На дворе осень. Свинцовые облака затянули небо. Капли дождя, попадая в окно, отбивают мелкую дробь, скатываются по стеклу на подоконник и дальше летят к земле, образуя настоящий водопад. В доме напротив кое-где уже включили свет. По времени ещё рано, но — погода: тучный сумрак опустился на город тяжёлой темнотой. За столом у заплаканной свечи сидят двое: Володя и Костя, самые что ни на есть закадычные друзья. Перед ними бутылка Токайского и бокалы. Прошло уже четыре го-да, как ребята, отслужив в армии, вернулись домой. И все еще — холостяки! Каждый знал, что есть на Земле та, единственная, которая суждена ему одному. Каждый из них был уверен, что когда-нибудь встретит ее, свою любовь. А потому — нечего размениваться по мелочам.

Но время шло, а сдвигов не было никаких. Женщин много — да, все не то. Эти двое, пройдя через горнило Афганской войны, где, словно в жерновах ветряка, перемалываются человеческие судьбы, умудрились выйти оттуда, не потеряв веры в людей, в себя, не утратив романтики жизни. Мало того, жизнь научила их не только мечтать, но и бороться за свои мечты. И все же сейчас они были беспо-мощны, как дети. Сидеть и ждать было не в их правилах.

— Знаешь что,— сказал Володя, не отрывая глаз от мигающего огонька свечи.— Мне недавно по-палась газета с рубрикой “Знакомства”… Есть очень приличные варианты. Может, напишем кому-нибудь? Хотя бы от нечего делать. И чем черт не шутит?…
— Вот уж, действительно, нечего делать? Да ты знаешь, кто туда пишет? Те, кто никому не нужен! Страшилы, вредины и тому подобные причуды. Наши ставки что, уже так низко упали? — возмутился Костя, катая по столу пустой бокал.— Да на нас с тобой такой спрос, что, только свистни, и любая твоя!
Но мысль о знакомстве через газету, по-видимому, хорошо засела у Володи в голове.
— Ну, давай тогда просто развлечемся,— все так же спокойно сказал он.— Выберем себе каждый по объявлению и пригласим их в гости: чья приедет — тот и выиграл.
— Вот, это другое дело! Это по мне! — воскликнул Костя, вскакивая с места.— Нужно только, что-бы не из нашего города. Откуда-нибудь подальше… За эту выдающуюся мысль даже стоит выпить!
Он снова наполнил бокалы, кивнул Володе и тут же осушил свой, будто это было не дорогое французское вино, а разведенный спирт.
— А может, и правда? Чем черт не шутит? — сказал он немного погодя.
— Может,— улыбнулся Володя, смакуя вино.
Он с полуслова понял мысль своего друга. Хоть тот и упирался, как мог, но ему тоже хотелось простого семейного счастья.

Чтобы купить газету с объявлениями им пришлось ждать целую неделю, потому что выходила она только по субботам.

Как уже говорилось, Костя и Володя, близнецы-братья, шли по жизни рука об руку, неразлучно. И все же у каждого была своя дорога.
Костя сразу после армии пошел на завод, в цех, где работал токарем его отец, и тоже стал к станку. Через четыре года он имел уже шестой разряд и зарплату в три раза больше, чем у Володи.
Володя же к этому времени окончил Автодорожный институт, получил свободный диплом и устро-ился инженером в автосервис.
Интересно еще то, что ни внешне, ни по складу характера они абсолютно не походили друг на дру-га.
Костя — на полголовы ниже Володи. Пшеничного цвета длинные вьющиеся волосы. Глаза серые, большие. В общем, если в профиль смотреть, на артиста Тихонова похож в роли князя Болконского (если глаза прищурит и стрижку соответствующую сделает). По натуре он балагур, хохмач и выдумщик, душа любой компании. С ним никогда не бывает скучно.
Володя же совсем другой. Высокий, худощавый, коротко остриженные черные волосы, карие глаза, взгляд задумчивый, с некоторой загадкой. В компаниях он молчалив и почти не заметен. Но, если уж он решит высказать свое мнение, все умолкают и слушают. С каким-то даже подобострастием слушают. Как пророка, что ли? Уважают!

В общем, все знакомые удивляются: два таких совершенно не похожих человека, а жить друг без друга не могут? Почему? На этот вопрос, увы, ответить невозможно. Настоящая дружба, как и на-стоящая любовь, анализу не поддаются.

В субботу они купили газету с объявлениями. Удобно расположились в креслах и, потягивая пивко, читали заявки, подбирая наиболее подходящих кандидаток.
— “Брюнетка, рост 165, стройная, симпатичная, с высшим образованием, 22 года, с целью создания семьи встретится с молодым человеком без вредных привычек… ты-ты-ты… Светлана”. Ну, чем для тебя не невеста? — ухмыльнулся Костя.— Какое объявление ни прочитай — все красавицы, комсомолки, спортсменки!… Во, во:“…стройная, привлекательная… Нужен мужчина, не ниже 195 см….” Наверное, у самой около 190! Нет, это нам не подходит.
— “Симпатичная, стройная, 21/ 168, с в/о, познакомится с мужчиной-Овном для серьезных отноше-ний”…— прочитал Володя.— Ты у нас не Овен, случайно? — обратился он к Косте.— А то как раз для тебя! И имя у нее смотри какое — Эльвира! Будешь ее звать Элечкой… или Вирочкой…
— Из твоих уст это звучит, как сигналы для подъемного крана! Нет, я, слава Богу, Водолей. И Эль-вир этих нам “и даром не нать, и за деньги не нать”,— отозвался Костя, поставив на пол пустую бутылку.— Ну что, еще по одной махнем? Это я про пиво. А чтение занимательное! Даже горло пересыхает.
Володя кивнул. Костя исчез за дверью. А когда вернулся, две темные, запотевшие бутылки встали на журнальном столике, как снаряды. Эх, к ним бы рыбки?
— Ну что, нашел хоть какое-нибудь, мало-мальски подходящее объявление? — спросил Костя дру-га, останавливаясь у него за спиной.— По-моему, в этот раз ничего нет стоящего. Придется нам с то-бой следующей газеты ждать. Вот ведь, незадача?
— Ну, уж нет! Раз мы договорились, что на этой неделе… В общем, давай жребий тянуть! У кого короткая, тот выбирает последний,— сказал Володя, вынимая из коробка спички и обламывая одной хвост.— Тащи! — протянул он другу две серные головки, зажатые между пальцами.— Что ж, играть, так до конца. Будь по-твоему! — он потянул.— Ага , длинная! Значит, я первый! Давай газету. Так… так… так… Ну что же, вот это — мое! Себе можешь взять любое другое.
— Ладно,— вздохнул Володя,— беру себе вот это. Значит, каждый пишет, что хочет. Лишь бы приехала. Сроку на переписку… Какой срок определим?
— Я думаю, месяца два. Вдруг, уламывать придется?
— На том и порешили,— сказал Володя, потирая руки.— Сейчас, октябрь. Значит, приглашать будем на Новый год.
— Чепуха какая-то получается? Кто же приедет на Новый год? — озадаченно спросил Костя.— Может, перенесем на другое время?

— Если ты ей понравишься, то никуда она не денется, приедет. Или ты боишься испортить праздник? Так, тут уж, ничего не поделаешь — сам выбирал!

Прошло два месяца. Приближался Новый год. Володя втащил с балкона елку и теперь наряжал ее старыми, знакомыми еще с детства, игрушками. В комнате пахло морозом и хвоей. Праздник стоял у ворот!
Завтра он приготовит салат Оливье, селедку под шубой, холодец.
Уже два года, как он живет совсем один. Отец умер от рака, когда ему еще и трех лет не было. Мать — два года назад. Так что, ему, поневоле, самому пришлось научится: и стирать, и готовить, и што-пать носки. И, нужно сказать, что все, за что бы он ни брался, получалось у него на “отлично”.

А еще была у них в семье традиция: создавать какой-нибудь рецепт нового блюда, именно к новогоднему празднику! И, хотя Володя остался один на всем белом свете, семейные традиции он продолжал чтить. Вот и сейчас, он приготовил мясной рулет, вся “соль” которого заключалась в подборе спе-ций и маринада. Он, по секрету сказать, уже попробовал свое произведение и решил, что это лучшее из всего, ранее созданного.

Раздался звонок в дверь. В комнату снежной горой ввалился красный от мороза Костя.
— Вот, здорово! Все дороги замело! Еле добрел до твоего подъезда,— затараторил он, сбрасывая с себя полушубок.— Представляешь, в пятидесяти метрах от меня трактор идет, дорогу чистит. Я за ним. А снегу уже по щиколотку насыпало! Вот, зима! Вот это я понимаю!
— Ты как раз во время,— стряхивая с него снег, сказал Володя.— Поможешь елку наряжать. А то одному скучно.
— Зачем тебе елка? Ведь, Новый год мы будем в деревне встречать! Или ты уже передумал? Сам же говорил, что на лыжах пойдем. Я уже настроился. И тут, на тебе — здрасте?… Чего молчишь?
— Жду, когда ты выговоришься,— Володя улыбнулся, вешая очередную игрушку, снеговика на санках.— Так вот, ничего я не передумал. Все состоится, как обещано. А елка мне нужна, потому что я жду гостя.
— Вот так, да? И кто же это? Родственников у тебя, вроде бы, нет? Или, может, объявился кто? — полюбопытствовал Костя.
— Помнишь, два месяца назад мы по объявлениям писали? Ну, вот…
— Неужели приедет? И молчал! Лучшему другу ничего не сказал!
— Это я, чтоб тебя не обидеть. Твоя, ведь, даже не ответила? Ну, и еще, чтоб не сглазить. Мало ли, что могло случиться?
— Погоди, погоди. Как же ее зовут?… Нет, не вспомню. Имя какое-то не русское… Что-то, наподобие Кабанеры… Нет, не так.
— Ирина ее зовут! — рассмеялся Володя.— Ирина! А под объявлением она подписалась, как Кари-на. Чтобы знакомые не догадались.
— Так! Значит, хочешь сказать, что пари ты выиграл? — Костя почесал затылок.— А она хоть ни-чего из себя? Фотография есть? А то, может, пригласил красавицу, а приедет лошадь в юбке?
— Посмотри в серванте. В бюваре лежат. Только писем не читать!
Костя, будто у себя дома, полез в сервант и достал фотографии.
— Ты смотри, и впрямь красавица. Волосы… рыжие, наверно. И глаза… Интересно, красится она или нет? По фото не поймешь. А, в общем, ничего — есть в ней какая-то изюминка. В письмах-то, что пишет? Не похоже, чтоб обычные бабские бредни?
Он крутил карточку и так, и этак: то подносил к самому носу, то отстранял на вытянутую руку.
— Да! Определенно в ней что-то есть.
— Ну, по письмам она еще лучше! Потому и пригласил,— сказал Володя, покраснев.— Я так ду-маю: нечего сейчас гадать. Приедет — там видно будет.

— Ничего, подождем. Осталось два дня,— закивал головой Костя, подавая другу большой малиновый шар с блестками и рубиновыми глазками.— А, вообще, ты молодец! Скажу честно — завидую! Может, действительно, судьба?

По расписанию автобус с гостьей должен был прибыть на вокзал в 17.20. Чтобы долго там не бро-дить, шатаясь из угла в угол, Володя приехал на место за двадцать минут до прибытия — мало ли, вдруг, раньше приедет?
Он ходил перед зданием вокзала, периодически, останавливался у освещенного окна и незаметно разглядывал фотографию. На нем лежала вся ответственность за встречу. Ведь, свое фото он умудрил-ся ей не отправить. Да, еще и Костю с собой не взял. А, ведь, тот просился. Убеждал, что узнает гос-тью первым.
Вот, будет номер, если он ее не узнает? Володя фыркнул от сигаретного дыма, которым на него пахнул случайный прохожий. А, ничего страшного! Все равно ей некуда деваться. Люди разойдутся, и уж тут он ее точно узнает!
С каждой секундой он нервничал все больше и больше. Всегда такой спокойный, он, вдруг, почув-ствовал, что его сердце колотится, как у перепуганного котенка, дыхание стало прерывистым. Он сно-ва остановился у окна и уставился на фото. Потом посмотрел на электронные часы над зданием вокзала. Всего шесть минут прошло! А ему показалось, что уже пролетело не менее часа. Значит, автобус пока не опаздывает. Уже хорошо!
Еще один красный “Икарус” подкатил к площадке для высадки пассажиров. Нет, это из Тулы. А вот, и еще один пристраивается ему в хвост. Откуда он? Не видно таблички? Володя подошел ближе.

