Руководитель и организатор 1-го (рязанского) ополчения, думный дворянин Прокопий Петрович Ляпунов, был убит 22 июля 1611 года казаками атамана Ивана Заруцкого в самый решающий момент освобождения Москвы от польско-литовских интервентов.
Длительное время не утихали яростные споры о месте погребения славного героя Смутного времени. По предположению Н.М. Карамзина, тело Ляпунова служило «пищею вранам» и вряд ли было захоронено по христианскому обычаю. Историк подробно рассказывает о политической подоплеке этого трагического события:
«Один россиянин был душою всего и пал, казалось, на гроб отечества. Врагам иноплеменным ненавистный, еще ненавистнейший изменникам и злодеям российским, тот, на кого атаман разбойников, в личине государственного властителя, изверг Заруцкий, скрежетал зубами — Ляпунов действовал под ножами.
Уважаемый, но мало любимый за свою гордость, он не имел, по крайней мере, смирения Михайлова; знал цену себе и другим; снисходил редко, презирал явно; жил в избе, как во дворце недоступном, и самые знатные чиновники, самые раболепные уставали в ожидании его выхода, как бы царского. Хищники, им унимаемые, пылали злобою и замышляли убийство в надежде угодить многим личным неприятелям сего величавого мужа.
Первое покушение обратилось ему в славу; 20 козаков, кинутых воеводою Плещеевым в реку за разбой близ Угрешской обители, были спасены их товарищами и приведены в стан московский. Сделался мятеж: грабители, вступаясь за грабителей, требовали головы Ляпунова. Видя остервенение злых и холодность добрых, он в порыве негодования сел на коня и выехал на Рязанскую дорогу, чтобы удалиться от недостойных сподвижников. Козаки догнали его у Симонова монастыря, но не дерзнули тронуть: напротив того убеждали остаться с ними. Он ночевал в Никитском укреплении, где в следующий день явилось все войско: кричало, требовало, слезно молило именем России, чтобы ее главный поборник не жертвовал ею своему гневу. Ляпунов смягчился, или одумался: занял прежнее место в стане и в совете, одолев врагов, или только углубив ненависть к себе в их сердце.
Мятеж утих; возник гнусный ков, с участием и внешнего неприятеля. Имея тайную связь с атаманом-триумвиром, Госевский из Кремля подал ему руку на гибель человека, для обоих страшного: вместе умыслили и написали именем Ляпунова указ к городским воеводам о немедленном истреблении всех козаков в один день и час. Сию подложную, будто бы отнятую у гонца бумагу представил товарищам атаман Заварзин: рука и печать казались несомнительными.
Звали Ляпунова на сход: он медлил; наконец уверенный в безопасности двумя чиновниками, Толстым и Потемкиным, явился среди шумного сборища козаков; выслушал обвинения; увидел грамоту и печать; сказал: «писано не мною, а врагами России»; свидетельствовался Богом; говорил с твердостию; смыкал уста и буйных; не усовестил единственно злодеев: его убили, и только один россиянин, личный неприятель Ляпунова, Иван Ржевский, стал между им и ножами: ибо любил отечество; не хотел пережить такого убийства и великодушно приял смерть от извергов: жертва единственная, но драгоценная, в честь Герою своего времени, главе восстания, животворцу государственному, коего великая тень, уже примиренная с законом, является лучезарно в преданиях истории, а тело, искаженное злодеями, осталось, может быть, без христианского погребения и служило пищею вранам, в упрек современникам неблагодарным, или малодушным, и к жалости потомства!»[1]. С этого осторожного предположения Карамзина начались научные споры о месте погребения Прокопия Ляпунова.

В 1835 году в Санкт-Петербурге вышла брошюра Быстрова под названием «Краткое сведение о месте погребения Прокопия Николаевича (правильно: Петровича. — В.С.) Ляпунова», в которой говорилось о том, что Ляпунов погребен на правом берегу реки Оки, в селе Старая Рязань, в Наболочицком монастыре, в 50 верстах от Рязани[2]. Основанием для этого утверждения послужил найденный Быстровым в Императорской публичной библиотеке рукописный «Устав, сиречь церковный Ока», а точнее, вкладная надпись, сделанная по распоряжению сына Прокопия Ляпунова, Владимира Прокопьевича, в которой говорилось, что «книга сия Устав не была ни продана, ни заложена, и никому из монастыря не отдана, и чтобы монашествующая братья молилась за меня, Володимира, и за жену мою и за детей моих и родителей наших, которые лежат в обители сей, а по смерти моей и меня Володимера поминать, как прочих родителей моих»[3].

