Наблюдая метаморфозы политической жизни в постсоветской России, стоит обратить внимание на особенности информационных войн, сопутствовавших им. Нагляднее всего они прослеживаются в судьбах наиболее легендарных их героев. В таких, например, как Доренко. Фигура, несомненно, героическая, высокоидейная, как говорили в «старину», и потому – симптоматичная, наглядно-показательная.

С той поры, как на шестой части суши обрушилась идеологическая надстройка и рухнул команд­но-административный каркас страны, информационные вой­­­­­ны, периодически возникающие и затухающие, стали рутинной реальностью. Как гражданские, так и внешнеполитические. Как с идеологическим, так и с коммерческим оттенками.

Самая первая – это та, что вспыхнула между набиравшей силу к концу 80-х годов демократией первого призыва и уходящей в небытие советской партноменклатурой. Сначала она шла в скрытой форме, и никто не хотел признаваться в ее ведении. Та война называлась «гласностью», и основным полем битвы в эфире была программа «Взгляд». Затем появилась площадка – «Пятое колесо». За ней – «600 секунд», где царил и властвовал Александр Невзоров.

Вот он и стал, пожалуй, первым в нашей стране практикующим «информационным киллером».

«Я чувствовал себя, – при­­­знался он в одном из интервью, – нормальным информационным бандитом, конквистадором, завоевателем информационного пространства».

Доренко моложе Невзорова на один год, а кажется, что они – люди разных поколений.

Так кажется, наверное, по­­­­­тому, что он – герой другой инфор­­­мационной войны. Не той, что разразилась между демократами первого призыва и советскими партократами позднего застоя (как в случае с Невзоровым).

Сергей Доренко стал героем первой в нашей стране олигархической войны.

Его университеты

Невзоров, как мы знаем, в университетах не учился. А Доренко один, по крайней мере, кончил. Тот, что назывался именем Патриса Лумумбы, то есть Университет Дружбы народов. В дипломе значатся сразу три специальности: переводчик с испанского, переводчик с португальского и преподаватель русского языка как иностранного. А перед тем, как оказаться в штате ЦТ, послужил в армии, посетил Южную Америку, поработал переводчиком в Мозамбике и в Анголе, болел тропической малярией два раза.

Его телеуниверситетом была работа ведущим сначала в информационной службе ОРТ, затем – в «Вестях», далее – мос­­­­ковским корреспондентом в ин­­­­формационной службе CNN. Вехой в его карьере стала программа «Подробности», кото­­­­­­­­рую он делал по очереди с Николаем Сванидзе. Со скандалом ушел на РЕН ТВ, где был принят с широко раскрытыми объятиями. Оттуда перешел на ОРТ, где изобрел информационно-аналитическую программу «Версии», с которой затем перешел на НТВ. Были еще «Характеры» на РЕН ТВ.

Но все это только присказка. Сказка началась потом, когда идеологические противостояния в стране сменились распрями имущественного порядка.

Начинались войны компроматов, в одной из которых, едва ли не самых памятных, и принял заметное участие наш герой.

Первая компроматная

То была война за обладание, насколько я помню, большим пирогом «Связьинвеста», в которой приняли участие Березовский, Гусинский и Пота­­­нин. В нее было вовлечено и правительство младореформаторов Немцова и Чубайса. Березовский и Гусинский проиграли на аукционе Потанину. Тогда-то впервые себя и проявил Доренко как отважный и искусный боец информационного фронта.

Это он, будучи ведущим программы «Время» на ОРТ, владельцем которого в ту пору был Березовский, «сли­­­вает» в эфир компромат на «ОНЭКСИМ», обвиняя банк в хищении нескольких десятков миллионов долларов у череповецкого комбината «Азот». Мимоходом сообщается, что «Связьинвест» куплен ино­­­­странными компаниями с сомнительной репутацией. Попутно рисуется образ монстра, прототипом которого подразумевался Владимир Потанин. Достается и младореформаторам. Тут всплывает история с гонорарами за рукопись книги о приватизации. Евгений Киселев на НТВ и Сергей Доренко на ОРТ вовсю раскручивают этот скандал с отчетливой социальной подкладкой. Второй это делает более страстно. Даже сладострастно. В тот момент возникли перебои с молочными смесями для младенцев, и Доренко с экрана телевизора указывает пальцем на виновника – на Чубайса. Он, мол, их и украл.

Ту войну и Березовский, и Гусинский проиграли. Но Доренко в ней набрался популистского опыта; в ней закалился его имидж – человека решительного и бесстрашного. А на пороге была следующая информационная битва с отчетливо выраженной политической подоплекой. Приближались судьбоносные выборы президента нулевого года.

