос самой красивейшей девушки. Фамилия моя древнерусская – Есенин. Если перевести её на сегодняшний портовый язык и выискивать корень, то это будет – осень. Осень! Осень! Я кровью люблю это слово. Это слово – моё имя и моя любовь, я люблю её, ту, чьи перчатки сейчас держу в руках, - вся осень»[7]. «Реалист…».

«…слишком всё здесь заполнено "великим старцем", его так много везде, и на столах, и в столах, и на стенах, кажется, даже на потолках, что для живых людей места не остается. И это душит меня <...>»[8], - эти слова Сергея Есенина из письма Николаю Вержбицкого и воспоминания Юрия Либединского, я считала преувеличением, пока не прочитала в рукописи В.А.Вдовина описание комнаты (столовой) в доме в Померанцевом переулке, где Есенин и Толстая жили с лета по декабрь 1925 года:

"Стены в комнате (столовая), в кот. жил Сергей в 1925 г. На окне часы, под ними чёрн. мраморн. стол. Тумба с лекарств. Сундук с бельём. Над ним два рога и Волконская. Балконная дверь.
Книжн. шкаф над ним И.А.Толстой. Рабочий столик, над ним сверху Волконский, Николай Толстой, слева Дитерихсы и Мусницкий".
2 стол. След. стена: Наверху: отец (мальчик), мать (т. Тани), т. Галя (Мясоедова), мы с дедушкой, дед, в чёрной раме, надпись мне, дед в красного дерева раме.
Внизу Мадонна Мурильо, полка, под ней две акварели, на ней фотогр. под т.Галей "На качелях". по сторонам: Толстой (Гинзбурга) и Наполеон, под ними мал. фотогр. "Могила" и лим. посадки.
2-ая полка, под ней: Молитва Л.Н.; силуэт Ильи в кож. рамке, рядом Л.Н. верхом (Игумнова), Л.Н. в красках молодой (Мити) под ним отец в гробу, между полкой и шкафом Таня Сух. Стекл. шкаф с безделушками, дверь.
Стена у окна - мамин письм. стол, над ним я в красн. раме 5 л.
Диван
Справа от двери. Сверху вниз: две темперы без рам, маленькая в зол. раме, акварель Мити.
Посредине: "Владикавказ", под ним "Воен.-Груз. дор.". "Козы" и «Сю-Рю-Кая». Справа : "Карадаг", под ним Салтанов (дом) слева "Хамелеон", под ним Салтанов (парк). - Акварели: 3 коричн. в рамке (маме) 2) длинная (Карадаг Але), 3) длинная «Прибой», 4) розовая, (маме)
Справа К.А.Дитерихс, 0.К-на, Ник.Н. Толстой. мал. стар. фотогр. Толстой Репина
Гардероб".

(Этот автограф Софьи Андреевны Толстой-Есениной на пяти листочках «коменданта яснополянского музея» хранится в Отделе рукописей Государственного Литературного музея)[9].

Здесь, действительно, «всё заполнено бородой великого старца». И это Есенину приходилось видеть постоянно, находясь в комнате, которая была для него и столовой, и гостиной, и спальней, и его рабочим кабинетом, - фотографии и картины, в том числе восемь портретов Л.Н.Толстого, фотография его могилы и вдобавок фотография его сына Андрея, отца С.А.Толстой-Есениной, в гробу. Здесь всё не только заполнено «бородой великого старца», но, учитывая и неприятие Есениным Толстого-моралиста и постоянно ощущаемое им морализаторство О.К.Толстой, есть реальное основание для констатации, что «для живого человека места не остаётся».

Конечно, в семье было высокое почитание Льва Николаевича Толстого и как великого писателя, и как великого человека, и просто дедушки - «Дедушки» настолько, что мама Софьи Толстой Ольга Константиновна Толстая (урождённая Дитерихс) в письме дочери писала это слово с большой буквы[10]. И эта орфография при чтении письма воспринимается органично не только как знание отношения родственников к Льву Николаевичу, но и потому, что он был настолько велик во всём, что иначе Ольга Константиновна не могла написать, и вряд ли это почитание «великого старца», творчество которого глубинно любил и ценил Есенин, могло вызвать его неприятие. Не мог не разделять этих чувств Есенин, в кровь и плоть свою впитавший философию Л.Н.Толстого. «Лучше Толстого у нас всё равно никого нет - это всякий дурак знает», - говорил Есенин Вольфу Эрлиху.