Соглашаясь в основном с утверждением Быстрова, редактор Библиотеки для чтения высказал сомнение по поводу слов «наших родителей», из которых можно сделать вывод не только о родителях Владимира Ляпунова, но и о родителях его жены: «Наши родители» так же легко может значить троих родителей, то есть мать Владимира и отца, и мать его жены, как и четверых»[4]. Развивая эту мысль, другой исследователь, В.М. Ундольский, понятие «наши родители» отнес к «вообще усопшим родственникам нашим, откуда и произошло слово Родительская, т.е. поминовение усопших в известные дни, <... > если бы под словами: «Родителей моих» Ляпунов разумел только своего отца с матерью, то ему не к чему было прибавлять и прочих»[5].

Ученый секретарь правления Спасского отделения Общества исследователей Рязанского края А.Ф. Федоров на материалах некрополя Воскресенской церкви опроверг утверждения Быстрова. Федоров пишет, что в Облачинском монастыре, расположенном в 3-х верстах от села Исады, Прокопий Ляпунов не мог быть похоронен, поскольку род Ляпуновых, его отец и жена Прокопия, Анна, похоронены в вотчинном селе Исады.

Прокопия Петровича Ляпунова могли спутать с его отцом, Петром Савичем, который принял монашество, но покоится не в Облачинском монастыре, а в своей усадьбе, в Исадах. Федоров приводит такую надпись, начертанную на памятном камне возле Воскресенской церкви: «лета 7095-1587 г. мая 17 на память св. Анастасии Андроника представися раб Божий Петр Сав[и]н сын Уболочецкий мних Пафнутий Ляпунов. Помяни его Бог душу во царствии небесном»[6]. Здесь же покоится жена Прокопия Ляпунова, Анна Никифоровна Денисова, в иночестве Анна: «лета 7111-1603 г. мая день представися раба Божия Прокопьева жена Петровича Ляпунова Никифорова доч[ь] Денисова Ушакова Ин[окиня] Анна»[7].

Церковь Воскресения Христова являлась домовой церковью Ляпуновых. Построил ее в 1635 году сын Прокопия Ляпунова, Владимир, а надстраивал второй ярус внук, Лука Владимирович Ляпунов. В 1636 году Владимир Ляпунов сделал вклад в Воскресенскую церковь — серебряный напрестольный крест. Приведем эту надпись на алтарном кресте: «1636 г. мая в 20 день на память св. мученика Фалалея и обретение честных мощей иже во святых отца нашего Алексея Митрополита Киевского и всея России чудотворца сей животворящей крест приложил в вотчину в свою в Старой Рязани в селе Исадах в церковь Воскресение Христово великомученикам Фролу и Лавру и Чудотворцу Николе и благоверному князю Владимиру Владимир Прокопьев Ляпунов по своем родители и по себе»[8]. Священник Иоанн Добролюбов дал иное прочтение: «<...> по своих родителех и себе в наследие вечных благ доколе сия святая Божия церковь предстоит»[9]. Эти разночтения вкладной надписи на кресте побуждают нас возвратиться к старой версии о погребении Прокопия Ляпунова в Рязанской земле.

Однако все сомнения как будто разрешила следующая публикация. В 1837 году археограф П.А. Муханов обнародовал рукопись патриарха Филарета, в которой рассказывается о причинах конфликта между Ляпуновым и Заруцким и называется место погребения Ляпунова вместе с его заступником Иваном Ржевским: «Иван Зарутцкой дьяволим научением восприя в мысль свою, да научит козаков на Прокофья и поселит его убити, да восприимет власть над войском един, и яко же хощет тако творит. И нача напущати козаков на Прокофья, и наряди граматы ссыльные с Литвою и руку Прокофьеву подписати велел, и тако зассылкою из города от Литвы велел их выдати; будто Прокофей с ними своими граматы ссылается, а хочет Христособрание воинство, Литовским людем в руце предати, и сам к ним приобщится.
И тако изсташа народы, и наполнишась людие гнева и ярости, на сего изрядного властеля и воеводу Прокофья Ляпунова, не воспоминания его изрядного и мужественнаго ополчения, и восхотеша его предати смерти. И собрався воинство на уреченное место, еже есть в крун (круг. — В.С), по казатцкому обычаю, и по сего воеводы и властелина посылают посланников, дабы ехал на уреченное место в крун собрания их. Он же злаго их ухищрения не ведяще, но смерти своей не помышляше, восстает от места своего и в крун настоящаго собрания приходит. Ониж в разгорении мысли своея, начата его обличати виновными делы и изменою, и граматы в войске честь (читать. — В.С.), яж Ивашка наредя, и по сем яростне на него нападают, и трупы его на части разделяют, и в скором час смерти горькия предают. И тако паде мертв на землю славный сей и бодренный воевода Прокофей Ляпунов.
С ним же прииде некто от честных дворянин (Иван Ржевский. — В.С.), и нача им разсужати, дабы не дерзостне сотворили, но со испытанием, дабы напрасно крови неповинные и пролить и великому сему делу учинить от них; излиха вопияху: нам и сей изменник, угодник Прокофья Ляпунова — и тог такоже безвинно смерти предаша. Положен же быть честно Благовещения пречистая Богородицы, еже есть на Воронцовском поле. Казацы ж начинаемое свое дело совершиша, и разыдошась в Каши (стан. — В.С.) своя. Слышанож сия быст во граде Поляком, яко начальный воевода московского воинства изрядный властель предан от своих смерти, и о том радовахусь радостию великою зело»[10].