Он! Все внутри оборвалось. Вот она, решающая минута. Будто перед первым прыжком с парашютом! Ну что ж, пора дергать кольцо…

Он увидел ее через стекло и сразу узнал. Узнал не потому, что было такое разительное сходство между фотографией и оригиналом. Нет! Просто, по трем письмам, которыми они успели обменяться, Володя создал в своем воображении образ девушки и наделил ее такими душевными качествами, ко-торыми, по его мнению, должна была обладать его новая знакомая. В общем-то, такие фантазии редко имеют что-нибудь общее с реальностью. Но, по-видимому, это был как раз тот случай, когда они сов-пали. По крайней мере, на первый взгляд.
Он помог ей сойти с автобуса — обычная мужская галантность. Они смотрели друг на друга, слов-но встретились два любящих сердца после долгой разлуки. Так должно было казаться со стороны.
— Здравствуй!… Я — Владимир,— сказал он, будто только что очнулся от посетившего его виде-ния.
— Ирина,— представилась она скромно и опустила глаза.
И снова молчание. Никто из них не знал, как себя вести в подобной обстановке. Володя понимал, что вся инициатива должна исходить от него. Но в голову ничего не приходило. Наверное, нужно быть проще. К нему приехала хорошенькая гостья…
— Ты очень устала в дороге? — спросил он, сразу переходя на “ты”.— Это я к тому, что мы можем пройтись пешком. Здесь двадцать минут ходу. Или, если хочешь, доедем на троллейбусе?
— Ой, ты знаешь, я так насиделась в этом душном автобусе, что даже голова разболелась. Давай лучше пройдемся, свежим воздухом подышим,— сказала она, поправляя длинный красный шарф, свисающий почти до колена.
— Прекрасно! — он подхватил на плечо ее сумку и подставил согнутую в локте руку:— Тогда, прошу.
— Ирина взяла его под руку, и они медленно пошли по освещенной фонарями улице. Мимо них то и дело сновали люди, был конец рабочего дня, но ни Володя, ни его очаровательная спутница не обращали на них внимания. Они шли молча, так и не найдя тему для разговора.

В желтом свете фонарей кружились редкие снежинки. Под ногами скрипел нововыпавший снежок: вжик-вжик, вжик-вжик… Справа по дороге проносились куда-то спешащие автомобили. Володя впервые попал в такую ситуацию, когда язык, словно свинцовая пластина, с места не сдвинешь. Ну, ниче-го, сейчас они придут домой, выпьют с дороги… и для храбрости. Тогда, уж, разговорятся. А вообще-то, Костя бы сейчас совсем не помешал.

Володя открыл дверь квартиры.
— Прошу! — сказал он, приглашая гостью пройти первой.
Ирина посмотрела на него таким взглядом, будто решала заходить ей или бежать обратно на автобусную остановку. Потом опустила глаза, вздохнула и боязливо переступила порог. Володя вошел за ней и закрыл дверь. Она испуганно оглянулась. Пути к отступлению не было. Он понял ее состояние и поспешил развеять сомнения:
— Проходи сюда, вот в эту комнату. Отдельная, как и обещал в письме. Располагайся, как дома. Ты тут теперь полная хозяйка! Если хочешь, можешь даже на замок закрыться. Но, я думаю, не понадобится.
— А у тебя тут уютно,— сказала она, оглядывая с порога свое временное пристанище.
Комната была небольшая. Светлые, с зеленоватым оттенком обои как нельзя лучше гармонировали с белыми шторами и темно-зеленым ковром на полу. Тем более, что рисунки на шторах, на обоях, на ковре и даже на люстре были выполнены в одном стиле и прекрасно дополняли друг друга. Справа, в углу, стоял платьяный шкаф с антресолью и зеркалом во весь рост. Возле него диван. У окна — письменный стол с настольной лампой в виде ландыша. А вот вся левая стена — сплошь книжные полки. Под самый потолок. Да, книг много. Есть и новые, с блестящими корочками. Но еще больше старых, читанных-перечитанных, о чем можно судить по потрепанным переплетам. Над диваном, в рамочках, висели рисунки: от детских, до, можно сказать, профессиональных. Как раз они и привлекли внимание Ирины. Она подошла ближе и стала рассматривать их с большим интересом.
— Здесь трансформация человеческой личности в процессе становления: начиная от детского сада и заканчивая сегодняшними днями,— сказал Володя, пытаясь спрятать за витиеватостью слов некоторую неловкость оттого, что вывесил на показ диаграмму своей души.— В общем, ты приводи себя в порядок. А я пока приготовлю что-нибудь перекусить. Все свои фирменные блюда я уже отвез в деревню. Ну, где Новый год встречать будем. Поэтому, за “разносолы” не обессудь.
Он оставил гостью одну и направился в кухню.
— Ты какое вино любишь: красное или белое? — крикнул он ей уже из коридора.
— Красное! Но совсем чуть-чуть! Чисто символически.

— Ясное дело: за приезд, за знакомство,— сказал он, а про себя добавил: — И чтобы барьеры снять. Не чувствовать себя, как в зимней шубе на нудистском пляже.

Когда Ирина вошла в комнату, Володя даже рот открыл? Вот тебе и не бывает! Он вспомнил Кос-тины слова о тех, кто пишет объявления в газеты.
Он, как памятник Удивлению, стоял и таращил на нее глаза, не зная, что сказать. Он был повержен! Там, у автобуса, она была в вязаной шапочке, длинной дутой куртке и шарфе, наполовину закрывав-шем лицо. А сейчас перед ним предстала… настоящая королева! Или, по крайней мере, принцесса!
Красное платье почти до пола. Талия, грудь — все на месте! По плечам струились, переливались в мягком свете люстры вьющиеся, цвета колокольной меди, волосы. Казалось, качни она головой, и тут же раздастся перезвон маленьких колокольчиков. Глаза большие, карие. Над ними темные брови, изо-гнутые двумя серпами. Не выщипанные, по тогдашней моде. Алые губы. Верхняя немного вздернута, что придавало лицу некое детское очарование, а когда она улыбалась — загадочность.
Нет! Все это не то! Общее впечатление — вот, что главное! Аура, магнетизм, очарование… Вот, на-конец-то, нашел определение: Женщина! Володя понял, что именно сейчас, впервые в жизни, он увидел настоящую Женщину! Все в ней: и грациозная походка, и движения рук, и поворот головы, и го-лос, звучащий откуда-то сверху, все говорило о том, что перед ним — Высшее создание!

Раньше, в кино или книгах, натыкаясь на подобные сцены, он думал, что все это, преувеличение ав-тора. В реальной же жизни такого не бывает… Бывает. Еще как, бывает!

— Ну, мы будем сегодня есть, или как? — спросила Ирина, опустив от смущения глаза. Ей ничего не оставалось делать, как заговорить первой, чтобы вернуть Володю в реальность.
— Да, да, конечно. Прошу к столу. Все уже давно готово! — он бросился вперед, предлагая гостье стул. “Хотя, здесь больше подошел бы трон!” — подумал он, не в силах отвести от нее взгляд.
Они сели друг напротив друга. И пока Володя разливал по бокалам вино, Ирина так же пристально изучала его лицо. Он это чувствовал. А потому, смущался и даже краснел, что случалось с ним до-вольно редко.
— За что выпьем? — спросил он гостью, поднимая бокал.— Я предлагаю: за знакомство! Если, ко-нечно, ты не против?
— С удовольствием! — сказала она, протягивая руку к своему бокалу. Она так плавно и нежно подняла его, будто белая яхта вознеслась на гребень волны, показав свою красную ватерлинию.
Через полчаса напряжение, царившее с самого начала их очного знакомства, ушло безвозвратно. Теперь они запросто беседовали, как старые добрые друзья.
Он со смехом рассказывал о том, как переживал, что может не узнать ее. И потом, он понятия не имел, как нужно себя с ней держать? О чем говорить? И, что похож он был, наверное, на Иванушку-дурачка из сказки, который за чудом ходил.
Она тоже ему кое-что рассказала о своих волнениях. К примеру, о том, как он воспримет то, что она, девушка, сама приедет к нему, практически, незнакомому молодому человеку? Что он о ней мо-жет подумать? Как у нее подгибались колени, когда она выходила из автобуса. А у дверей квартиры она готова была сознание потерять, так страшно было.
Беседа их была в самом разгаре. Играла музыка. И тут зазвонил телефон. Володя, извинившись, не-хотя прошел в коридор.
— Да! — буркнул он недовольно в трубку.— Приехала… Все замечательно… Ну, какие гости? Че-ловек с дороги, отдохнуть нужно… Вот, завтра и познакомишься,— трубка легла на свое место.
Володя вернулся к столу, покачал головой и улыбнулся.
— Это Костя! Мой друг! Переживает, встретил я тебя или нет. В гости напрашивался. Но я так при-кинул, что сегодня, наверное, не стоит? Как ты думаешь?
— Наверное, не стоит,— согласилась Ирина, глядя на него снизу вверх.
И снова молчание. Как не во время позвонил этот Костя? Володя подлил в бокалы вино, и они вы-пили за то, что она все-таки решилась приехать. В общем, за ее благополучное прибытие!
Из старого катушечного магнитофона лилась легкая медленная музыка.
— Разрешите пригласить вас на танец! — сказал Володя, вытянувшись в струну и склонив голову, согласно этикету.
— С удовольствием!
Ирина улыбнулась, положила руки на его плечи и полностью подчинилась его воле. Любой женщи-не приятно, когда партнер по танцу сильный, уверенный в себе мужчина. Да, еще с абсолютным чув-ством ритма! С этой стороны, ее кавалер танцевал, как Бог.
Спать они легли уже около десяти. Каждый в своей комнате.
Володя еще долго ворочался, вспоминая прошедший день. И фею в красном платье, которая сейчас спала в соседней комнате. Он никак не мог поверить, что все это происходило именно с ним. Да, еще наяву! Чудеса, да и только.

С этими мыслями он и уснул. Утро вечера мудренее.

Проснулся он с первым сигналом радио. Сразу же вспомнил весь вчерашний день. И, особенно, вечер! Приятное тепло блаженства разлилось по всему телу. Остатки сна, как рукой сняло.
В комнате было темно. Он широко открытыми глазами уставился в эту темноту. Другими словами, в никуда. Образ девушки в красном платье, с волосами цвета колокольной меди предстал перед ним. Здесь не нужно было иметь богатое воображение. Он только представил, что эта…богиня! спит сейчас в соседней комнате. И его сердце забилось вдвое быстрее.
Неужели, это любовь? Вот чудо! Ведь, он никогда не верил в любовь с первого взгляда. И тут, на тебе, такие чувства!… А почему бы ему и не влюбиться? Пусть не с первого взгляда… Он же знал ее по письмам! А значит, мог влюбиться в тот образ, который создал в своем воображении. Теперь этот образ получил материальную оболочку. А, может, то, что он напридумывал тогда, сыграло с ним злую шутку? Может, те качества, которыми он заранее наделил Ирину, замылили ему глаза? Или вчерашнее нервное возбуждение затмило рассудок? Просто, невозможно поверить, что все это происходит наяву?
Володя встал, на цыпочках подошел к соседней комнате. Прислушался…
Тишина. Он уже хотел приоткрыть дверь, чтобы убедиться, что вчерашняя встреча не плод его больного воображения. Но… услышал легкий скрип, по-видимому, гостья переворачивалась на другой бок. Значит, это реальность. Реальность, а не просто чудесный сон.
Он вернулся в комнату, лег на диван и мечтательно закрыл глаза.
Вот, если б это, действительно, была любовь! Та, единственная, которую он так долго ждал! В ко-торую верил и надеялся когда-нибудь встретить. Это было бы настоящее счастье! Тогда можно и в судьбу поверить.
Два часа в мечтательных грезах пролетели, как десять минут. Он окончательно очнулся от своих фантазий, когда по радио объявили восемь часов. Уже давно пора вставать. Нужно сходить еще на турбазу за лыжами для Ирины. Хорошо, что вчера размер спросил. Кандидат в мастера спорта! Это те-бе не чайник со свистком! Володя вспомнил, как сам сдавал на первый разряд и покачал головой.
Интересно, что же все-таки заставило ее написать это объявление? Вокруг такой девушки парней должно быть в сто раз больше, чем чаек над бригантиной, летящей в открытое море под всеми паруса-ми. Что-то здесь не так?… Ну, да ладно! Время еще есть. Выясним!
Он встал, принял контрастный душ, выпил кофе с лимоном, подошел еще раз к ее двери, прислушался… Спит! Ну, и хорошо! Можно идти на базу.

