Маленькие цепи,
пронзают моё тело,
а из ран сыпется счастье,
прямо тебе на голову.
Ты хватаешь его и кидаешь в меня своей радугой,
при этом плюешь в лицо свободой,

а я продолжаю дарить тебе счастье.

С той поры, как я это поняла, то потеряла покой. Мне стало некуда себя девать. Весь мир перевернулся, и небо стало с овчинку. Я ходила озадаченная, я носила в себе парадоксальную догадку и абсолютно – решительно! – знала, что мне со всем этим делать.

Повесть

Предисловие от автора

«Где начало того конца, которым заканчивается начало?»
(Из народных вопросов, остающихся без ответа на протяжении тысячелетий).

Надеюсь, что повесть эта получилась достаточно увлекательной. И, если вы уже читали произведения Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» и «Единственная», то эта книга – их естественное продолжение не имеющее, однако, абсолютно ничего общего с ними. «Как так?» - спросите вы. И ответа на вопрос не будет до самой последней точки. А может – и далее…
Может быть, все дело в какой-то потаенной пружине глубинных знаний человечества, заложенной между строк, а может, в притягательной силе мечты сделать нашу жизнь хоть чуточку лучше и радостней. Ведь зачастую, захваченные круговертью повседневных дел, мы не замечаем пробившуюся сквозь асфальт травинку, не слышим первого соловьиного пения, не ощущаем того состояния полета, которое делает человека действительно свободным.
Эта книга адресована прежде всего тем, кто привык искать и находить. Тем, кому по-настоящему интересна психология со всем многообразием ее аспектов. И просто интеллигентным людям, чей «болевой порог души» не закрыт для волн сочувствия и сострадания окружающих.

Я посвящаю эту книгу моим Учителям: Жанну Годену, Жанну Беччио, Норману Воотону. Тем, кто помог мне сформироваться как личности, как специалисту, кто щедро делился самыми сокровенными знаниями, накопленными, пожалуй, за всю историю человечества. И частичку этого знания, как чистую, горячую искорку света, вместе со строками этой повести, я хочу передать вам, мои дорогие читатели.

Что такое любовь? Не знаю. Если бы меня спросили об этом прошлым летом, во время путешествия в Египет, я бы ответила так. Любовь… Это одна из сторон пирамиды, стены которой стремятся к одной абсолютной точке – Вечному Абсолюту Любви. В стене этой – дверь, кто её одолеет, тот беспрепятственно входит внутрь. А там – лестница вверх.
Я взяла листок бумаги и начертила план такой пирамиды. Сначала вид сверху. У моей пирамиды четыре стены-треугольника. В каждой по двери, но дверь любви – главная. Многие хотят взойти по лестнице к Вечному Абсолюту Любви. Но, входя, не видят лестницы: она становится видимой только тем, кто вошел одновременно в четыре двери: дверь Любви, дверь Веры, дверь Надежды, дверь Мудрости. Но это никому из живущих на земле не под силу, поэтому кто-то просто любит, но без веры и надежды, сиюминутно и непрочно. Иной верит в любовь, но не подтверждает веру своею любовью. Другой лишь надеется на любовь, но не поверил еще абсолютно в ее значимость. Чей-то взгляд – подобен змеиному: он мудр, но не знает любви.

И поэтому я разрываю листок бумаги: план не удался и его разрозненные частицы уносит течением Нила в бескрайнюю синь океана.

В больничной палате тихо. Солнечный свет рассеивается по комнате. Тихий час. Светка лежит на кровати, прильнув лбом к прохладной крашеной стене. Она лежит долго, уже час - или два? - и слышит тишину. Это так странно, когда совсем тихо. В Детском доме, где живёт Светка, такой тишины не бывает: там всегда не тихо. А чтобы вот так - ни звука и так долго - никогда.

Она смотрит в щель между матрацем и стеной на пыльный плинтус. Вон чья-то синяя гелевая ручка, такая же пыльная, как плинтус, лежит у стены. «Не моя», - определяет Светка, приглядываясь внимательнее. Конечно, не ее: ведь нет у неё здесь никаких ручек. Да и давно, похоже, лежит, судя по запылённости.

… И сменялись лица, и проходили люди мимо Вечно Горящего Костра. Пламя огня всегда горело ровно, согревая замерзающих и оживали их застывшие лица, озаряясь надеждой. И потерянные обретали себя, но никто никогда не останавливался на ночлег ,только лесные призраки могли обитать у Вечно Горящего Костра.

Снег и утренний туман,
Наблюдаем утром в рань
И деревья голышом,
Манят нас своим добром.
На ветру листва кружится
И на землю золото ложится
Красота вокруг нас вьётся,

Ты гляди пока даётся

-Тебе куда надо?
-До Каменных Озёр или сколько можете.

-Садись...

***

-Живёшь что ли в этих благословенных краях?
-Да нет!Знакомых навещал.
-Сейчас же идёт Великий Пост.Ты постишься?
-Нет...
-Что так?

-Как-то не получается.Никак не удаётся проникнуться православным ду-хом...Все мировые религии мне интересны.И особенно- наше родимое православие.Весь наш русский быт, вся культура пронизаны им.

Хочу любимой быть тобой,
Хочу тебя любить и ненавидеть.
И в мороз и в дождь и зной
Хочу тебя в своих объятьях видеть.
Хочу я утром просыпаться
От поцелуев твоих нежных губ.
Хочу тебе я целиком отдаться
На зависть всех своих подруг.
Хочу в твоих объятьях растворяться
Из года в год, из века в век.

Хочу, чтоб утром говорил ты:

ТРАГЕДИЯ

Мне ли гнаться за тобою?
Мне ли нужно верить в Бога?
Я живу сама собою,

Я - владычица Востока.