Вторая компроматная

Диспозиция всем памятна: по одну сторону линии фронта – Примаков, Лужков, Гусинский и коммунисты, по другую – Ельцин, Путин, Березовский, Абрамович. На вооружении у первых – ОРТ, на стороне вторых – НТВ.

Многие считают, что исход сражения решил именно Доренко. Думаю, это преувеличение. Но что ему реально удалось, так это своими ежедневными «мочиловками» Лужкова и Примакова обрушить их рейтинги. Причем даже не столько посредством какого-либо конкретного компромата, сколько путем оплевывания противника в особо извращенной публицистической форме.

Вот характерный образец: «На этой неделе московский мэр стремительно терял честь и достоинство. Мы же, как и подобает наблюдателям и юным натуралистам, продолжали самым хладнокровным образом изучать две эти сущности с цветом и запахом. Теперь уже изучаем то, что от них осталось. Под микроскопом».

При таких способностях унижать и оскорблять оппонентов не нужны никакие компрометирующие материалы.

Доренко точно понимает, что, когда он кого-то «мочит», то работает не в рамках юридического разбирательст­­ва, где процессуальные стороны могут оперировать фактами, проверенными и перепроверенными свидетельствами, но на публику, которая готова поверить тому, чему легче и проще поверить, тому, что укладывается в привычные стереотипы и в устоявшиеся каноны. Он владеет техникой высказывания утверждений в форме предположений, которые при этом звучат как истины в последней инстанции.

Вытолканный из эфира в дверь после прихода Путина, он протиснулся на какое-то время в окно. Для Доренко «окном» стал еженедельный эфир на мос­­­­­ковской кнопке. Высунулся он не­­­­­на­­­долго. Но его возвращение запомнилось рассказом о квартире Березовского, доставшейся Примакову.

Для пущей убедительности он посадил перед телекамерой извест­ного дизайнера Владика Монро со стаканом, и тот в течение минут десяти нес нетрезвую ахинею, из коей самым осмысленным фрагментом явился рассказ о том, как он спалил квартиру олигарха, а вместе с ней собаку, и что от нее осталась черная тень. Доренко эта подробность особенно восхитила. Он из этого вывел парадокс: нынче Примаков живет в 800-метровом жилище с тенью собаки Березовского.

Что-то смердяковское в этом было. И главное: Чисто смердяковский рас­­­чет: «В суде не поверят-с, а в публике поверят-с!»

Что примечательно: ведь в тот мо­­­­мент рейтинг экс-премьеру уже был без разницы. А Доренко продолжал его «мочить» из одной любви к этому высокому искусству.

Пунктик

Он себя считает «человеком не команды» и на этом настаивает, когда речь заходит о его журналистской деятельности по найму. Не забывает сравнить себя с киплинговской кошкой, что гуляет сама по себе.

Он гулял отдельно от бывшего своего начальника гендиректора ОРТ Константина Эрнста, от общественного мнения, от мнения корпорации журналистов. От самого президента. От КПРФ, в которую вступил. (Может, и не вступил, но просил считать его коммунистом.) И даже, как он сам про себя думает: отдельно от Бориса Абрамовича Березовского.

Березовский – это его пунктик. Ничто его так не оскорбляет, как намеки на зависимость от одиозного олигарха.

…Примечателен судебный иск, предъявленный господином Доренко газете «Коммерсантъ» за статью о нем. В статье шла речь о его подвигах в пору противостояния Березовского и Гусинского. Истец оказался в обиде не столько за то, что там повторялись много раз сказанные в его адрес обидные слова, вроде «телекиллер». Его никак не задела фраза, сказанная в свое время Виктором Астафьевым: «Неужели руководство ОРТ ничего не могло нового придумать, кроме как выпускать в эфир таких собачонок, как Доренко?». Его бы не задело, как он сам признался, если бы журналистка грубо оскорбила, написав, что он «мерзавец», «аморальный субъект».

Его оскорбило до глубины души (так ему кажется) подозрение, что, бичуя Лужкова с Примаковым, он выполнял чью-то волю, что он был «информационным киллером» по найму.

Милые бранятся…

От кого он действительно отделен, так это от других «информкиллеров». Известна его неприязнь к Невзорову. Неприязнь обнародована. Доренко обозвал Александра Глебовича «некрофилом» в переносном, разумеется, смысле.