Он оделся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

На все свои дела Володя потратил часа полтора. А когда вернулся, то еще в подъезде услышал громкую музыку и хохот. Интересно, кто бы это мог быть? Вот, соседей Бог послал! Только рассвело, и уже гулянка!
Но каково же было его удивление, когда он, поднявшись по лестнице, понял, что эти “чарующие” звуки доносятся из его квартиры?
Ну, конечно, Костя! Кто же еще способен ворваться к нему до рассвета и довести своими шутками порядочного человека до икоты. Не выдержал черт искуса! Ничего себе разошелся, даже не слышит, что кто-то вошел? Да, если бы он вчера взял Костю с собой на вокзал, то не было ни напряженки, ни игры в молчанку.
Володя заглянул в кухню, откуда доносились возбужденные голоса. Костя в своем любимом зеленом свитере с растрепанной шевелюрой, что-то рассказывал, размахивая руками. Ирина, в вишнево-сиреневом халате сидела напротив и хохотала над каждым его словом.
— …Знаю, что Володька прыгнет. А как же я? — говорил как раз Костя.
— Значит, байки травим? — обратил на себя внимание Володя.— Пока я за лыжами хожу, ты у меня девушку отбиваешь? Друг, называется?
Он сделал потише магнитофон и обратился к Ирине в слегка ироничном тоне:
— Это и есть тот самый Костя, который еще вчера напрашивался в гости. Видишь, как я его люблю, даже стихами заговорил.
— Не просто “тот самый Костя”, а первейший друг и товарищ, еще с пеленок! — не выходя из ку-ража, заявил “тот самый”.— А рассказываю я о случае на лесном озере, помнишь, когда мы с ребятами поспорили, что прыгнем с того тополя. Да еще с четвертой, самой высокой ветки! Вот, смеху-то было!
— Ладно, ладно,— махнул Володя рукой и снисходительно улыбнулся.— Трепись дальше,— сказал и пошел раздеваться.
— Ну, так вот,— продолжил Костя свой рассказ.— Прыгнуть с четвертой ветки. Да, нечего делать! Я разделся и в синих семейных трусах полез на дерево.
Первая ветка — ну, это совсем детская высота! Вторая — здесь уже что-то екнуло внутри. Третья! Я глянул вниз, и у меня даже голова закружилась. Сел я на нее, обнял ствол. Ничего себе, думаю, а ведь мне еще выше нужно.
Смотрю, Володька за мной лезет. Чего расселся, говорит,— делай как я! Он обошел меня с другой стороны и… бултых в воду. Даже брызги не поднялись. А мне стыдобушка: слезть нельзя, засмеют! А прыгать страшно. Ребята уже снизу подначивают.
Гляжу, Володька опять ко мне лезет. Ты что, говорит, честь двора уронить хочешь? А ну, давай, лезь наверх! Сейчас вместе прыгнем.
Забрался я кое-как на четвертую ветку. Сижу на корточках, а ноги разогнуть боюсь — колени дрожат. Володька шепчет мне на ухо, чтобы держал его за руку, мол, прыгать будем на счет “три”. И сра-зу начал считать. Я закрыл глаза. Сердце колотится, как бешеное! Ноги стали ватными — совсем их не чувствую?… Слышу — “три”! И я, отдавшись на волю друга, полетел вниз. В общем, мне так понра-вилось, что я тут же снова забрался наверх, и уже сам, без посторонней помощи, шагнул в небытие.
Очень мне пригодился тот прыжок. Ведь, мы с Володькой в десантных войсках служили. Да! Так вот, тот прыжок с дерева был для меня страшнее, чем все прыжки с парашютом, вместе взятые.
— Что, закончил свои воспоминания, чемпион? Лучше бы поесть что-нибудь приготовил, чем языком молоть,— сказал Володя, заходя в кухню.— Вот что, Ирина! Сходи ботинки примерь. Подойдут ли? А то, ведь, двадцать километров идти? Хоть и не на время, но дистанция порядочная.
Ирина кивнула и прошла в свою комнату.
— Не волнуйся,— закричал ей вдогонку Костя.— Если, вдруг, почувствуешь, что что-то не так… Ноги, там, натираются. Или еще что? Мы тебя на руках донесем! Так, ведь, Володя?
— Донесем, донесем,— улыбнулся тот, качая головой.— Трепач ты, первостатейный! Давай, ставь лучше чайник!
И они вдвоем заходились готовить завтрак.
— Ну, как она тебе? — шепнул Володя на ухо своему другу.— Что скажешь?
— Девчонка компанейская! Внешне, конечно не красавица… Но и не каракатица какая-то. В общем, третий сорт — не брак!
— Какой третий сорт? Какой брак? Да, ты приглядись повнимательней! — вскричал Володя, но, оглянувшись на дверь, перешел на шепот.— Это же… идеал женской красоты! Или у тебя совсем башка не варит?
— Знаешь, я на чужих девушек не заглядываюсь! Но, если тебе непременно хочется знать мое объективное мнение относительно данной особы противоположного пола, то выскажу я его после Нового года.
— Шут ты гороховый! — махнул на него рукой Володя.
— Я, ведь, от нее и трех слов не услышал? — стал рассуждать Костя.— Все больше развлекал. А вообще-то, у меня в этом вопросе, философия кирпича, летящего с шестнадцатого этажа: главное, что-бы человек хороший попался. Мы во котором часу выходим? Желательно пораньше. Чтобы не надрываться перед праздником.

— Как только, так сразу,— сказал Володя, давая пинок под зад мешающемуся под ногами другу.

Из дома они вышли около полудня. Погода стояла чудесная! Самая, что ни на есть, лыжная! Мороз, солнце, скрипучий искрящийся снег… Настроение у всех замечательное!
Они доехали на автобусе до конечной остановки и там сразу же встали на лыжи. Перед ними раскинулись укрытые снегом луга. По ним предстояло пройти километров семь. Остальной путь — лесом.
Володя и Костя шли с рюкзаками. Ирина — налегке. Лыжи скользят прекрасно и абсолютно не проваливаются. Они иногда перебрасываются словцом. Слышимость такая, как в воздухе, во время прыжка с парашютом: можно говорить чуть ли не шепотом, и тебя услышат за десятки метров. Они изредка останавливаются, чтобы еще раз взглянуть на удаляющийся город, блестящий на солнце ку-полами храмов и бело-голубым кафелем многоэтажек. Но, чем ближе солнце склоняется к западу, тем больше тускнеют далекие очертания, погружаясь в синюю морозную дымку.
А вот и река. Дважды ее пришлось пересекать — форсировать, как выразился Костя. И все потому, что она петляет, как лента у Олимпийской чемпионки по художественной гимнастике. Таких узоров понакрутила природа?
Бежит вперед лыжня. Скоро лес. Он был виден еще с остановки, но как размытая серовато-синяя полоса. Сейчас же, даже отдельные деревья можно различить.
Уж, очень быстро они преодолели открытый участок? Володя посмотрел на часы. Ого! Почти пол-тора часа в пути? Бежит, бежит время! На опушке он остановился.
— Заходим в леса дремучие,— сказал он, подкатившим Ирине и Косте.— Если кто отстанет, залюбовавшись чем-нибудь этаким, сразу кричите. Потому что по следу здесь вряд ли найдете. Лыжников в этом сезоне — видимо-невидимо. Ирина! Тебе лучше идти между нами. Так надежнее будет. Не уста-ла? — подмигнул он раскрасневшейся девушке.
Она улыбнулась и отрицательно покачала головой. Потом обошла Костю и встала за Володей.
— Как там, у Бальмонта,— прокричал оставшийся сзади Костя:
«Сии леса дремучие, от века здесь темно,
Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано».

— Через пару часов будет тебе и темнота, и блуждание, и старая ведьма с косматым лешим,— ска-зал Володя и меж двух берез въехал в лесную сказку.

Широколапые зеленые ели в иссиня белых воротниках. Белостволые березы с тончайшей черной паутиной переплетающихся веток. Крючковатые невысокие осины. Голые, пахнущие смолой, стволы высоченных сосен, закрывающие своими темными кронами почти все небо. Редкие солнечные полян-ки, переливающиеся разноцветными искорками, словно дед Мороз выпустил поиграть на белый пуши-стый снег миллиарды хрустальных светлячков. И тишина — до звона в ушах! Разве это не истинная красота?
Лыжники двигались медленно. Часто останавливались полюбоваться какой-нибудь лесной дико-винкой.
Вон, три белки спустились на снег и гоняются друг за другом между деревьев.
— Го! — резко выкрикнул Костя, и рыжие проказницы тут же взлетели на самые макушки высоченных корабельных сосен.
А вон снегири повыпячивали свои красивые грудки. Ишь, расселись на калине! А ягод-то, уже и нет? Разве, что пара-тройка бусинок, неизвестно как уцелевших, висят, словно затерявшиеся рубиновые сережки.
Зато неподалеку стоят две высокие рябины, все увешанные красными гроздьями. Уж, здесь-то еды навалом! Снег вокруг них усыпан раздавленными ягодами. По-видимому, птицы лакомились. А сколько еще осталось!
Или вот, заячьи следы тянутся вдоль лыжни. Потом резко обрываются. Наверное, трусишка прыгнул куда-то в сторону.
Володя с Костей иногда перебрасываются словечком. Ирина все больше молчит…
Интересно, почему она молчит? Ребята стараются привлечь ее той или иной находкой. Она чисто-сердечно восторгается, ахает, ухает, смеется вместе со всеми над чудинками. Лицо у нее еще больше раскраснелось, глаза горят — значит, настроение прекрасное. Может, характер у нее такой?.

Володя часто поглядывает на нее. Но девушка о нем мало думает (скорее всего): за всю дорогу их взгляды так ни разу и не встретились. А ему уже и обидно. Может, он не произвел на нее впечатления? Нужно как-нибудь выбрать момент и поинтересоваться, как она к нему относится? Вот, не было печа-ли, так купила баба поросенка… И правильно сделала, что купила!

Уже в сумерки они вышли на околицу небольшой деревеньки. Это и был конечный пункт их ма-ленького лыжного путешествия. Они подкатили к слегка покосившемуся, занесенному снегом забор-чику. Деревянный дом с высокой треугольной крышей смотрел на них мертвыми глазницами окон. Сразу возникло такое чувство, что здесь давно никто не живет. Что, в общем-то, не далеко от истины.
Но, чувство чувством, а калитку кто-то расчистил от снега? Володя распахнул ее и по узенькой тро-пинке повел своих гостей к крыльцу. Ключ лежал в специальном углублении под скамейкой. Скрип-нул замок, и разгоряченная лыжной прогулкой троица ввалилась в холодное, сырое помещение.
Володя включил свет.
— Прошу! Обитель души моей! — несколько напыщенно сказал он, обращаясь, в основном, к Ирине.— Здесь я родился и прожил первые два года своей жизни. Я их совсем не помню. Мы переехали в город после смерти дедушки. Здесь осталась жить только бабушка, которую мы частенько навещали. В городе мама устроилась нянечкой в детский сад, где в одной из ясельных групп нашел приют и я.
— И, где уже влачил свое грустное существование ваш покорный слуга,— влез в разговор Костя.— С тех самых пор, мы с Володькой — не разлей вода! Помнишь, Ирина, я тебе историю с качелями рас-сказывал?

Она кивнула и улыбнулась. Володя удивленно посмотрел на друга? И когда это он успел ей расска-зать? Вот, проныра! Он послал Костю за дровами, чтобы хватило на всю ночь, а сам принялся растап-ливать печь. Ирина, тем временем, осматривала дом.

Четыре небольших окна, стол, тумбочка с телевизором, огромный, по-видимому, еще бабушкин, сундук, два старых дивана, в простенках старые фотографии и репродукции картин в рамочках. Дере-вянный пол укрыт выцветшими дорожками. Потолок низкий. Прямо по середине висит лампочка, без всякого плафона или абажура.
В общем, обстановка далеко не современная, можно сказать, убогая. Но, то ли расставлено все было со вкусом, то ли все эти старые вещи обладали особенной аурой, чувствовался какой-то особенный де-ревенский комфорт. Казалось, нарушь положение вещей, и уже будет что-то не то… Исчезнет гармо-ния.

После смерти бабушки у Володи была мысль кое-что здесь переделать, переставить. Ничего не по-лучилось. Дом терял что-то важное. Становился холодным, не гостеприимным.

Наконец, Володя затопил печь. Настоящую русскую печь — в пол-избы! Да еще с лежанкой! Ирина была вне себя от радости, когда загудела и стала нагреваться эта огромная, чисто выбеленная махина. По дому разлились тепло и уют. Воистину говорят: печь — сердце дома! Затопишь ее, и будто жизнь вдохнешь в давно уже пустующее помещение, душой согреешься.
— Знаете, ребята, о чем я мечтал последние три дня,— сказал Костя, складывая дрова слева от печ-ки.— Никогда не догадаетесь. Лучше сразу сдавайтесь. Потому что, до такого додуматься, практиче-ски, невозможно. У меня возникло странное желание: почистить во дворе дорожки от снега. Прямо навязчивой идеей стало: я с широкой деревянной лопатой расчищаю дорогу, а справа и слева от нее все выше и выше растут снежные сугробы, — он мечтательно закрыл глаза.— Так что, если вы не про-тив, я пойду и приведу в порядок двор. А то потом, когда гости приедут, вряд ли время найдется.
— Еще бы мы были против? — сказал Володя, лукаво подмигнув Ирине.— А то у меня все руки не доходят. Видели, какую тропинку протоптал? На большее меня не хватило. Почаще бы тебе такие хо-рошие мысли в голову приходили. Ну, куда, куда ты побежал? Возьми там, у лежанки, телогрейку и валенки, а то застудишься. Возись потом с тобой.
Костя оделся, как заправский дворник и, сделав на прощанье ручкой, скрылся за дверью.