СОДЕРЖАНИЕ

ТАЙНА
КРАСНЫХ ШНУРКОВ
(рассказ)

КУКЛЫ

Мистическое преследование красных шнурков. Замок рода Стэйлхинов наполнен азбукой потусторонних сил. – Такими вот заголовками пестрели едва не все газеты и многотиражные плебейские листовки лондонской прессы.

А тем временем единственный продолжатель рода почтеннейших Стэйлхинов, мистер Бадли Стэйлхин, разделял одиночество с каменными стенами родового замка. И похоже, что мёртвая лживая тишина, в пленительных парах которой он существовал, как жалкий кусок падали ненасытным гиенам, порождала сладостный дурман, доставлявший желанную пищу для зловеще пытливого ума. В омуте болотных глаз сверкали кровяные пиявки, рыжие усы с обгоревшими кончиками аккуратно язвительно прокалывали дымчатые метаморфозы. Во всём напыщенном существе мистера Бадли проявлялась холодная усмешка и кислое спокойствие, необычной, в отличие от всех остальных дней, крутой консистенции. Событие прошлой ночи никак не затронуло чёрствого старика, и более того, он не изменил своим тёмным перемещениям по злополучным колеям родового поместья.

Приехав в Москву утренним поездом, Светлана сразу же отправилась в институт, который кончала десять лет назад и где давно не бывала. В Москву ей приходилось ездить часто, в командировки, но занятая на предприятиях с утра до вечера, она в общем-то столицы не видела. Когда же выдавалось свободное время, банально тратила его на магазины. Вечерами шла в гости или театр, откладывая посещение института до следующего раза. Теперь отложить было нельзя: институтская подруга Лида, которой Светлана позвонила накануне поездки, попросила обязательно придти в институт, добавив, что это не только ее просьба, но и всей кафедры.

Пять лет Светлана училась с Лидой в одной группе, жила в одной комнате, кочуя из одного студенческого общежития в другое - Стромынка, Тушино, Черемушки, Сокол. Менялись места жительства и соседки по комнате и коридору, но Лида оставалась для Светланы самой ближайшей подругой и - самой опасной соперницей.

В краю том стволы сосен киноварью крашены. Гривы их сивые облаков касаются, В краю том из лощин, чуть солнце сядет, старик туман поднимается. Борода его седая подлеском тянется, за кусты, за поросль берез и осин цепляется, а цветы да травы с головою укрывает.
Там зелёные огни по ночам меж стволов разбегаются – что за огни, не знает никто: то ли папоротник цветёт, то ли глаза лесного зверья вспыхивают, то ли леший на игрище кикимор сзывает.
Не живут в стороне той зори утренние: долго солнце в космах еловых плутает, только в полдень в небеса выбирается. А уж выбравшись, так начнёт припекать, что испариной на сосновых стволах смола выступит, будто в русской печи, истомится земляника душистая, полыхнёт сухим жаром хвоя на земле.
Хорошо лето мещёрское! Хорошо лето в деревушке Ласково!
Деревушка махонькая, два десятка домов крохотных, за околицей всё лес да лес.

Жили в той деревушке крохотной испокон веков древолазцы-бортники, ловцы певчих птиц, их жёны, дети и матери. И была среди них, лет семьсот назад, сиротинушка...

На дворе осень. Свинцовые облака затянули небо. Капли дождя, попадая в окно, отбивают мелкую дробь, скатываются по стеклу на подоконник и дальше летят к земле, образуя настоящий водопад. В доме напротив кое-где уже включили свет. По времени ещё рано, но — погода: тучный сумрак опустился на город тяжёлой темнотой. За столом у заплаканной свечи сидят двое: Володя и Костя, самые что ни на есть закадычные друзья. Перед ними бутылка Токайского и бокалы. Прошло уже четыре го-да, как ребята, отслужив в армии, вернулись домой. И все еще — холостяки! Каждый знал, что есть на Земле та, единственная, которая суждена ему одному. Каждый из них был уверен, что когда-нибудь встретит ее, свою любовь. А потому — нечего размениваться по мелочам.

Но время шло, а сдвигов не было никаких. Женщин много — да, все не то. Эти двое, пройдя через горнило Афганской войны, где, словно в жерновах ветряка, перемалываются человеческие судьбы, умудрились выйти оттуда, не потеряв веры в людей, в себя, не утратив романтики жизни. Мало того, жизнь научила их не только мечтать, но и бороться за свои мечты. И все же сейчас они были беспо-мощны, как дети. Сидеть и ждать было не в их правилах.

Отправление поезда было в 18.45. Состав уже стоял на перроне.
- Иди, а то опоздаешь, - легонько подтолкнул меня Роман. Мы поцеловались в последний раз, и я вошла в тамбур. Теперь я стояла в вагоне, а он – на улице, и нас уже разделяла глубокая черная яма между перроном и ступеньками тамбура.
- Как только у меня будет возможность, я сразу приеду за тобой, - крикнул Роман.
Поезд тронулся.
- Катька, смотри, не получай двойки, они тебе не идут! - он помахал рукой, и еще несколько секунд я видела его удаляющуюся фигуру в дорогом джинсовом костюме.
В вагоне включили свет, проводница раздала постельное белье. Со своего места я внимательно рассматривала своих соседей-пассажиров.
Из Москвы возвращались неизвестно откуда появившиеся в России манекеноподобные молодые менеджеры, все как один в черных костюмах и очках в золотистой оправе, холодно-вежливые и безразличные ко всему.

Развеселые студенты, которым, казалось, все нипочем, бряцали на гитарах, обнимали девиц, оглушительно хохотали и жадно прихлебывали холодное пиво прямо из горлышка.