В сапфире сумерек пойду я вдоль межи,
Ступая по траве подошвою босою.
Лицо исколют мне колосья спелой ржи,

И придорожный куст обдаст меня росою.

Не буду говорить и думать ни о чем –
Пусть бесконечная любовь владеет мною –
И побреду, куда глаза глядят, путем природы –
Счастлив с ней, как с женщиной земною.

А. Рембо.

Своенравное лето хозяйничает, истомляя землю влажной худотой июньских ливней и полдневными часами лютого зноя. От обильных дождей и тепла в густом мареве цветы и травы поднялись в человеческий рост. Бушующая, переполненная жизненной силой природа все одолевает своими чарами. Невозможно устоять, не взволноваться в объятьях всесильной чаровницы. От того и живет во всех временах в покорной зависимости от нее человек.

СОЛДАТЫ

Шёл последний, третий год службы в армии Андрея Быстрова и его сверстников. Чем зримее становились очертания «дембеля», тем длиннее казались сутки, привычные армейские будни. Но время устроено так: когда мы стараемся задержать его бег, оно стремится вперёд; если его торопить, то получается как раз обратный эффект. Особенно это ощутимо на срочной военной службе, когда люди не связывают этот период с какой-то жизненной перспективой. У некоторых вообще укоренилось мнение, что годы в армии – безвозвратно потерянное время для учёбы, работы, семейных отношений, карьеры. Словом, вычеркнутые из жизни годы и всё тут. Отсюда те, у кого есть возможность, деньги, другие рычаги, «косят» от армии.

Написано имя Любви заглавными бедами.
Мужчины росли, а о ней туманно не ведали.
И женщины в мудрость вжились не очень глубокую:
Не спрячешь под смехом слезу – и плачь одинокою.
Напуганы были порой косыми улыбками,
Мол, грешных любови-любви сшибают ошибками.
…Влюбленные страха в Любви дурманно не ведали.
Гордились Отчизной, собой, святыми победами… Э. С.

Достал меня Андрей. Имя, как диагноз – Андрейналин!

Спросил на КВН весной: "Красивые девчонки для чего созданы?" Собственный ответ был: "Для пацанов без воображения!" Вот и пойми сегодня, то ли я похорошела, то ли у него воображение взыграло?

«…Путь не утомляет лишь того, кто может своей стезе перстом указать, куда сворачивать. Только таких, кого слушают дороги, мало. Обычно мы должны слушать дороги…»
Милорад Павич

Пейзаж, нарисованный чаем

Багряным языком неведомого зверя
закат прильнул к натруженной дороге,
ласкаясь к ней и потаённо веря,

что боль утешит у земной подруги…

Пролог

Выщербленное и источенное столетиями каменное ложе Аппиевой дороги – свидетельницы древнеримской цивилизации, помнящей горделивую поступь центурионов и безвольную походку рабов, роскошь и падение власти императоров…
Мученический и искупительный крестный путь Спасителя на Голгофу в кровоточащем терновом венце и понукаемого бичами…
Безымянный просёлок в обрамлении полевых трав, замерший в гулкой рани в ожидании первого путника нарождающегося нового дня…
И несущийся механический поток автомобилей по устремленной вдаль скоростной автотрассе…
Земные дороги… Они словно сходящиеся нити сотворенного холста человеческих деяний, соединяющие города и поселения, близкое и далёкое, несущие вести будней и ожидающие будущее.

И у каждого из живущих своя дорога, своя стезя…

Я стою у телефона с трубкой в руке, во рту у меня кляп, на шее – петля. Они гарантируют абоненту мое молчание.

Господи, неужели абонент – это ты, кого я знала, кажется, лучше себя самой, лучше собственной родинки на запястье, манеры жмурить правый глаз, прикуривая, лучше собственной любви к гостиничным номерам и полуфабрикатам в пластиковых корытцах?! Неужели такое говоришь мне ты, любящий, как и я, полуфабрикат и гостиницы и обожавший мою родинку на запястье и сощуренный за облаком дыма правый глаз?!

Наверное, это ты, я узнаю твою речь, но я пока еще не могу узнать тебя.

Я сидела на лекции, которую, читала уважаемая в ученом мире дама – специалист в области молекулярной биологии и биотехнологии из Кембриджского университета. Лекция была научно-популярной, рассчитанной на широкую аудиторию, то есть для всех желающих. Речь шла о перспективах развития науки и о том счастливом будущем, которое, по мнению ученой леди, ожидается в перспективе для всего прогрессивного человечества: исчезнут болезни, прежде считавшиеся неизлечимыми, люди станут жить в несколько раз дольше, сохраняя физическую активность, смогут по собственному желанию сконструировать себе тело, что позволит дышать под водой, летать, жить в безвоздушном пространстве. Дух захватывает от возможностей!