— Лопата в первом сарае! — крикнул ему вдогонку друг.

Володя и Ирина некоторое время сидели молча. Они подкладывали дрова и смотрели, как бушует в печи огонь. Наступила неловкая пауза, которая стала затягиваться, и нужно уже было что-то предпри-нимать. Вопросов у Володи было много. Но спрашивать свою гостью он почему-то стеснялся. Он даже глаза боялся на нее поднять.
Как все это глупо? А ну, давай, Вовка, шевели мозгами!
Как хорошо вчера говорили! И вот, на тебе, опять игра в скромника…
— Тебе нравится смотреть на огонь? — спросил он и, чтобы совсем прогнать неуверенность, взял ее за руку, которую она не отняла. Он осмелел:
— Я просто обожаю смотреть на огонь! Сразу так спокойно становится на душе, умиротворенно. Мы с мамой часто приезжали сюда в гости к бабушке. Я помню, как бабуля пекла хлеб, настоящий, домашний! Как здорово она орудовала ухватами. А в это время рассказывала различные истории из своей жизни. Я частенько, когда приезжаю сюда и затапливаю печь, вспоминаю ее длинные, такие за-хватывающие и никогда не повторяющиеся рассказы. Иногда мне кажется, что она сама здесь. Или, по крайней мере, ее дух посещает этот дом. Приятно так становится: будто снова встретился и поговорил со своей любимой бабулей.
— Да! Этот дом — история! — Володя огляделся вокруг.— Ты знаешь, я чувствую глубоко внутри, что он согрет душами людей, живших здесь до меня. Даже ответственность появляется перед ними, чтобы прожитые жизни предыдущих поколений не прошли даром. Ведь, я их частица. Я их продолже-ние. Все они — во мне.
Иногда я ощущаю здесь их живое присутствие. Чувствую на себе их вопросительные взгляды. Сможешь ли ты, наш потомок, сделать так, чтобы, глядя на тебя, мы радовались… радовались оттого, что наши жизни прожиты не зря.
Может, я глупости сейчас говорю? Но мне, действительно, кажется, что в самые трудные моменты они присутствуют рядом. Помогают мне, поддерживают мой дух. И тогда становятся разрешимыми самые сложные проблемы. И, если я буду уверен, что они одобряют тот или иной мой поступок,— я готов на все! Могу даже жизнь отдать, если понадобится.
— Есть понятие, которое вмещает в себя все то, о чем ты только что говорил,— откликнулась Ири-на на Володин монолог.— Это понятие о чести и достоинстве. Лет пять назад я думала, что обладать ими могут лишь мужчины. Но потом поняла, что и женщины несут эту связь поколений. Например, жены декабристов. Что заставило их покинуть дома, где они были обеспечены на всю оставшуюся жизнь? Почему они отправились за своими мужьями, лишенными дворянства, обесчещенными перед народом, как говорилось тогда? Но разве можно указом лишить чести? Ведь она приобретается воспи-танием и дальнейшими поступками, а не дается по праву рождения.
Так вот, я считаю, что эти женщины поступили согласно своему воспитанию, своему понятию о долге и чести.
Ирина подбросила в огонь очередное полено. Яркое пламя тут же охватило его. Запахло дымком. Затрещали лопающиеся пузырьки воздуха, которых в каждом сухом дереве огромное множество. Она вытерла руку о тряпку и продолжала:

— Можно еще взять Отечественную войну. Женщины воевали наравне с мужчинами. Они тоже за-щищали Родину. Их никто не заставлял обрекать себя на тяготы, лишения, на пытки, концлагеря…

Она еще долго говорила на эту тему. А Володя слушал, хотя она ничего нового для него не откры-вала. В конце концов, он пришел к странной мысли: а не слишком ли она умная? Для женщины, ко-нечно. Он даже позавидовал тому, как она хорошо излагает свои взгляды. И слова, вроде бы, употреб-ляет те же, что и он? Но так с ними управляется, что заслушаешься. Да, четко она выражает свои мыс-ли. Откуда в ней это? И, когда Ирина закончила говорить, он прямо так и спросил:
— Откуда это в тебе? Что заставило тебя, девушку, размышлять о таких вещах? Может, ты реферат когда-то писала на эту тему? Ты говоришь так, будто читаешь передовицу центральной газеты. Но, в то же время, чувствуется, что каждое произнесенное тобой слово выстрадано, идет из глубины души. Честно говоря, таких женщин я еще не встречал.

Ирине, видимо, понравилась Володина оценка ее интеллектуальных способностей. И, поскольку между ними воцарилось доверие, она стала рассказывать о себе.

Начала она несколько скованно, запинаясь на каждом слове. Но потом речь ее полилась, как слезы при чистке лука…
— Ты, наверное, давно удивлен тем, что такая девушка, как я, написала объявление в газету? Чест-но говоря, я сама от себя такого не ожидала?
— Вот, вот,— перебил ее Володя.— Красивая, умная, женственная. Тебе только в конкурсах красо-ты участвовать. Ты бы все короны собрала, включая и мировую. Вокруг тебя парни должны крутиться, как снежинки у фонаря в обильный снегопад! Небось, лепишь из них снеговиков? Или просто в сугро-бы укладываешь, как сейчас Костя снег во дворе?
— Все это только твои фантазии! Ты удивишься, когда узнаешь, что я с самого детства мучилась одиночеством. Да, да! Не делай такого лица. Я большую часть жизни была одна. Чего я только не предпринимала. В детстве игрушки раздавала, чтобы на меня обратили внимание. Старалась поступать так же, как и другие. Но меня почему-то ото всюду гнали?
В школе я уже на всех обозлилась и была настоящей сорвиголовой. Меня боялись даже мальчишки! Ничего не помогало. От меня шарахались, как от чумной. А дома я, бой-девка, как меня тогда называ-ли, ревела от бессилия, уткнувшись в подушку. Я не знала, как мне жить дальше? Ведь, мне хотелось только одного: чтобы на меня обратили внимание!
Но, вот, однажды, к маме из Новосибирска приехал двоюродный брат. Я его никогда не видела. Он был доктор каких-то там наук и душа-человек. Шустрый, вроде Кости! Не знаю, что меня в нем при-влекло, заставило раскрыться. Ведь я даже родителям ни слова не говорила о своих проблемах. Они просто отчитывали меня за очередную проделку и больше ничего. Как теперь модно говорить, пыта-лись лечить последствия болезни, а не причину.
Ну, так вот. Разревелась я как-то и, уткнувшись дяде Антону в живот, через всхлипывания выложи-ла все, что было у меня на душе. Все свои детские огорчения. Дядя Антон выслушал меня очень вни-мательно. И вдруг он стал говорить со мной, как… со взрослым человеком. Меня впервые в жизни восприняли всерьез! Я раскрыла глаза и уши. Ловила каждое его слово.
— Я понимаю,— сказал он задумчиво, когда я закончила свою исповедь и немного успокоилась.— Мне тоже, в свое время, пришлось пройти через подобное отчуждение. Я тоже ревел у себя в дровяном сарае, пока отец не объяснил мне причину такого ко мне отношения. А, когда знаешь причину, то ни-какое одиночество не страшно.
И он раскрыл мне глаза.
— Во-первых,— сказал он,— ты очень симпатичная девчонка. А вырастешь, будешь еще краше. Так вот, женская красота, обычно, вызывает зависть у подруг и комплекс неполноценности у мужчин. Первые стараются избавиться от красавицы-подруги, чтобы самой не поблекнуть на ее фоне. Вторые боятся подойти к этакой супермодели, считая себя недостойными даже пыль сдувать с ее башмачков, и восторгаются ею со стороны.
Во-вторых,— если ты не красавица и одинока, значит ты — неординарная личность. Не такая, как все. Человек, с ярко выраженной индивидуальностью, которая выходит за рамки принятых в обществе стандартов. Но, ведь, из таких людей, как раз, и получаются гении!
— В общем,— сказал дядя Антон,— в твоем положении есть только два выхода. Первый: реветь по ночам и проклинать себя за то, что ты не такая, как все. Что ты — отрыжка природы. И довести себя, таким образом, до умопомешательства. И есть второй выход: считать себя неординарной личностью. И не просто считать, а делать из себя эту личность. Я бы тебе посоветовал выбрать последний, и пере-ключиться с самобичевания на самообразование. Что значительно интересней.
И не пугайся одиночества. Оно заставляет человека мыслить. В размышлениях у него формируется свое личное мнение по всем жизненно важным вопросам. Но тебе следует знать заранее, что решение какого-нибудь вопроса рождает десятки, если не сотни, новых. И, чтобы ответить на них, человек вы-нужден будет перелопатить гору литературы.
После такой умственной работы он всегда сможет отстоять свое мнение. Это есть длинный, но бла-годарный труд. Труд в поисках себя и своего места в жизни. Умение мыслить во все времена ценилось значительно выше физической силы, даже выше самих знаний. Таких людей называют философами.

Не знаю, нужно ли это женщине? Но, по крайней мере, это лучше, чем попасть в психушку.

— Приблизительно такой разговор состоялся у меня с дядей Антоном. И доказательством того, что он оказал на меня какое-то воздействие, может служить табель за седьмой класс, ну, и за последующие тоже. Если раньше мне еле-еле троечки натягивали, то теперь по всем предметам стояли круглые пя-терки! Да и сама я изменилась. Не внешне, конечно. Красавицей, как видишь, я не стала.
— Да, если ты не красавица? То остальные…— попробовал возмутиться Володя.
— Не стала, не стала! И я это прекрасно понимаю,— перебила его Ирина.— Но зато я стала ко все-му относиться более спокойно. И хотя я так и не обрела друзей, но уже почувствовала к себе уваже-ние. А через три года я получила золотую медаль и поступила в пединститут.
Она о чем-то задумалась, глядя на огонь. Володя видел, как на ее лице играют красно-желтые блики языков пламени, глаза блестят маленькими звездочками с ночного неба. Не красавица! Скажет же та-кое?
— Долгие годы одиночества не прошли даром,— снова заговорила Ирина.— Я была молчалива и замкнута. Мне было намного интереснее одной, чем в компании своих однокурсников. Но ведь я — женщина! И… внутренние физиологические позывы к противоположному полу, инстинкт материнст-ва, рано или поздно, должны были во мне проснуться. И они проснулись! Мне бы очень хотелось встретить мужчину, который понял бы меня, оценил не только как женщину, но и как человека. Ему бы я отдала всю свою любовь, так и оставшуюся невостребованной. Но в моем институтском окруже-нии таких людей не было, а размениваться не хотелось. Вот, я и решила дать объявление в газету.

Получила больше трехсот писем! А выбрала твое! Мне показалось, что ты — тоже одинок. Ты один написал, что, если у нас ничего не получится в семейном плане, мы всегда можем остаться друзьями. “Быть другом — не так уж мало!” — написал ты в первом своем письме. И я сразу почувствовала к те-бе доверие. Потому и приехала почти без комплексов. А тут еще и Костя… Ты знаешь, я очень рада, что у меня сразу появились два новых друга. А что будет дальше, жизнь покажет.

Они смотрели друг другу в глаза и понимали, что сблизились еще на один шаг. У Володи впервые в жизни возникло ощущение абсолютного доверия и взаимопонимания с женщиной. Ему, вдруг, захоте-лось тут же обнять ее и поцеловать. Он даже покраснел от смущения.
Нет, скорее всего, это не просто взаимопонимание. По-видимому, это пришла — любовь! Но даже, если это так, то делать следующий шаг еще рано. Ведь она четко дала понять, что и он, и Костя пока для нее просто друзья. Но, это пока…
А не хотела ли она сказать, упомянув Костю, что у него есть соперник? Нет, это просто чушь какая-то. И все-таки…
Он отвел глаза в сторону и посмотрел на огонь в печи.
Не хватало еще, чтобы он ревновал? Да, еще к Косте, своему лучшему другу! Тоже мне, Отелло! Правильно говорят, что от любви в голове тараканы заводятся… Любви? Так он, действительно, влю-бился? Володя опустил глаза, потом тряхнул головой, как бы сбрасывая остатки неловкости от своих мыслей.
— Знаешь что,— обратился он к Ирине.— Пойдем и мы сходим на улицу. Посмотрим, где там Кос-тя запропал? Может, его уже снегом занесло? К тому же, мне самому захотелось лопатой помахать.

Они оделись потеплее и вышли во двор.

Уже совсем стемнело. По всей округе разлился серебристо-белый лунный свет. Ночное светило бы-ло похоже на старый полтинник двадцать четвертого года с отчеканенным на нем кузнецом-молотобойцем. Словно искры из-под его молота рассыпались по черному небу звезды. Синие тени де-ревьев распластались на снегу страшными, замысловатыми фигурами, будто из потустороннего мира вышли на ночную охоту вурдалаки. Прямо от крыльца до самой калитки вела широкая дорога, по обе-им сторонам которой высились огромные, почти до самого плеча сугробы. Костина работа! И когда это он успел? Времени-то прошло всего ничего.
— Это уже не дорога,— сказал удивленно Володя.— Это— целый проспект!
Они с Ириной огляделись по сторонам.
— Вот, только работяги нигде не видно? — добавил он удивленно. Ну, конечно! Смотри, вон, ма-ленькая дорожка за дом заворачивает. Слышишь, и лопата там шуршит?
— Он что, решил вокруг дома кругами чистить? — спросила Ирина с большой долей иронии в го-лосе.— Вроде лабиринта?