«Некрофил» не остался в долгу: «Вот был как бы ТВ-танк Доренко, который изувечили в идеологических сражениях… Доренко оттянули с передовой, подремонтировали, но вряд ли он сможет снова войти в строй».

Попал-то не в бровь, а в глаз Сергею Леонидовичу. И тоже в переносном смысле.

Почувствуйте разницу

По свидетельству самого Доренко, после операции по «равноудалению» Березовского и Гусинского Путин пы­­­­­тался его перевербовать. Но безу­­­­спешно. Он сменил имидж: не кон­­­­квистадор, а флорентийский монах Савонарола, желавший свершить этическую революцию в отдельно взятом городе.

…Доренко на какое-то время прим­­­кнул к либералам. В эфирах «Эха Москвы» и RTVi зализывал свои раны и глушил свои боли.

8.08.2008 он, наконец, проснулся счастливым – Россия ввела войска в Южную Осетию. И, по его ощущению, родилась «новая Россия», которой он мог бы стать полезен. Через несколько дней принял предложение возглавить радиостанцию «Русская служба новостей».

Теперь на вопрос: не коммунист ли он, Доренко отвечает не без вызова: «Я – советский человек». Почувствуйте, мол, разницу.

Не знаю, как кто, я ее почувствовал. Если были «новые русские», то почему бы не возникнуть такой мутации, как «новые советские»?

Спрашивается: кто такие? И что они такое?

Новые советские – точно не совки. И не аутсайдеры по жизни. То есть они не из тех, кто не вписался в поворот постсоветской буржуазной реальности, кто не смог адаптироваться к капиталистическим реалиям, оставшись на обочине магистрали, по которой мчит Русь-тройка, не давая никому ответа, куда же она мчит, неудержимая она, наша.

Что еще? Если коллекционировать другие «не»…

Они – не шовинисты, не интернацио­налисты, не «яблочники» и не СПСники, тем более, не лимоновцы. Не идейные антизападники и точно – не почвенники.

Самое главное: они – не сталинисты.

Самое прискорбное: они – не антисталинисты.

А что можно сказать о них в положительном смысле?

«Мы – нация-семья, – говорит Доренко. – Мы – нация общественной солидарности. У нас не может быть слабых и больных, оставленных без заботы. У нас не может быть »не вписавшихся в рынок«, брошенных на произвол судьбы. Мы будем считать абсолютным приоритетом такое перераспределение финансов, прежде всего полученных от эксплуатации наших природных ресурсов, которое позволит включить в производительный процесс сильных и избавит от унизительной бедности слабых. Если рынок не справится с этой задачей, мы будем решать ее вне и помимо рынка. Рынок — всего лишь один из методов. Мы используем его, поскольку и когда он удобен для удовлетворения нужд общества солидарности, нации-семьи».

Снова утопия. Но не коммунистическая. И не националистическая. И даже не рыночная, а этическая. Что, казалось бы, может быть благодушнее и целебнее для израненной и оскорбленной души современного человека…

Но ведь и на этом пути, вымощенном благими намерениями Сергея Доренко, попадаются бездны.

Одна из них – просуществовавшая несколько лет в конце ХV века Флорентийская республика Джироламо Савонаролы. То было образцово-показательное в морально-нравст­вен­­­ном отношении государственное обще­­­житие. Флорентийский монах при поддержке своей паствы изгнал из города ростовщиков и менял, запретил азартные игры. Под давлением его суровых проповедей граждане стали больше поститься, ревностнее посещать церковные храмы, реже – карнавалы, на улицах и площадях псалмы звучали чаще, чем любовные серенады, богатые синьоры и синьориты стали одеваться скромнее и избегать вызывающей демонстрации богатства.

К чему привела и чем кончилась этическая революция Джироламо Савонаролы, мы знаем.

Кончилась немилосердной деспотией. Королем Флоренции был провозглашен Иисус Христос. Себя же монах повелел считать избранником Бога. Наука была сочтена богопротивной. Читать разрешалось только одну книгу – Библию. Прочие сжигались. Замеченным в богохульстве вырезали языки, развратников и гомосексуалистов сжигали на кострах. Стукачество было возведено в ранг моральной доблести. Далее – по тексту «Легенды о великом инквизиторе».

…Этическая революция, которой, возможно, бредят «советские обновленцы», – штука посильнее революции социальной, продуктом которой они и явились.

* * *

Этическая революция, а за ней и этическая тирания – пока за гора­­­­ми. Но уже гордо реют их буревестники. Сергей Доренко – один из них.

Юрий БОГОМОЛОВ, обозреватель «Российской газеты»

Полная версия статьи на сайте Журналиста