Дневник принцессы эльфов

Дневники пишут по-разному…

Если читать из дневника каждый вечер по сказке,
то получится долгая неделя.

Если читать и представлять,
то получится быстрый месяц.

Если читать и откладывать в стол,
то мимолетный год.

Если читать и верить,
то получится жизнь.

Колыбельная

Ровно двести лет назад старый бревенчатый дом стоял на берегу такого же старого заросшего пруда. Его было хорошо видно через забор, смастеренный из половинчатых бревнышек. При входе висело подвешенное цепями колесо от телеги. От малейшего ветерка оно раскачивалось, и раздавался размеренный приятный скрип. У дома расположилась небольшая скамеечка. С трудом открывались массивные сосновые двери на клиньях, за которыми прятались сени. Здесь к стене было прикреплено зеркало в рамке с вручную вырезанными завитками, и стоял круглый столик, накрытый шерстяной скатертью. Из сеней лестница с перилами из веток вела на второй этаж дома. Ее ступени были покрыты тканым половиком. А рядом с ней двери, такие же тяжелые, но сколоченные более тонко. За этими дверями находилась светлая комната. Большое окно занавешено льняной шторкой. В комнате было приятно жарко от белой печи. У стены из крупных потрескавшихся бревен раскачивалась люлька. Видно, она сделана недавно, так как дерево было светло-бежевым с кофейными прожилками.

Как-то происходит, что с возрастом отвыкаешь пользовать детскими и юношескими привилегиями, одна из которых – река, озеро, или любой водоём. Восторженное упоение летом остаётся в памяти, и взрослые, если случится либо подвернётся отпуск, с удовольствием поплавают, а уж будучи на море и вволю нажарятся под черноморским солнцем.
Но я имею в виду нашу, среднюю Россию с речками, воспетыми всеми писателями, что сослужило имя штампу – река детства.
Как оголтело, как взбудоражено, как нетерпеливо ждёшь следующего дня, когда лето и ты юн. То ли это обряд – некое священнодействие, то ли отголоски недавнего плавания в лоне матери, то ли тайное желание слиться телом и через него всеми дышащими чувствами с первоисточником, зачатком всего живого – водной стихией.
А может, жажда исповеди, свойственная всему живому, тоже ведь сокровенная, ибо вода не только всё смоет, очистит, еще и сохранит, сбережёт в себе. Скроет всё, что видела. Только бы прикоснуться к её свежему телу, такому сладкому, такому щедрому ненасытных ласках. И ведь глядишь – не наглядишься в любую проточную воду. Словно всякий раз возрождаешься. И самое острое ощущение от всего водного откровения – когда ты сам не переброжен, ещё в росте. В задумчивости, как вода в реке, где нет течения. Где обилие водорослей, спутанных, зелёных, отдельных от воды и слившихся с нею .А если это карьеры в Борках? И тёплый, молочный, июльский вечер. А вода настоялась, и уже смеркается.

Отец давно пришёл и теперь готов поплавать. «Ты со мной?» – спрашивает меня, девятилетнюю. «Чего спрашивать–то?!» – думаю я, вся в предощущении живой воды. И вот мы торопимся до сумерек. Я ещё не умею плавать. На реку родители не ходят, если изредка, на Павловку. А там сразу глубоко я боюсь, и только плещусь возле берега. Походка у отца легкая, неслышная, шаг скорый, и я скачу рядом, в прыжках, коротких перебежках, изредка улавливая его меру.

Я скоро уеду

Ксения - девочка улыбчивая, добрая, тихая. Не мышонок, забившийся в норку, а Золушка, готовая прийти на помощь каждому, не ожидая вознаграждения. Тёплый солнечный лучик поселился в девочке, и светит всем и всех согревает.
- Почему ты здесь?
Ответ идёт в будущем времени.
- А я скоро уезжаю. К родителям в Америку.
- У тебя есть… родители?
- Да. И брат, и сестра, и ещё старшая сестра. Хотите, покажу?
Она стремительно убегает и возвращается через минуту, прижимая к груди большой фотоальбом.
- Вот, смотрите.
Фотографий очень много.

- Это наш дом.

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя.

Св. Евангелие от Иоанна, 15-13.