Исходя из содержащихся в рукописи Филарета сведений, исследователь Савельев заявил: «И как прах развеялись мечтания изданием Рукописи Филарета, в Москве, 1837 года, г. Мухановым. Вопреки мнению Карамзина, мы узнаем, что тело героя не служило пищею вранам; вопреки мнению Бессонова узнаем, что Ляпунов погребен не в Рязанской обители»[11].

Казалось бы, спор завершен, тем более, что приводится весомое свидетельство такого авторитетного человека, как патриарх Филарет, но Ундольский продолжил поиски. В архиве Свято-Троицкой Лавры он обнаружил тетрадь со списком надгробных надписей лиц, захороненных в монастырской обители, среди которых его внимание привлекла одна запись: «Идучи изъ паперти церкви пречистые Богородицы, у лестницы на левой стороне, Родъ Булатниковыхъ» и далее: «Въ другомъ порядке подле мосту, Дмитрш Федоровичь Скуратовъ, преставися 136 г. ноября въ 26 день. Прокофей Ляпуновъ, да Иванъ Ржевской, убиты 119 г. iюля въ 22 день. Подле ихъ девять каменей подписей незнать»[12]. Теперь возникает вопрос: какому источнику верить, филаретовской рукописи или монастырской тетради? Для этого необходимо установить, когда и по чьему распоряжению состоялось погребение Прокопия Ляпунова на территории Лавры. Ундольскому удалось отыскать в монастырском архиве вкладную книгу, где в главе 418 на листе 622 записано: «Род Ляпуновых. 1191 [1613] году дал вкладу Володимер Прокофьевич Ляпунов по отце своем Прокофье, денег 100 рублев; и за тот вклад погребли его в дому Живоначальные Троицы»[13].

Таким образом, достоверно установлено, что воевода Прокопий Ляпунов первоначально был погребен на Воронцовом поле возле Благовещенской церкви (имела и другое название: Ильи Пророка под Сосенками), а через два года перезахоронен в Троице-Сергеевой Лавре, но, где именно: «у лестницы на левой стороне» или «въ другомъ порядке подле мосту» еще предстоит выяснить. Однако сам факт погребения Ляпунова на территории Троицкого монастыря снимает с него спекулятивные обвинения отдельных историков в авантюризме и служит весомым свидетельством признания заслуг вождя 1-го народного ополчения в деле освобождения Москвы от польско-литовских интервентов.

Источник: "Легенды Рязанского края", В.Семин.

Сноски:

1. Карамзин Н.М. Там же. С. 584-585.
2. Ундольский В.М. Новые разыскания о месте погребения Прокопия Ляпунова // ЧОИДР. М., 1846. Отд. I. № 2. С. 26.
3. Там же.
4. Там же.
5. Там же. С. 26-27.
6. Федоров А.Ф. Материалы к истории с. Исад, Спасского уезда, Рязанской губернии. Бывшей вотчины бояр Ляпуновых // Труды Спасского отделения Общества исследователей Рязанского края. Спасск, 1927. Вып. I. С. 11.
7. Там же. С. 10.
8. Там же. С. 11.
9. Добролюбов И. Там же. Рязань, 1996. Т. 4. С. 196.
10. Ундольский В.М. Там же. С. 27-28.
11 Там же. С. 27.
12. Там же. С. 45.

13. Там же. С. 31.