— Нет! В той стороне у нас маленькое помещение, куда не раз еще придется сбегать за предстоя-щую ночь.

— Я так и думал, что вы не усидите дома! — крикнул появившийся из-за угла, раскрасневшийся от работы и мороза Костя.— Но вам, увы, ничего не осталось. Вся работа сделана!
— Это ты так думаешь,— сказал Володя, забирая у него лопату.— Но есть еще одно место, о кото-ром ты почему-то забыл, и он стал прокладывать дорогу в другую сторону от крыльца.
— Как же это я? — воскликнул Костя.— Ну, конечно же, елка! — и обращаясь к Ирине, добавил: — В прошлом году мы с той стороны дома елку посадили. Голубую! Настоящая красавица! Даже наря-жать не нужно. Вот, сейчас снег расчистим, сама увидишь.
Работа шла споро. Хоть лопата была одна, ребята, сменяя друг друга, продвигались, как грейдер.
— Два солдата их стройбата заменяют экскаватор. А один из ВДВ заменяет их вдвойне! — крикнул Костя Ирине затасканную солдатскую поговорку, принимая от друга рабочий инструмент. Соревнова-тельный кураж уже захватил его впечатлительную натуру.
Вокруг лесной красавицы расчистили большую площадку. Теперь там можно было и хороводы во-дить, и танцевать. Голубая ель, вся пушистая от снега, серебрилась в лунном свете и, действительно, не нуждалась ни в каких украшениях.
Друзья закончили чистить снег и любовались своей работой, ночным пейзажем, когда из леса выва-лила целая толпа молодежи: с песнями, криками, взвизгиваниями. Они направилсь прямо к калитке.
— Хозяин, встречай гостей!… Эй, хозяин?… Мы уже идем!…
— Это наши друзья,— сказал Володя, обращаясь к Ирине.— Они обещали с последней электричкой подкатить. Здесь от остановки минут двадцать ходу.

— Значит, до Нового года три часа осталось? — воскликнул Костя.— Пора и стол накрывать!… Э-ге-ге-й! — крикнул он и побежал гостям навстречу.

— Новый год — мой самый любимый праздник! — сказала Ирина Володе, после того, как прово-дили Старый год, а до Нового оставалось еще какое-то время.— Но я привыкла встречать его в кругу семьи. Поэтому, мне как-то не по себе? Все время хочется уединиться. Посидеть, подумать, пораз-мышлять о том, что было хорошего в уходящем году, что плохого, разобраться в планах на будущее. Нет, это я не к тому, что мне не нравится такое всеобщее веселье? Наоборот, мне очень интересно! Просто, не привычно как-то. Будто я совсем в другой мир попала. И… мне здесь весело! Но в то же время, немного грустно. Я привыкла к другим радостям.
Она посмотрела Володе в глаза.
— Я, наверное, несу полную чушь? Это из-за вина. Я никогда не выпивала больше одного бокала шампанского. А здесь, еще и Новый год не наступил, а я уже выпила полтора. Как вам это удалось? Ты понимаешь, что я сейчас говорю, или это — бред сумасшедшего? Господи, я никогда столько не гово-рила?
Ирина положила ему голову на плечо. Володя щекой почувствовал ее мягкие, щекочущие волосы.
— Раньше у тебя не было настоящих друзей,— сказал он ей на ухо.— А сейчас их у тебя… — он посмотрел вокруг.— По крайней мере, двое. Но зато таких, которые поймут тебя с полуслова. И всегда выслушают. Даже, если это будет полный бред. Что, в данном случае, не соответствует действитель-ности. Друг — это тот человек, с которым можно поделиться всем. Даже самым интимным, в чем и самому себе признаться бывает иногда не под силу.
— Спасибо тебе за все! — сказала она со слезой в голосе.— За твои добрые письма. За приглашение в гости. А этот замечательный Новогодний вечер… Я так счастлива, что мне плакать хочется.
Включили музыку. И не успел Володя опомниться, как кто-то из гостей пригласил Ирину на танец. Потом с ней танцевал Костя. Потом еще кто-то… Ирина определенно пользовалась успехом.
Володя сидел на диване и наблюдал за ее плавными движениями. За тем, как загадочно она улыба-лась, чуть заметно приподнимая кончики губ и слегка прищуривая с некой лукавинкой глаза. Ему ка-жется, или, действительно, все мужики с нее глаз не сводят? А Костя-то, Костя — ишь, как вокруг нее ошивается?
Опять ревность?… Но к кому? Сам же просил друга поближе сойтись с ней, чтобы узнать, какова она есть на самом деле. Мнение со стороны, мнение со стороны… Нет, смотри, опять он ее приглаша-ет!… И болтают без остановки?… Лучше пойти на крыльцо, свежим воздухом подышать, поостыть маленько.

Володя встал, набросил на себя ватник и, никем не замеченный, вышел за дверь.

Он вернулся в дом, когда по телевизору уже выступал президент. Все сидели за столом и ждали только первого удара курантов. Володя занял свое место рядом с Ириной. По другую ее руку сидел Костя с бутылкой шампанского, готовой в любой момент выстрелить.
Все, решил Володя, пусть она думает о нем, что хочет, но в течение первого часа Нового года он ей сделает предложение. А там, пусть решает.
Телевизор показал знакомые всему народу часы на Спасской башне. С первым их ударом пробки взлетели в потолок. Игристое вино, шипя и пенясь, лилось по бокалам. Все поздравляли друг друга, чокались. Кто-то закричал: “Ура!” Загорелись бенгальские огни.
Вот и наступил долгожданный праздник!
— С Новым годом, Иринка! — сказал Володя ей прямо в ухо, потому что от шума он и своего голо-са не слышал.— С новым счастьем!
А про себя, добавил: “Любимая!” Костя тоже ей что-то прошептал на другое ухо. Она им обоим кивнула в знак благодарности. Володя пристально посмотрел на друга. Да! Определенно, нужно де-лать предложение. А то можно опоздать.
А если она откажет? Или скажет, что пока не знает, любит ли она его, или это — только дружба. Ведь, по ее словам, ни того, ни другого у нее пока не было… Ну, и пусть! Зато, она будет знать о его чувствах. Главное, не торопить с ответом.
А, может, она уже сейчас готова сказать?
Ему казалось, что этому застолью не будет конца. Он еле дождался танцев и, первым делом, при-гласил Ирину. Она охотно согласилась. Но, как только они вышли в круг, кто-то остановил музыку?
Это был Костя.
— Друзья мои! — обратился он к возмутившимся было гостям.— Какие сейчас могут быть танцы? Сейчас самое время хороводы водить у елки! Песни петь!… Новый год где? На дворе! А вы в доме си-дите. Вот уйдет дед Мороз, и останетесь в давно прошедшем времени. Так и пройдет у вас этот год: в старых валенках, да на босу ногу!
Все радостно подхватили Костину идею. Стали быстро разбирать свою одежду и с песнями, да при-баутками выкатываться на улицу.
Володя сначала обиделся на друга. Сорвал такой важный разговор. Но через несколько секунд уже мысленно жал ему руку. Ведь, появилась возможность объясниться с Ириной без свидетелей.
Он попросил ее задержаться. Сказал, что хочет сообщить ей что-то важное.
— И чего это вы в уголок забились? — набросился на них Костя.— Не хорошо отрываться от кол-лектива. Неужели не хотите подергать деда Мороза за бороду? Или вам особое приглашение нужно?
— Иди, иди! — Володя развернул его лицом к двери и легонько подтолкнул.— Минут через пять-семь и мы к вам присоединимся.
Костя сделал глубокий реверанс, попятился и исчез за дверью, откуда послышался его бархатный баритон:

— Смейся, паяц! — пропел он и со смехом выскочил на крыльцо.

В доме никого не осталось. Володя не знал, как начать такой! разговор. Сначала он что-то поправ-лял на столе. Потом погасил свет и включил музыку. Открыл заслонку в печи, подбросил дров. Пламя сразу охватило их, и по стенам побежали яркие отблески. Ирина пристально наблюдала за такими тщательными приготовлениями. По-видимому, она предчувствовала, какой темы коснется их беседа тет-а-тет.
Наконец, Володя решился. Он подошел к ней, взял за руку, посмотрел прямо в глаза. Она смущенно отвела взгляд. Дыхание ее сбилось, стало частым, что вряд ли можно было не заметить, когда перед тобой так и пляшет женская грудь.
— Ирина! — обратился он к ней нетвердым, извиняющимся голосом, но тут же осекся.
Да, что это он? Будто прощения просит. Ведь, ничего постыдного нет… в таких чувствах… Ну, не говорил он никогда ранее этих слов. Так, ведь, и не любил никого. Нужно взять себя в руки и сказать все, как есть!
Он набрал в легкие побольше воздуха, сделал шаг вперед и, склонив голову, произнес:
— Ирина! Я люблю тебя!… И хочу, чтобы ты стала моей женой!
Ну, вот и все! Самое главное сказано! Теперь дело за ней. Он поцеловал ее волосы и снова отступил на шаг, чтобы видеть глаза, когда она будет отвечать.
Она молчала. Напряженное ожидание повисло в воздухе, будто на городской площади за несколько секунд до казни. Но вот Ирина подняла голову и посмотрела Володе прямо в лицо.
— Знаешь, Володя… Ты очень, очень, очень хороший человек! И ты мне нравишься. Как до сих пор еще никто не нравился. Но… я не хочу делать скоропалительных выводов. Потому что от моего ответа будет зависеть, как твое, так и мое счастье. Я не хочу, чтобы мы потом сожалели о поспешно приня-том решении. Давай подождем еще немного. Летом у меня отпуск. Мы встретимся, и…
— Я так и рассчитывал! — радостно согласился Володя с ее предложением.— Нам нужно время, чтобы проверить себя. А сейчас, пойдем к гостям. Нас там, наверное, уже заждались.

Одевшись потеплее, они отправились к елке и снова окунулись в атмосферу новогоднего праздника.

Хороводы, песни под гармошку, бенгальские огни, летающий серпантин, хлопушки — всеобщее веселье захватило и Володю с Ириной.
Кто-то вынес Шампанское, бокалы, и, прямо здесь, у елки, все снова выпили за Новый год, за сча-стье, за любовь!
Вроде бы, все замечательно. Но Володю не отпускало какое-то щемящее чувство. Что-то в их с Ириной разговоре было не так? Не так, как он ожидал. Но что?… Ее ответ? Но она сказала то, на что он втайне надеялся. Им, действительно, нужно все осмыслить. Нет, она все сказала правильно! Но… как-то сухо. Именно, сухо! Официально. Не от души. Вот оно! Не было чувств в ее словах! Она гово-рила так, будто объясняла, как пройти на улицу Карла Маркса. Значит, нет в ней еще любви? Такое чувство не скроешь под декларативными фразами. Но, ведь, она не сказала — нет? А, значит, есть еще надежда.
Они гуляли до самого утра. Потом друзья проводили гостей на электричку и завалились спать до полудня.

Весь следующий день они провели втроем. Володя и Ирина больше ни словом не обмолвились о вчерашнем объяснении. Атмосфера чувств слегка поутихла. И они провели еще два прекрасных дня в лесу, в деревянном деревенском доме, хранящем в себе многие, многие тайны, к которым теперь доба-вилась еще одна. А, значит, дом живет! И будет жить еще очень, очень долго.

Ирина уехала через шесть дней. Каникулы уже заканчивались, и ей нужно было готовиться к шко-ле. Тем более, первый год после университета. Она, ведь, не кто-нибудь — учительница. Поэтому нужно много работать, чтобы соответствовать такому высокому званию, чтобы не обмануть надежды своих учеников.
После ее отъезда Володя заметил, что всегда такой веселый и жизнерадостный Костя стал сникать. Он понял, что с другом что-то произошло. Но тот своими неприятностями делиться не спешил. И, ко-гда Володя спрашивал, в чем дело, отвечал, что сам пока понять не может. Но, как только во всем раз-берется, тут же ему расскажет.
Когда же Володя открылся, что сделал Ирине предложение, Костя совсем исчез. Три дня о нем ни-кто ничего не слышал.
В поисках друга Володя весь извелся. Но о нем ничего не знали даже родители? Обзвонили все больницы, все морги — ни слуху, ни духу?
На четвертый день он заявился к Володе. Опухшие глаза, опавшие щеки. И разило от него, как с помойки, куда слили цистерну спирта. Он еле языком ворочал. Поэтому добиться от него внятных объяснений о том, где он был, и что с ним случилось, Володя не мог.