Стремянный Евпатий Коловрат

(Отрывок из повести о юности Евпатия Коловрата)

Одумайтесь, князья, вы что… рать воздвигаете и поганых на братью свою призываете – пока не обличил вас Бог на страшном своем суде!

Слово о князьях. XII век.

Оранжево-красное солнце щедро позолотив напоследок кудрявые облака на сереющем небе, величаво скрылось за окаемом. Сумерки по-летнему неспешно окутывали Переяславлъ и его окрестности. Утомлённые июльским зноем и хлопотными трудами люди готовились ко сну. Делу время, но и отдыху свой час!

Разгоняя вечернюю тишину, мостом через Лыбедь к Рязанским воротам галопом подлетела пара всадников одвуконъ. Передний разом выпрыгнул из седла, кинул поводья спутнику и с ходу ударил в приворотное било. Крикнул нетерпеливо:
– Эй, стража! Отчиняй ворота: время дорого и промедления не терпит!

– Не ори, чай, не глухие, – послышался укоризненный голос сверху.

По пояс высунувшись из смотрового окошка надвратной башни, стражник, в кольчуге и шишаке, придирчиво оглядел прибывших. Начальственно спросил:

– Кто вы такие? Почто беспокоите в неурочный час?

По исстари заведенному порядку крепостные ворота – безопасности ради – на ночь наглухо закрывались и запирались на все засовы и замки. Поэтому опоздавшим к их закрытию приходилось дожидаться утра, чтобы попасть в город.

Приосанившись, стоявший у била путник представился:
– Стремянной перевитского князя Юрия Игоревича я, кличут Евпатием. Прибыл с важными вестями для князя вашего Ингваря Игоревича.

– А к нему с пустяками не ходят, – усмехнулся привратник. – Но порядок – он для всех одинаков. Так что завтра утром, как откроем ворота, объявишься дворецкому, он и решит, к кому тебя направить.

Ангел стрельнул в Настю острым весёлым взглядом, сверкнул белозубой улыбкой и лукаво подмигнул. Такой шальной! Ангелам не положено смотреть так на девушек, и уж, тем более, подмаргивать – шалопай, плейбой, приставалкин…

Ещё не совсем проснувшаяся, она решила: всё ей грезится, и лучше ещё немножко покемарить, чем мысленно продолжать ряд определений для ангела, случайно залетевшего в сновидение. Однако белокурое создание, взмахнув широкими рукавами, подлетело к люстре и, подобрав молочно-снежную хламиду, уселось на неё и ножки свесило.
Насте почудилось: ангел уменьшился, стал похож на статуэтку с комода – на выцветшей льняной салфетке, обшитой кружевными рюшечками, выстроились фарфоровые слоники, кошечки, собачки, балерины, солдатики. Ангелочек вполне вписался бы в эту компанию, но он предпочитал держаться особняком. Может, потому что был живым?

«Но настоящий ли он? – озадачилась Настя, рассматривая фигурку на люстре. – Был белый - теперь зеленеет, и крылья – пёстрые, а голова – как у попугая, и клюв вон какой, попугаичий… Да это же птица!»

Ангел обернулся разноперым попугаем. Растопырившись, он повис на хрустальных подвесках, клюнул лампочку – та шпокнула, отвалилась от цоколя и разлетелась вдребезги. Попугай невозмутимо проследил за падением лампочки, лениво хлопнул крыльями и неожиданно скрипучим голосом вякнул:

- Гоша хороший!

Тут Настя совсем проснулась. Откуда взялся этот наглец? Всё-таки у нас не Африка, пальмы под окнами не растут, а из птичьего племени самые распространённые – воробьи, голуби и сороки. Кстати, что-то они с утра пораньше расстрекотались под самым окном. Наверное, опять соседская кошка Муська полезла на тополь, где у белобоких было гнездо.

Шейх сидел на мягком ковре работы лучших мастеров государства Истарр и неотрывно смотрел на четырех танцовщиц, ловивших ритм легкой, как купол шатра, музыки. Словно острозубый ягуар, выслеживающий жертву, он жадно и трепетно наблюдал за каждым движением девушек, за каждым изгибом их стройных загорелых тел. Прозрачные одежды бирюзового и терракотового цветов, десятки тончайших и очень звонких серебряных браслетов, ярко подведенные глаза, особо выделяющиеся на полуприкрытых шелковой тканью лицах, чувственные губы, готовые к долгим и страстным поцелуям, − правитель грезил о темных ночах, наполненных любовью юных девиц, и дрожь пробирала его тело до колен.
Пронзающий, как острие фамильного клинка, взгляд шейха мог повергнуть в страх кого угодно. Но танцовщицы были слишком заняты, чтобы заметить его пыл. Вновь и вновь совершенствуя каждое движение, они следовали музыке, увлекаемые ее мягкими волнами, а потому не почувствовали рядом с собой хищника, который вел странную, понятную лишь ему одному, игру.