Сергей Есенин не только как уже признанный поэт ценил великого писателя, но и в ранней юности он не просто читал его произведения, но и пытался следовать его высоким нравственным идеалам, и вместе со своим другом, которого называл светочем своей жизни, Гришей Панфиловым, собирался босиком пройти по Ясной Поляне, и вегетарианство принял и тогда следовал ему, настолько глубоко осознав его суть, что в 1921 году написал свою «Песнь о хлебе» как невозможность жить с ощущением вины перед всем живым. Толстовское и есенинское вегетарианство – это не сведенные до примитива «рисовые котлетки», а осознание трагизма и даже невозможности жить, понимая, что и вегетарианство не выход, потому что «режет серп тяжёлые колосья, как под горло режут лебедей».[11] «Реалист…».

И в «Анне Снегиной» в описании горя главной героини: «Убили! Убили Борю», - реальное отражение событий, связанных с гибелью с подводной лодкой «Гепард» в октябре 1917 года двоюродного брата константиновской помещицы – Коли, Николая Владимировича Викторова, о существовании которого и о чувствах к нему его кузины Есенин не знал. Имя «Коля» нельзя было оставить из-за ассоциации с мужем Лидии Ивановны Н.П.Кашиным. А «Боря» - это имя родного брата Л.И.Кашиной (урождённой Кулаковой) Б.И.Кулакова, которого знал Есенин и который тоже мог быть убит, да и был убит, только уже в 37-м.

«Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица,
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь»[12], - сколько копий было сломано об эту «шею ноги»: и почерковедческую экспертизу проводили, и чисто визуально сверяли написание Есениным «г» и «ч», и возмущались отсутствием у «ноги» «шеи», и очень убедительно и литературоведчески грамотно находили эту «шею» у «ночи», нимало не смущаясь отсутствием в таком варианте чисто есенинской образности стиха. И всё это: Есенин, Есенин, Есенин, - не было дела лишь до его стиха, имажинистски красивого.

И только когда эти строчки прочитал человек, не зацикленный гипертрофически на Есенине вне его творчества и его окружения (здесь я говорю не только об этом конкретном случае, а о проблеме), всё стало на свои места и совпало и с почерковедческой экспертизой, и, главное, с гениальным есенинским стихом: «При чём здесь «у Есенина шея ноги», это же птица, как её изображают в народном творчестве, - на одной ноге». Вот так просто – по-есенински реалистически образно. «Реалист…».

(Не присваивая себе, как может показаться из контекста, это глубокое понимание реалистичной образности есенинского имажинизма стиха, - я назову его имя – Олег Ершов – ещё и потому, что вот уже сколько лет лежит у него в столе уникально задуманный и составленный как единый вздох и выдох, сборник стихов всего Есенина и ждёт своего часа, чтобы совпасть со временем как Таганка, как Ленком, как «Стойло Пегаса»).

И невольно вспомнилось ещё одно его сравнение: «Я хотел бы стоять, как дерево, при дороге на одной ноге», - где тоже речь идёт не о ноге Есенина.

По стихам Сергея Есенина, ничего не придумывая и на свой лад не объясняя есенинскую поэтичность, легко и просто, как всё гениальное, узнавать и особенности жизни поэта, и портретные описания его близких и его самого, и цвета земли и неба, конечно, любимых, но не придуманных, а реально запечатлённых в слове.

Примечания

1. Есенин С.А. «Предисловие». Полное собрание сочинений. В 7-ми томах. Т.5. М.: «Наука» - «Голос», 1997. С. 223.
2. Есенин С.А. «Эта улица мне знакома». Там же. Т. 1. 1995. С. 175.
3. Есенин С.А. «Низкий дом с голубыми ставнями…». Там же. С.205.
4. Есенин С.А. «Я красивых таких не видел». Там же. С. 242.
5. Есенин С.А. «Дорогая, сядем рядом». Там же. С. 193.
6. Есенин С.А. «Мне грустно на тебя смотреть». Там же. С.195.
7. «Айседора». «Вечерняя Рязань», 23 мая 1997 г. и «Золото осеннее». «Современное есениноведение, 2007 г., № 6.
8. С.А.Есенин. Письмо Николаю Вержбицкому, до 25 июля 1925 г. Собрание сочинений. В 6-ти томах. Т.6. М.: «Худож. лит.», 1980 г. С. 192.
9. ГЛМ ОР. Фонд 4 С.А. Есенин, оп.1, ед.хр. 340. Первая публикация в кн.: В.А.Вдовин. «Очень большое и роковое». Последний год жизни Сергея Есенина / ред. Г.Иванова. – Рязань: «Издатель Ситников», 2010.
10. ГМТ, Архив С.А.Толстой-Есениной. О.К.Толстая. Письмо дочери С.А.Толстой-Есениной от 11 августа 1925 г.
11. С.А.Есенин. «Песнь о хлебе». Полное собрание сочинений. В 7-ми томах. Т.1. М.: «Наука» - «Голос», 1995. С.151.
12. С.А.Есенин. «Чёрный человек». Полное собрание сочинений. В 7-ми томах. Т.3. «Наука-«Голос», 1998. С. 188.

Галина Иванова