Он заставил друга принять душ и уложил его в постель. А сам позвонил родителям и обрадовал, что Костя у него, жив, здоров, но очень устал и теперь спит. А потому то, что с ним произошло, выяснится только завтра.

Утром оба друга бродили из угла в угол. Костя что-то пыхтел себе под нос, но, по-видимому, никак не мог решиться на разговор. Володя тоже молчал. Но молчал с умыслом, чтобы “горе-алкаш” собрал-ся с мыслями и открыл, наконец, тайну своего загадочного поведения.
Обстановка накалялась.
— Ну, чего молчишь? — взорвался первым Костя.— Тебе бы сейчас врезать мне хорошенько! Да, пинком под зад, чтобы и дух простыл! А он, видите ли, благородно готовит завтрак. Будто не догады-вается, что его предал лучший друг! Ну, что смотришь? Предал я тебя, понимаешь!
Володя молча продолжал жарить картошку. Мало ли что бывает с похмелья. Башка разваливается, все видится в черном цвете.
— Нет, ты: или святой, или прикидываешься? Я говорю, что предал его! Предал дружбу! А он мол-чит!… Ну, раз ты молчишь, я сам скажу! Я люблю Ирину! Что смотришь, как баба на новый руль? Да, люблю! Сам же просил присмотреться повнимательнее. Вот, я и присмотрелся. Чтоб глаза мои на лоб повылезали. Люблю я ее, вот в чем беда,— и Костя уткнулся в грудь опешившего друга.
— Понимаешь, я, ведь, тоже признался ей в любви. Перед самым отъездом. Не знаю, как это полу-чилось?
— И что она тебе ответила? — загробным голосом спросил Володя после непродолжительного молчания.
— Ничего не ответила. Посмотрела как-то непонятно и тихо сказала, мол, не надо об этом. И все.
Они снова замолчали, но теперь надолго. Володя дожарил картошку. Они позавтракали. И все в полной тишине. О том, какие мысли бурлили в каждом из них, можно только догадываться. Наконец, Володя пришел к какому-то выводу.
— Вот что, друг! — сказал он, делая ударение на слове “друг”.— Мы вместе с тобой прошли и огонь, и воду. Мы не раз спасали друг другу жизни. Мы прошли войну. И ни разу, ты слышишь, ни ра-зу не усомнились: ни ты во мне, ни я в тебе. Наша дружба выдержала все испытания! Так неужели мы сейчас позволим женщине! встать между нами. Нет! Мы не будем стреляться из-за нее на дуэли. Мы поступим умнее. Пусть она сама себе выберет спутника жизни. Ведь, нет ничего хуже, когда она будет любить одного, а замуж выйдет за другого. Тогда всем троим беда будет.
— Володька! Ты настоящий друг! Мудрее этот вопрос не разрешил бы сам Соломон! Если тебе нужна будет моя жизнь? Только скажи, и я…— слезы потекли у Кости по щекам.— Я для тебя…
— Я знаю, братишка, знаю. Я сам для тебя… на все готов.
Если бы его друг знал, каких душевных мук стоило ему такое решение? Сердце Владимира разры-валось на части. Умом он понимал, что такое решение — правильное! Но его душа противилась. Ведь, он впервые в жизни полюбил. А теперь что? С кем-нибудь другим еще можно было бы побороться. Но Костя — его друг! Единственный, настоящий друг!

И все-таки, правильно он поступил! К тому же, не все еще проиграно.

Они написали Ирине совместное письмо. Что оба любят ее и ждут выбора. Что любое ее решение примут без обид, потому что хорошо понимают, что не люди выбирают любовь, а она их.
Ирина написала, что они оба нравятся ей. Но каждый по-своему. Что в чувствах своих она по-прежнему еще не разобралась. Вот придет лето, они встретятся, и тогда будет видно, что и как. В об-щем, ничего определенного так и не ответила.
После такого письма ребята решили переписываться с ней по отдельности. И до лета в присутствии друг друга ее имени не упоминать.
Как решили, так и сделали. Между ними давно уже было заведено: если решение принято, то оно сразу же становится законом, крепче Конституции, который надлежит исполнять без всяких оговорок. И этот договор действовал. Пока не было получено уведомление, что властительница их сердец прие-дет в гости в первой половине июня.

И тогда уже ее имя не сходило у них с языка. Каждый знает, что нет ничего хуже, чем ждать или догонять. С одной стороны, время тянется, а с другой, его катастрофически не хватает. Ребята совсем извелись. Надо же было еще договориться на работе и взять отпуска к ее приезду? Да, настроение у обоих, словно при игре в рулетку: ставки сделаны, колесо вращается, даже шарик запущен! Вопрос в том, какой цвет выпадет: красный или черный?

Ирина приехала, как и обещала, седьмого июня. Она еще похорошела. В легоньком летнем платьи-це она казалась совсем девчонкой. Ах, эта дивная плавная походка! Каштановые волосы уже слегка выгорели на солнце и были перехвачены сзади заколкой-бабочкой. На губах все та же загадочная улыбка. Не изменилось и выражение глаз: в них все та же мудрость битого судьбой человека, но вы-шедшего из всех передряг победителем.
Два букета цветов, преподнесенные ребятами, не могли выразить и тысячной доли тех чувств, кото-рые бушевали у них в сердцах.
Они снова приехали к Володе на квартиру, где Ирина заняла уже знакомую ей комнату. По случаю приезда, как водится, было застолье. Но никто так и не решился задать вопрос, который мучил всех троих почти полгода. Так уж получилось, что гостья устала с дороги и рано пошла спать. А может быть, это была обычная женская хитрость. Но, так или иначе, а ребята вынуждены были отложить важный разговор до утра. Костя даже домой не пошел. И так же, как Володя, завалился на диван прямо в одежде. Было решено, что завтра утром они первыми проснутся, войдут к ней в комнату и поставят, наконец, все точки над “І”.

“Перед смертью не надышишься”,— гласит народная мудрость. Друзья убедились в этом на собст-венном опыте. До четырех часов утра, пока не начало светать, они глаз не могли сомкнуть. Все думы ретивые одолевали. А в четыре часа, как отрезало, уснули оба и сразу.

Когда они проснулись, солнце поднялось уже так высоко, что заглядывало в самые окна, добираясь до глаз даже через закрытые веки. На кухне что-то шипело и пыхало. А по комнате плыл волшебный аромат готовящегося завтрака.
В то время, как ребята открыли глаза, приоткрылась и дверь в их комнату. На пороге появилась Ирина.
— Вставайте, лежебоки! Кто-то обещал сегодня прекрасный клев. Завтрак уже готов. Я тоже.
Костя покраснел. Это он вчера похвалялся показать место, где за полчаса можно ведро рыбы нало-вить. Но, вроде, не говорил, что на рыбалку они пойдут именно сегодня? На сегодняшнее утро у них с Володей другие планы. Друзья в оправдание стали что-то бурчать, но Ирина их перебила своим сме-хом:
— Видели бы вы, какие вы сейчас смешные? Совсем, как котята, только что вытащенные из воды: недовольные, мокрые, что-то пищат, а не поймешь. Не волнуйтесь, я еще две недели буду у вас гос-тить. Успеем и на рыбалку сходить и в деревню съездить. Летом там, наверное, здорово! А елочка на-ша как поживает? Растет?
— Что с ней может случиться,— пробурчал Костя.— Она для того и посажена, чтобы расти.
Тон, которым это было сказано, заставил Ирину повнимательней взглянуть на ребят.
Лица, то ли недовольные чем-то, то ли обиженные. Оба отводят взгляд, словно набедокурившие школьники.
— Вы что, не с той ноги сегодня встали? Или я провинилась в чем? За что такая немилость? — ска-зала она, удивленно приподняв брови.
— Ты уж извини нас,— смущенно проговорил Володя, потупившись в пол.— Дело в том, что вчера вечером мы с Костей договорились, что придем к тебе рано утром и, наконец… в общем, узнаем, на кого пал твой выбор. Ты понимаешь, о чем я говорю!
— Мы еще вчера хотели все выяснить,— вступил в разговор Костя.— Но потом решили не портить никому настроение. Ведь, как минимум, один из нас должен получить отставку. Если не оба сразу. Да, и ты устала с дороги. Поэтому выяснение отношений мы перенесли на сегодняшнее утро. И вот, про-спали! Опять все как-то не так складывается.
— Со стороны, наверное, это выглядит глупо,— сказал Володя, глядя ей прямо в глаза.— Мы, вро-де двух малышей, которые не могут поделить конфету. А потому сидят и дуются на нее. Но ты пред-ставь, в каком напряжении мы жили эти полгода? В общем, наши судьбы — в твоих руках! Если ты готова, то лучше выслушать отставку прямо сейчас! Все-таки будет какая-то определенность. Мы, ведь, даже не знаем, как себя с тобой вести?
Теперь пришла очередь Ирины опустить глаза. Даже через загар было видно, как она покраснела.
— Простите меня, ребята,— сказала она прерывистым голосом.— Я должна была обо всем дога-даться. Но я так обрадовалась нашей встрече, что… Я думала, что лучше будет объясниться перед мо-им отъездом. Чтобы не мешать нашей дружбе. Теперь я понимаю, что это была большая глупость с моей стороны. Вы не подумайте, я не эгоистка какая-нибудь? Так получилось, потому что вы мне оба очень дороги. И я до сих пор не знаю, как мне сказать. Вдруг, это как-то повлияет на нашу дружбу? Я не хочу быть яблоком раздора.
Насупила тишина. Друзья ждали “приговора”. Но Ирина все никак не могла произнести его. Володя посмотрел на ее мучительные усилия выдавить хоть слово, представил себя на ее месте и… пожалел бедную девушку. Он бы, наверное, тоже не смог объяснить свои чувства сразу двум, пусть по-разному, но дорогим его сердцу женщинам, если бы знал, что одну из них он должен огорчить отказом.
И, как же быть? Как помочь ей?
Ну, конечно! Как же он раньше не догадался.
— Вот что, ребята,— сказал Володя.— Я пока за квасом сбегаю. Мне кажется, что так будет лучше.
Он прошел в кухню, взял трехлитровую банку и уже потянул за ручку двери, собираясь уходить, когда услышал Иринин голос:
— Володя! Подожди. Пусть лучше Костя сходит. А с тобой мы поговорим. Так, действительно, лег-че будет.

У Володи чаще забилось сердце. Ведь, помимо всего прочего, он своим уходом подсознательно пы-тался оттянуть ту последнюю роковую минуту, час “Ч”, как говорят в армии, когда перевернется мир, и начнется отсчет новой жизни. Но судьба распорядилась по-другому.

— Володя! — сказала она, когда Костя ушел, и решительно посмотрела ему в глаза.
Его зрачки расширились. В голове зазвенело, как после первого ранения, когда он пришел в себя на больничной койке.
— Я уже говорила, что ты мне очень дорог… Я очень дорожу твоей дружбой! Но, так уж получи-лось, что полюбила я… Костю. Сама не знаю, почему? Может потому, что он похож на дядю Антона? Или на то есть еще какая причина? Не знаю?… Разве мы можем сказать, за что любим?
С самых первых дней ты был для меня, как друг. Как брат. Даже, как отец! Я всегда преклонялась и буду преклоняться перед твоей мудростью, добротой, пониманием. Ты — сильный человек! Я это знаю и чувствую. Если здраво рассудить, то ты намного превосходишь Костю: и умом, и талантом. Но, ведь, сердцу не прикажешь? Любовь не признает ни достоинств, ни недостатков. Это — внутреннее ощущение. Просто, понимаешь, что без этого человека жить невозможно. И не важно, академик он или токарь, ты его любишь, и все.
Володя слушал ее речь, скрепя сердце. Рушился мир, созданный его богатым воображением. Боль в груди поджимала к глазам слезы. Но ни одна капля не скатилась по его щеке. Мужская гордость вста-ла плотиной на их пути. Может потом, когда он останется один, они и прольются на холостяцкую по-душку. Но сейчас он выдержит все! Даже, если земля разверзнется под ним, он не выдаст себя!
Все эти полгода он внутренне готовился получить отказ. Продумывал всевозможные варианты по-ведения. Убеждал себя в том, что жизнь на этом не кончается. “Все, что ни делается,— к лучшему!” — часто повторял он себе. И все-таки, в нем жила надежда.
Все рухнуло в одночасье. Внешне он еще пытался держаться. Поздравил Ирину. Наконец-то, и ей улыбнулось счастье. Сказал, что Костя вполне достоин ее. Что он намного лучше, чем она думает. Впрочем, в этом она еще успеет убедиться.
Он еще что-то говорил. Говорил, как автомат. И если бы Ирина его остановила, он вряд ли бы вспомнил, о чем идет речь.
Она понимала, что сейчас творится в его душе. Наблюдая его борьбу с самим собой, она только те-перь почувствовала, как сильно он ее любит. Она бросилась к нему на шею и стала целовать, размазы-вая свои слезы по его щекам. А он готов был поклясться, что слышит перезвон ее волосков цвета ко-локольной меди, когда она дрожала от рыданий на его груди.
Он стал ее утешать. Убеждал и ее, и себя одновременно:
— Может уйти женщина,— говорил он.— Она может даже умереть. Но любовь — вечна! Она — на всю жизнь! И не важно, где твоя любимая, с кем она. Главное в жизни — любовь! Любовь, которая живет в твоей душе, ведет по жизни и всегда поддержит в трудную минуту…
Вот, так и застал их Костя в объятиях друг друга. Володя посмотрел на его испуганное лицо и гру-стно улыбнулся.
— Ну, что ж: король умер! Да, здравствует, король! — сказал он, подводя Ирину к своему другу и соединяя их руки.— Счастья вам, ребята! Как я только что говорил: главное в жизни — любовь! Смотрите же, не расплескайте ее, шагая по этой трудной дороге. Не осушите свои сердца ложью, гру-бостью, недоверием. Постарайтесь сохранить вашу любовь, хотя бы лет на сто… Что-то я речи стал говорить, как на банкете. Наверное, мне сейчас лучше побыть одному.