Когда закончился танец, правитель подошел к одной из девушек. Всем стало понятно: выбор сделан. Слуги замерли, боясь произносить слова и даже дышать, несговорчивый до этого ветер перестал играть с шелком шатра, вино не разливалось по кубкам, в саду не шумел фонтан, в воде не плескались золотистые разноцветные рыбки, не фыркал павлин, шагающий важной королевской поступью.

Июнь, июль (отрывок повести)

1.

(в конце июня, ночью)

Паша,

иногда твоё имя для меня желанней, дороже – воздуха.

Так, как будто: не назову – задохнусь.

А назвать тебя по имени – блаженство. Лучше, чем вдох. Куда там! И не сравнить. Райское сияние.

Каждым ударом сердца, каждым вздохом: Паша, милый Павел, родной мой друг.

Наверно, так не будет – уже скоро. Но до сих пор было – так.

«Алиса»

Часть I.
В ПОИСКАХ РОДИНЫ.

Вот, казалось бы, что может быть проще, чем написать для любимого сайта маленькое исследование на тему «История, культура и традиции Рязанского края» – ноутбук под мышку и дуй в архивы, музеи, библиотеки… А там собирай-вынюхивай, сопоставляй-анализируй да излагай в литературной обработке по мере способностей.

Однако, при ближайшем рассмотрении оказалось всё гораздо сложнее. Ведь, само понятие «Край Рязанский» можно трактовать и как участок земной поверхности, ограниченный административными границами Рязанской области, и как популяцию гомо сапиенсов, оный участок населяющую. Так, какую же историю писать – историю территории или историю людей?

Вообще-то, сначала захотелось написать историю части суши, ныне именуемую Рязанской областью. Залезть в те времена, когда она даже ещё не была сушей, а была дном доисторического океана Тетис. Двести пятьдесят миллионов лет назад он плескался посреди только что расколовшегося на части первобытного материка Пангеи под хмурыми коричневыми (соотношение газов в тогдашней атмосфере было иным, преобладали окислы серы, соответственно, небосвод тоже был окрашен в другие цвета) небесами. Из воды торчали только Карпаты на западе и Уральские горы на востоке. Хотя, и запада с востоком в нашем представлении тоже ещё не было – угол наклона оси планеты был другим, магнитная ось располагалась по-другому и синяя стрелка компаса указывала тогда на юг, а красная – на север. Следы присутствия океана Тетис можно посмотреть сегодня в любом песчаном или известняковом карьере, а если всматриваться в щебень повнимательнее, то, может, повезёт найти камушек с окаменевшим отпечатком аммонита или раковиной какого-нибудь другого обитателя его мутных вод.

Я сидела на работе и писала срочный отчет, когда пришло "СМС" от бывшей одноклассницы: "Лена, мне сказали, что Биганова умерла. Завтра похороны. Больше ничего не знаю.".
С минуту я сидела, не решаясь поверить собственному разуму.
Потом дрожащей рукой я набрала телефонный номер школы. Да, действительно: Ира умерла на пасху - причина никому не была известна. Похороны должны были быть уже не "завтра", как писала Катя, а через два часа.
Я попросила у начальницы разрешения вернуться с обеда позже и поехала в последний раз "повидаться" со школьной подругой.
По дороге, как назло, порвались колготки. Надо же им было пустить "стрелу" именно в тот день, да еще на таком видном месте.
Обычно, если у меня рвались колготки, то на пальцах под обувью, таким образом, что этого не было видно.
Так, как сегодня, случалось только в школьные времена - стулья для учеников были старые, поломанные, покрытые "заусенцами".
Я не знаю, как это получалось у Ирки, но у нее колготки не рвались никогда.
Она всегда смеялась надо мной: "Ну как обычно! Ты не можешь быть в целых колготках!" И сегодня, если она меня видела оттуда, из потустороннего мира, то. наверное, смеялась надо мной точно также: "Ну, ты как обычно, Ларшина! Как же ты могла прийти ко мне на похороны - и в порваных колготках!".

Я почти уверена была, что Ирка видит меня сейчас, как я рыскаю по окрестным магазинам в поисках новых чулок, а, может быть, даже это она сама каким-то образом сумела "подложить мне свинью".