И он удалился, оставив влюбленных друзей.

Не так то просто пережить крушение любовных надежд.
Володя постоянно себя убеждал, что должен радоваться за своих друзей, за их обретенное счастье. Он видел, как огорчаются, глядя на него, Ирина и Костя, как переживают. “Сердцу не прикажешь. Сердцу не прикажешь…”— постоянно повторял он себе, словно поврежденная долгоиграющая пла-стинка.
Но разве можно справиться с “болезнью”, когда даже самые лучшие друзья при встрече с ним, чуть не плачут от жалости? Они будто чувствуют вину перед ним. Скорее всего, они и счастья, которое вы-пало на их долю, еще полностью не осознали?
И все это из-за него. Из-за его страданий, скрыть которые не всегда удается. Нужно оставить их вдвоем, оставить на время. Сейчас они только отравляют друг другу существование.
Он откровенно сказал об этом Ирине с Костей. Убедил их, что сейчас ему лучше побыть одному и уехал в деревню.
Нет! Он не жалел себя! Он все очень хорошо понимал. Это — жизнь! В ней всегда будут и огорче-ния, и радости. Странно, люди почему-то чаще запоминают горестные моменты, чем счастливые? Ин-тересно, почему?
Может, потому, что приходится прилагать много усилий, преодолевая выпавшие на их долю непри-ятности, искать выход? Тогда победа становится в десять… нет, в сто раз дороже! Это победа над об-стоятельствами. А победа над собой — неизмеримо выше! Выше потому, что требует затраты значи-тельно больших душевных сил. И здесь никакие действия не могут помочь. В таких обстоятельствах лучший помощник — время.

А что же счастье? Неужели, оно, действительно, такое незаметное, что узнаем мы о нем, о том, что оно было, лишь после того, как его теряем?

Такие и тому подобные мысли бороздили вместе с Володей огород, ухаживали за рассадой, сполза-ли тоненькими ручейками по оконному стеклу, когда шел дождь. С этими мыслями он бродил по лесу, почти ничего вокруг себя не замечая. С ними он сидел на берегу узенькой речушки, быстрое течение которой напоминало ему о времени. А ржавая торфяная вода, начинающая свой путь из чистых клю-чей, говорила о переменчивости бытия.

Костя с Ириной не решались нарушить его одиночество и потому в деревне не появлялись. Конечно же, они переживали за друга. Но, ведь, могло так случиться, что на Володином месте оказался бы Кос-тя. И тогда, переполняемые любовью сердца переживали бы уже за него! Такова жизнь! Где счастье, там и горе.

Две недели пролетели незаметно. Ирине пришло время уезжать. Костя решил поехать вместе с ней и познакомиться с ее родителями. Они заехали к Володе попрощаться. Приезд друзей его очень обра-довал, вывел из дремотно-философского состояния. Он даже поехал в город, чтобы проводить их.
— Когда же свадьба? — спросил он засмущавшихся влюбленных, когда их вещи уже лежали в ав-тобусе.
— А как ты догадался, что мы уже заявление подали? — спросил удивленный Костя.— Мы еще ни-кому об этом не говорили?
— А зачем время тянуть, когда и так все ясно? — улыбнулся Володя.— Куй железо, пока горячо! Вам теперь друг без друга, как часам без стрелок, вроде бы и слышно, как икают, а времени не узна-ешь?
— Ты нам тоже нужен,— сказала ему Ирина.— Иначе весь часовой механизм может остановиться. Помни об этом.
Объявили отправление. Ирина и Костя сели на свои места. Автобус тронулся.
Володя долго смотрел им вслед, пока машина ни превратилась в маленькую точку. Потом он пошел домой, достал бутылку “Киндзмараули” и долго сидел, потягивая непроницаемо красное, с фиолето-вым оттенком, вино. Он ни о чем не размышлял и, что удивительно, совершенно не пьянел.

Ночевать он остался в городе.

Телефонный звонок разорвал тишину ночи короткими частыми гудками.
Междугородка?
Володя вскочил, словно услышал сигнал тревоги, и тут же стал шарить рукой справа от себя, пыта-ясь нащупать автомат. Мальчишкам, прошедшим войну, она часто снится. Они снова сопровождают грузы, вместе с погибшими товарищами ходят в атаки, подрываются на минах, будто наяву, видят, как автоматная очередь прошивает тело. Только теперь они не испытывают физической боли. Мало того, их теперь нельзя убить! Это подсознательная память играет с человеческой психикой, заставляя быв-ших солдат вскрикивать по ночам.
Когда Володя осознал, где находится, и, что это, всего лишь, звонит телефон, он облегченно вздох-нул, смахнул со лба несколько крупных холодных капель пота и взял трубку.
— Да!… Алло! Кто это? — сыпал он вопросами, пытаясь спросонья разобрать чей-то далекий, но знакомый голос.— Алло!… Костя? Это ты?… Что случилось?
— Володя! Нет времени: мы попали в аварию! За меня не волнуйся. Отделался парой ушибов, да кожу рассек над правой бровью при падении. Зашили уже. Но все это чепуха. Ирина в тяжелом со-стоянии! Она в реанимации. Без сознания. Поврежден позвоночник… Володя, ты мне нужен! Приез-жай скорее.
По-видимому, Костя хотел еще что-то сказать, но короткие гудки оборвали разговор.

В критических ситуациях Володя действовал четко, без промедлений, словно по давно обдуманно-му плану. Может, именно поэтому он привез из Афгана орден «Красного Знамени» и две медали «За отвагу». Он тут же позвонил одному из своих клиентов по автосервису, человеку творческому и пото-му часто гастролирующему по стране и даже за рубежом. Поскольку на личный автомобиль Володя денег еще не набрал, то пользовался машинами своих знакомых, по доверенности, конечно. А за это он, периодически, делал для них профилактический осмотр. “Волга” же творческой личности, когда тот был в отъезде, находилась в его распоряжении постоянно. Вот он, первым делом, и позвонил ему, чтобы узнать, уехал хозяин на гастроли в Болгарию или еще нет. Тот оказался дома. Но, когда узнал в чем дело, машину взять разрешил и на столько, на сколько это будет нужно.

Ночь. Звездное небо над головой. Широкая полоса асфальта петляет в свете фар несущегося с неве-роятной скоростью автомобиля. За четыре часа пути Володе встретились только три машины, да две он обогнал. А поскольку трасса была, практически, пустынной, педаль газа все время упиралась в пол.

В начале седьмого утра Володя уже припарковался неподалеку от больницы. Но, как минимум, до восьми часов его туда категорически отказывались пускать.
Делать нечего. Он вернулся к машине и решил немного поспать. Но, хоть он и провел в дороге всю ночь, заснуть у него так и не получилось — волнение за друзей не давало ему расслабиться.
Через два часа он снова переступил порог Приемного покоя.
— Девушка, милая! То, что вы говорите, я знал еще вчера вечером, когда был более чем за семьсот километров отсюда! — уговаривал он дежурную сестру.— Мне срочно нужно их увидеть! Полтора ча-са назад вы сказали, что после восьми можно подойти. Теперь говорите, что еще час ждать нужно. Вы понимаете, что это — мои друзья! Дороже их у меня на всем свете никого не осталось.
Так получилось, что, когда он все это говорил, мимо проходила медсестра из реанимации, приятная девушка лет двадцати.
— Валя, может, возьмешь его с собой,— остановила ее дежурная.— Пусть посмотрит: Бурмистрова со вчерашней аварии.
— Валечка! Проводите меня! Я буду вечный ваш должник! — бросился к ней Володя.— Всю ночь машину гнал! Видите, даже не побрился.
— Ну, этим сейчас никого не удивишь,— сказала Валя, осматривая его с ног до головы.
По-видимому, он произвел на нее благоприятное впечатление, и она согласилась.
Они прошли по коридору, свернули направо, вошли в лифт. Дежурный лифтер закрыл дверцы и нажал кнопку.
— Валечка! Может, вы скажете: как она? Что с ней? А то, ведь, там, внизу, ничего толком не объяс-нили,— поинтересовался Володя, заглядывая девушке в глаза.— Неужели все, действительно, так серьезно?
— Множественные переломы, ушибы, сотрясение мозга, поврежден позвоночник. Пока ничего оп-ределенного сказать нельзя. Если придет в себя… Простите, когда придет в себя, проведем более точ-ное обследование. Тогда и будет все ясно.
Они вышли из лифта, пошли по коридору.

— Там с ней сидит какой-то парень,— продолжала медсестра.— Наверное, муж… Жених? Надо же, какое несчастье. А вы кто?… Друг? Хорошо! Вот сюда, пожалуйста.

В палате стояли две кровати. Одна была пустой. А на другой лежала Ирина.
Когда Володя посмотрел на нее, сердце его сжалось от боли.
Лежала она под белой простыней. Было видно только серое безжизненное лицо, да бледная рука, которую держал уснувший в кресле Костя. Его голова была забинтована, а другая рука подвязана к шее. По-видимому, что-то с плечом, по повязке сообразил Володя. У кровати стояла капельница. А в головах, у стены, оборудование, ведущее контроль за сердечной деятельностью. Оно монотонно пика-ло, нарушая гробовую тишину палаты. Это пиканье угнетающе действовало на нервы, но одновремен-но давало надежду, что пациент еще сможет покинуть петлю Мебиуса и вернуться к нормальной жиз-ни.
Сестра разрешила побыть здесь минут десять и вышла, неудачно хлопнув дверью.
Костя проснулся. Он сначала даже не понял, что этот небритый человек в белом халате — Володя. Он не ожидал увидеть его так быстро.
— Привет, братишка. Как хорошо, что ты приехал,— прошептал он, бросаясь навстречу другу.— Это кошмар какой-то, понимаешь? Нелепость! И никто ничего не знает. Мы с тобой видели и обгоре-лые трупы, и оторванные конечности, и море крови, вперемежку с человеческим мясом. Но там была война. Там к этому быстро привыкаешь. А здесь…— он грустно посмотрел на Ирину.— Ты помнишь, как она вчера смеялась? Была такая веселая, жизнерадостная. И вот, все рухнуло в один миг. Все, по-нимаешь?
Он заскрипел зубами и, сжав в кулак здоровую руку, стукнул себя несколько раз по лбу.
— Мне до сих пор кажется, что я сплю… или принимаю участие в какой-то дешевой постановке? Все жду, что, вот, сейчас, режиссер остановит съемку, и она встанет. И будет такая же, как всегда. Та-кая…
Он не договорил и снова сел в кресло.
Володя молчал. Он чувствовал, что его душат слезы. Что комок застрял в горле и не дает сказать ни слова.
Да, что же это такое? Почему так несправедлива, так беспощадна жизнь?!

Друзья молча смотрели на серое, мраморное лицо в белых простынях, пока сестра не выпроводила их за дверь. Приближался обход.

Они ушли в конец коридора и стали у окна, дожидаясь, когда процессия в белых халатах закончит свой утренний ритуал.
— Как это случилось? — спросил Володя друга, присаживаясь на подоконник.
— Как случилось? Даже не знаю?… Помню, мы сидели, разговаривали. Ирина рассказывала, как она в четвертом классе какого-то рыжего умудрилась поколотить. А он на два года ее старше был. Та-кая история смешная… Сейчас не помню? Но мы хохотали от души. И тут: визг тормозов! Автобус стало заносить. Мы полетели в кювет. Я даже не успел ничего сообразить, как вылетел в разбившееся окно, когда автобус перекатывался через крышу. Я видел, как он сделал еще полтора оборота и встал на колеса. А дальше кровь стала заливать мне глаза. И еще ужасно болело плечо. Рука висела, будто чужая.
Я попробовал встать на ноги. Но у меня ничего не получилось. Я сделал еще одну попытку. И снова неудача. Только с третьего раза мне кое-как удалось подняться. Но не успел я сделать и двух шагов, как моя голова закружилась, и я потерял сознание.
Очнулся, когда “Скорая помощь” понаехала. Плечо мне уже вправили. На голову наложили повяз-ку. Но рука все равно не слушалась и очень болела — болела больше, чем башка.
Я видел, как вытаскивали тела из покареженного автобуса, складывали: отдельно мертвых, отдель-но живых… Картина была такая же, как под Кандагаром. Помнишь, после того боя, когда и нас с то-бой в первый раз зацепило…
Я искал глазами Ирину, но так и не увидел. Меня загнали в “Скорую” и привезли сюда…
Нашел я ее здесь, в реанимации. Надежд на то, что она выживет, нет, практически, никаких. Так врач говорит. Одна надежда — на чудо! И даже, если оно произойдет, то еще неизвестно, сможет ли она двигаться? Поврежден позвоночник! В общем, говорят ждать нужно. Видел в ее палате вторую кровать? Пустую. Так это мужика какого-то сегодня ночью увезли. Так и умер, не приходя в сознание. Тоже из нашего автобуса. Ох, беда, беда?!
Костя все говорил и говорил. За последние сутки на его долю выпало столько испытаний, что нуж-но было кому-то излить душу. Кому же еще, если не лучшему другу, который способен не только вы-слушать и понять, но и разделить на двоих всю накопившуюся боль.
Из Ирининой палаты вышли врачи. Друзья бросились к ним.
— Что? Как? Есть надежда?… Все без изменений… Нужно ждать…

Нужно ждать!

Уже целую неделю она была без сознания. Ребята вместе с родителями по очереди дежурили у ее постели: ночью — Костя и Ольга Петровна, мама Ирины, а днем — Володя и Виктор Николаевич — отец.
Все это время Володя жил у Ирининых родителей. Вернее, ночевал. Потому что вставал он обычно до рассвета и рыскал по городу в поисках цветов. А когда натыкался на более, менее подходящую клумбу, беспощадно стриг ее и тащил свой трофей в больницу. Здесь Ольга Петровна делала их них букеты и расставляла по всей палате.
Но на четвертый день цветы уже некуда было девать. Их раздавали всему персоналу: от уборщицы, до главного врача. Как Ольга Николаевна ни уговаривала Володю, чтобы носил он их хотя бы раз в неделю, ничего на него не действовало. Он решил, что, если отыщет и принесет настоящие белые ро-зы, то Ирина сразу очнется, и все у нее будет замечательно! Поэтому он продолжал задаривать мед-персонал больницы цветами, а Ольгу Николаевну заставлял искать все новую и новую посуду.
И вот, однажды, он наткнулся на целую клумбу белых роз! Они только, только начали распускать-ся. Он две ночи бродил по соседству, но сорвать хотя бы один цветок ему так и не удалось. Здесь по-стоянно дежурила милиция. Володя уже падал от усталости, но ничего поделать не мог — не покидали стражи порядка своего поста ни на минуту.
В отчаянии, он решил идти напролом. Подойти прямо к патрулю и все им рассказать. Что они, не люди? Хотя бы один цветок? Ему больше не нужно…

Они не только выслушали. Они сами нарвали ему целый букет!

Володя вошел в вестибюль больницы, гордо неся перед собой белые розы. Дежурная медсестра удивленно раскрыла глаза, отчего ее брови спрятались под осветленную челку. Потом на ее губах поя-вилась приветливая улыбка.
— Вот, что значит сердце,— приветливо сказала она.— Оно все чувствует. Целую неделю ты носил тюльпаны. А именно сегодня — розы! Да, еще — белые! Тебе, наверное, позвонили? И все равно, мо-лодец! Это же надо — белые розы!
— Аленка, милая, никто мне не звонил.
У него екнуло сердце, мелькнула догадка.
— Неужели… она очнулась? — спросил он прерывающимся голосом.
И хотя, шагая через весь город с букетом белых роз, он надеялся именно на это… чудо, где-то в глубине души он не верил, что такое возможно. Люди часто придумывают себе сказочку для самоус-покоения: вот, если… то… Но верить в нее по-настоящему, никто не верит.
И вот, пожалуйста! Неужели, правда?
— Как же, как же,— воскликнула медсестра, обрадованная тем, что первая сообщает хорошую но-вость.— Пришла в себя! И даже говорила! Если все будет нормально, то сегодня ее в общую палату переведут.
— Аленка! Дорогая ты моя!
Володя сгреб ее одной рукой за талию, притянул к себе и от души поцеловал в раскрывшиеся на-встречу губы.
— Вот тебе за это! — и он протянул зардевшейся от смущения девушке белую розу на длинном ко-лючем стебле. Потом еще раз поцеловал и побежал вверх по лестнице, твердя себе под нос одно и то же:
— Сработало! Сработало!
У палаты он остановился, чтобы перевести дыхание. Из-за двери доносились голоса, и даже был слышен смех.
Володя вошел. Он увидел Ольгу Петровну, Виктора Николаевича и Костю. Они говорили громко и больше не боялись нарушить тишину. Слишком долго они общались шепотом, чтобы не нанести больной еще какого-нибудь вреда. И вот, первая радость — Ирина очнулась! Недели напряженного ожидания закончились. Будет жить! Вот, что главное. И ожила палата.
Володя подошел к кровати и рассыпал по ней свой трофей — белые розы! Ирина смотрела то на не-го, то на цветы, а по щекам ее текли слезы, словно капельки утренней росы по белым лепесткам.

— Володя! — только и смогла произнести она.

Прошло еще три дня. У Володи заканчивался отпуск. Пришло время уезжать. Он, может, и не спе-шил бы так, оформил бы за свой счет и остался еще на недельку. Но не было больше надобности. Ири-на пришла в себя. Правда, врачи говорят, что двигаться она больше не сможет. Но здесь он уже не в состоянии помочь. Единственное что, завтра должен приехать из Москвы то ли профессор, то ли ака-демик. Может, он даст ей какую-то надежду? Ну, ничего, послезавтра с утра он позвонит родителям Ирины и все узнает. И, если нужна будет помощь, он все готов сделать для нее! К тому же, Костя ос-тается. На работу ему спешить незачем, так как он все еще числится в больнице. Потом еще, наверное, и амбулаторное лечение будет. Видимо и отпуск ему продлят.
Была еще одна проблема, из-за которой нужно было срочно возвращаться: заканчивался срок дове-ренности на “Волгу”. Не хватало еще оставить машину здесь, в чужом городе. Вот, творческая лич-ность обрадуется!
В общем, все складывалось так, что ехать было необходимо.

И он уехал.

По приезде, на следующий день, он пошел в автосервис. А там столько дел накопилось, что при-шлось сидеть до полуночи. Как-то не привыкли люди делать чужую работу. Володя не любил копаться в бумажках. А именно их скопилось невпроворот. Ну, ничего, есть такое слово — надо! И он, скрепя зубы, пыхтел, забыв обо всем на свете. Он так был поглощен деятельностью, что не сразу услышал, как зазвонил телефон.
Первая мысль была об Ирине. Как же это он забыл позвонить? Володя снял трубку. Действительно, это был Костя.
— Еле нашел тебя,— кричал он, пытаясь пробиться через хрюканье на линии.— Раз десять уже к тебе домой звонил. Никого? Уже не знаю, что и думать? Вдруг, и ты попал в какую-то передрягу? По-сле этой аварии и таракан цветным телевизором покажется!… Как доехал-то? Все нормально? Без происшествий?… Чего молчишь?
— Все в полном порядке! — прокричал Володя, негодуя в душе на самого себя, что заставил друга волноваться.— Я, ведь, собирался позвонить. Да, тут работы столько набралось, что продыху нет. За-крутился, как вьюн на сковороде. Обо всем забыл. Сам видишь, где ночь провожу. Ты лучше скажи, что профессор, смотрел Ирину? Есть какие-нибудь надежды? Давай, рассказывай обо всем.
— В общем, дела такие,— начал Костя без дальнейших пререканий.— Шанс есть, но очень мизер-ный. Можно сделать операцию, но для этого нужно сверхточное оборудование. У нас в стране такого нет. Есть в Германии. Но там, понимаешь, частная клиника и операции платные. Профессор сказал, что в переводе на “баксы”, это будет около тридцати тысяч. Плюс содержание в стационаре. Если все сложить, то меньше, чем пятью десятью тысячами не обойдешься. Да еще гарантия пятьдесят на пять-десят. Даже не знаю, как быть? Ты-то, что думаешь, Володя?… Алло! Ты слышишь меня?
— Вот что! — отозвался задумавшийся друг.— После операции может быть хуже? Что говорят врачи?
— Профессор говорит, что вряд ли, но полной гарантии не дает.
— Я так думаю: пока есть хотя бы один шанс, пусть даже из тысячи, не использовать его было бы глупо. Даже, если бы вообще не было ни единого шанса, нужно было бы его искать! А если и это не даст результата, то создать такой шанс самому.
— С тобой поговоришь, и сразу начинаешь верить, что безвыходных ситуаций нет,— отозвался Костя приободрившимся голосом.— Только, вот, где денег взять? У Ирининых родителей не наберет-ся и двух тысяч. У меня сам знаешь — не больше. Ума голове не приложу, где взять остальные сорок шесть?
У Володи, как только зашел разговор о деньгах, сразу мелькнула одна идея. На первый взгляд, фан-тастическая. Но, чем дольше они говорили, тем яснее он понимал, что другого выхода нет. Поэтому он долго не раздумывал.
— Значит так,— сказал он уверенно.— Деньги я достану! Оформляйте там все необходимые доку-менты. Самое большое, через неделю деньги будут!
— Такие деньжищи за одну неделю? Ты что, граф Монтекристо? Или твой дядя — сам Рокфеллер?
— Все! Разговор окончен! Созвонимся через неделю!
Володя первым положил трубку.
Идея, которая пришла ему в голову, на первый взгляд, действительно, была безумной. Поэтому он и поспешил обнадежить друга по поводу денег — боялся, что, здраво поразмыслив, он от этой идеи сам откажется. А так: слово дано, и назад пути нет! Таков уж он был человек: если обещал, всегда делал. Не было еще случая, чтобы он кого-то подвел. Поэтому ему верили. Поверил и Костя. Хоть и казалось ему невероятным, достать такую сумму, да еще за одну неделю.

И что же это была за невероятная идея?

Дело в том, что вот уже год, как за Володей по пятам ходил его директор. Он хотел купить его де-ревенский домик. Уж, очень место ему понравилось под дачу. И деньжищи предлагал такие, что Воло-де и не снились. Но для него этот дом был не только строением с участком земли. Он был, вроде се-мейной реликвии, переходящей по наследству из поколения в поколение. Расстаться с домом, это бы-ло все равно, что продать свою руку или сердце, или еще какой орган. Разве можно продавать то, что заработано не твоими руками и, значит, тебе не принадлежит? То, что ты получаешь, как бы, во вре-менное пользование, пока живешь на этой Земле?
Раньше Володя думал, что такого произойти не может ни при каких обстоятельствах. И даже, если бы директор увеличил цену в три, пять, десять раз — он бы ни за что не согласился на эту сделку. Ведь, это все равно, что продать душу!

И вот, оказывается, что это не просто возможно,— это необходимо сделать! Разве не стоит того че-ловеческая жизнь? А человеческое счастье? Он свою жизнь готов отдать за любимого человека. А тут всего лишь дом. Володя подумал, что простят его предки за этот поступок. Ведь там, где они сейчас находятся, и откуда, возможно, наблюдают за ним, там материальные блага ничего не значат. Истин-ную цену имеют только поступки. Именно наши поступки, здесь, на Земле, будут лучшим памятником жившим до нас людям!

Через два месяца он провожал Ирину и Костю в Германию. Они уезжали вдвоем навстречу своей судьбе. Что их там ждало, никто не знал. Но они были вместе — и это главное! И еще у них был… Нет! У них есть — друг! Настоящий друг, всегда готовый прийти на помощь. Друг верный и надеж-ный. Который никогда не предаст. А это очень много.
— Я твой вечный должник,— сказал Костя, глядя Володе прямо в глаза.— Я для тебя…
— Прежде всего, друг! — перебил его Володя.— А между друзьями, как и между родственниками, никаких счетов быть не может. Таково мое убеждение. Не заставляй меня говорить банальности, типа: “На моем месте, ты поступил бы так же”. Лучше помолчим.
Перед самым отправлением он взял Ирину за руку, посмотрел в ее блестящие от слез глаза, нагнул-ся и… поцеловал. Поцеловал, как друг, в лоб. Сердце его на секунду сжалось. Горячая волна прокати-лась по груди. К горлу подступил комок. Но он быстро справился со своими эмоциями. И даже улыб-нулся.
— Ничего, ребята,— сказал Володя им на прощание.— Все будет хорошо! Пока мы вместе, мы — непобедимы! Помнишь, Костя, как любил говорить наш комбат?
— Будем жить, ребята! — сказал Костя, крепко сжимая руку друга.
— Будем жить! — ответил ему Володя, и оба посмотрели на Ирину.

— Будем жить,— сказала она растроганно, будто давала клятву верности.— Будем жить, ребята!

2000г.

Сергей Сальный